— Доронин, — представился первый.

"Петр Петрович, подполковник ФСБ, — моментально всплыло в голове. — Начинал как пограничник, службу закончил как один из старших офицеров спецназа. Контролировал проведение операции "Капкан". Имеет дочь и двух внуков, которые проживают в Костроме. По взглядам социалист".

— Егор, — пожимая руку Доронину, отозвался я и повернулся к следующему соратнику, невысокому и лысому старику, с колючим взглядом.

— Седых, — не произнес, а прокряхтел старик.

"Викентий Николаевич, майор КГБ. Уволен за критику ельцинского режима. После этого тринадцать лет пропадал непонятно где, и многие считали, что он за рубежом. Но нет. Оказалось, что ветеран, который в свое время несколько лет провел в Афганистане и был военным советником при туземном генерале, жил на Алтае. Чем именно он жил, непонятно. Да и вообще, человек достаточно мутный. Однако старший Трубников ручался за него головой и, когда я поставил кандидатуру Седых под сомнение, едва на крик не сорвался. По этой причине бывший майор с нами и сам для себя я решил, что за ним нужен глаз да глаз. По политическим взглядам бывший майор, как ни странно, монархист".

— Егор, — короткое рукопожатие и передо мной третий пенсионер, мощный мужчина, который больше походил на медведя, чем на человека.

— Гаврилов, — протискиваясь вперед, пробасил он.

"Игорь Олегович, еще один самый настоящий полковник и комбат десантного батальона. Честный служака с многочисленной родней и счастливый пенсионер, у которого недавно в уличной потасовке погиб любимый внук, и после этого он решил спасать родину. Человек с боевым прошлым, затаил обиду на режим и у него большие связи в российской армии. Глядишь, пригодится. По убеждениям коммунист, который до сих пор верит в счастливое будущее".

— Егор, — моя рука утонула в лапище генерала, и я кивнул в сторону кухни. — Проходите.

Для отставников самым главным человеком в организации был Иван Иваныч, а я так, рядышком стоял, то ли порученец, то ли посыльный, то ли координатор. Меня это устраивало полностью, и когда гости расположились, я молча разлил всем чай, и отошел в сторону. При этом Седых покосился на меня и усмехнулся краешком губ, как если бы вся наша конспирация была ему понятна. А Гаврилов, сделав пару глотков чая, спросил Лопарева:

— Когда бойцов увидим?

— Завтра, — ответил Иван Иваныч. — Сегодня здесь переночуем, а с утра в дорогу.

— Хорошо, — Гаврилов мотнул головой и добавил: — Надеюсь, Антон (это про старшего Трубникова) сказал правду, и у вас настоящий боевой отряд, а не его имитация.

— Все увидите, — Лопарев пожал плечами и обратился ко мне: — Паша звонил?

— Пока нет. Жду…

Вечер прошел в разговорах. Пенсионеры и отставники общались, вспоминали, как хорошо жилось при Советском Союзе, ностальгировали и проклинали меченого ублюдка, который сдал такую великую страну. Ну, а я слушал их, запоминал лица стариков, пытался понять мотивацию каждого будущего товарища, и теребил в руках телефон, который послал мне вызов только в одиннадцатом часу ночи.

— Слушаю, — включая динамик мобильника, сказал я.

— Егор, — услышали мы усталый голос Паши, — операция закончена.

— Давай подробности.

Краткая пауза, кашель и ответ:

— Место локализовали, ферма за городом. Подождали вечера и атаковали. На территорию проникли легко, собак постреляли и вломились в дом. Люди Гоги были здесь, заложники в подвале. Пришлось вступить в бой. Троих кавказцев повязали, а четверых положили…

Пауза и я поторопил Гомана:

— И что дальше?

— Заложники уже были мертвы. Женщину и девчонок изнасиловали, и зарезали. А батю Шмакова лопатами забили, и перед смертью пытали, чтобы про сына узнать. Ребята при виде трупов озверели и пленников порубили на куски. Такие вот дела. У нас один двухсотый и два трехсотых, воры стреляли метко и у них были автоматы. Так мало того, на шум боя подкатили участковые из городка, храбрые малые, и давай сразу палить, но мы их угомонили, не насмерть. Короче, возвращаемся на базу. Сейчас мы возле Щекино.

— Как бойцы?

— Нормально. Кое-кто из парней проблевался после боя, но так бывает.

— Что Шмаков?

— Ему плохо, сидит и молчит. В ступоре.

— Кто двухсотый?

— Из новеньких, Расстегаем звали.

— А трехсотые?

— Кирей и я. Ничего, доктор подлатает.

— Хату спалили?

— Да.

— А видеосъемку провели?

— Конечно.

— Лады. Завтра встретимся, подробней поговорим.

— До встречи.

Я отключился и услышал голос Доронина:

— Серьезно у вас все…

"Куда уж серьезней, — подумал я. — В отряде первые потери и это только начало. А сколько еще трупов будет? Не десять и не сто, если нас не уничтожат в ближайший месяц, а тысячи и десятки тысяч, когда мы наберем силу. Но кто сказал, что будет легко? Революционеры, которые гибли на баррикадах во имя правды и справедливости, тоже жизнью рисковали. Так неужели мы хуже? Нет. Солдаты Красной Армии, которые бились против захватчиков, дабы их дети и внуки не стали рабами, тоже шли на смерть. А мы их потомки и пусть нам бывает страшно, человек тем от животного и отличается, что способен перебороть свой страх. И потому прочь сомнения. В любом случае нам отступать некуда, ибо заграницей нас не ждут, счетов в швейцарских банках у нас нет, и родина у нас одна, а значит, придется за нее драться и погибать".

Московская область. Зима 2014-го.

Напевая под нос военный марш, полковник Денежкин открыл дверь в квартиру, вошел, скинул шинель и направился в комнату.

— Пусик, я уже до-ма-а-а…

Растягивая последнее слово, полковник улыбался, и представлял себе, как Альбертик бросится ему на шею. Однако вместо любовника навстречу полковнику шагнул незнакомый парень в военном камуфляже, который ударил его кулаком в солнечное сплетение.

Задыхаясь и раскрывая рот, Денежкин согнулся, а нападавший пнул его по заднице и он полетел в сторону дивана, на котором вольготно расположился мужчина со шрамом на щеке и в форме майора российской армии. Из глаз упавшего полковника катились слезы, ему было больно, и он не понимал, что происходит. Однако вскоре он пришел в себя, смог поднять глаза на незваного гостя и узнал его:

— Лопарев? Это ты?

Денежкин попытался встать, но на спину ему наступила обутая в тяжелый армейский ботинок нога, а Иван Иваныч Лопарев наклонился к нему, потрепал хозяина квартиры по пухлой щеке и кивнул:

— Да, это я.

— Ты же в розыске… — выдохнул полковник. — Я по телевизору видел…

— Это неважно. Сейчас не о моих проблемах разговор, а о твоих.

Хозяин квартиры огляделся, вновь попытался подняться и воскликнул:

— Где Альбертик!?

— Лежать, сука!

Сильный удар в спину бросил гомосексуалиста на ковер, и он захныкал:

— Что вам нужно? Где Альбертик? Мы не сделали ничего плохого… Лопарев, зачем ты здесь?

Иван Иваныч щелкнул пальцами и в комнату вошел еще один человек в полевом камуфляже, который на веревке, словно скотину, тянул Альбертика. Молодой человек, последняя и самая сильная любовь Денежкина, был связан. Во рту у него торчал кляп из грязных трусов, а глаза Альбертика были завязаны. Ему было больно, полковник чувствовал это, и Денежкину хотелось броситься на помощь к своему пусечке, но ботинок по-прежнему давил на хребет и все, что ему оставалось, продолжать свое нытье:

— Лопарев, что тебе нужно? Деньги? Возьми, у меня есть тридцать тысяч долларов, все что накопил… Только оставь нас в покое… Иваныч… Ну мы же с тобой на День разведчика вместе водку пили… Что ты в самом деле… Я не виноват, что тебя из армии выгнали… Что ты молчишь? Иваныч… Не молчи… Скажи своим людям, что не надо жестокости…

— Заткнись! — брошенная Лопаревым команда прокатилась по комнате, после чего Денежкин замолчал, а Иван Иваныч спросил его: — Значит, ты хочешь, чтобы мы оставили вас в покое?