— Десять вместе с нами. Этого достаточно.
— А с остальными бойцами что?
— В Белоомуте оставим и в Балашиху отправим. Можно в Москву пару человек, кто не болтливый, отпустить. Позже и для них дело найдется, нам ведь расширяться надо, а пока, как американские мафиози, пусть на тюфяках валяются.
— Ну, а кто в часть пойдет?
Я помедлил и усмехнулся:
— Ты и я, вдвоем.
— Согласен, — майор кивнул и задал новый вопрос: — Когда выдвигаемся в Калинец?
— Послезавтра. На месте осмотримся, все точно распланируем, местность осмотрим и транспортную проблему решим. А пока… — рядом с нашим командирским блиндажом раздался шум и я крикнул: — Кто там!?
В блиндаж заглянул раскрасневшийся от бега боец и выдохнул:
— Веретено умирает!
Мы выскочили наружу и помчались вслед за парнем, который привел нас на соседнюю поляну. Здесь находился весь наш отряд, который камуфлированным клубком замер на одном месте. Я растолкал парней и оказался в центре, где на мокрой после дождя листве лежал хрипящий боец. Звали его Веретено, по паспорту Юрий Вереев, и он задыхался. На шее быстро набухала темная гематома, и рядом с ним находился его дружок Ратибор, который увидел меня и виноватым голосом залепетал:
— Я не хотел… Бревно из леса тащил… На костер… А тут Веретено из-за кустов выпрыгивает… Ну, я и отмахнулся… Прямо по шее… А он…
Все ясно. Молодежь дуркует и вот результат.
Я присел рядом с пострадавшим и стал его осматривать. Серьезных повреждений визуально не обнаружил, снял с пояса фляжку и побрызгал на лицо парня водой. Раз и другой. Хлоп-хлоп! Ресницы дернулись, и Веретено открыл глаза. Взгляд не понимающий и пустой. Но вскоре в них появилось нечто осмысленное, и я щелкнул пальцами у него перед носом:
— Как ты? Говорить можешь?
— Да-а-а… — с трудом прохрипел парень.
— Меня узнаешь?
— Да-а-а… Егор…
— Где болит?
— Шш-ея.
Лопарев тронул меня за плечо:
— Надо его к Жарову в Белоомут.
— Да, — согласился я и поднялся: — Ратибор и Крестоносец, живо за носилками.
— Сам поедешь? — спросил Лопарев.
— Ага, — я кивнул и сказал то, что не успел в блиндаже: — А вы начинайте ребят на группы делить.
— Понятно, — Иван Иваныч мотнул головой.
До населенного пункта добрались быстро. Укрытая тентом машина стояла неподалеку. Так что быстрый марш по лесу, выехали на дорогу, по газам и перед нами окраина Белоомута, тихая улица и наша база, двухэтажный кирпичный домик с просторным подворьем, подвалом, гаражом и небольшим огородом. Благодать. Сельская пастораль.
Предупрежденный по телефону Жаров нас уже ждал. Пара комнат в доме были оборудованы для приема больных, и доктор сделал все быстро и четко. Он осмотрел бойца, который уже оклемался и прижимал к распухающей шее холодный компресс, пощупал его, опросил, уложил на кровать и вышел ко мне.
Я находился на веранде, пил чай и, глядя, как похожий на Чехова доктор спокойно моет руки, подумал, что знаю о нем очень и очень мало. Все времени нет поговорить. Но одно можно сказать сразу. Сдавать нас Жаров не собирается, в Москву без сопровождения не выезжает, и вернуться к привычной жизни желания не изъявляет. Для меня этого достаточно, тем более что в наши дела Ярослав Всеволодович не лезет. Ему довольно того, что он может жить как человек, кушать нормальную еду, спать на чистых простынях и сидя перед телевизором, по стариковски, ругать правительство. А все остальное воспринимается врачом как-то спокойно и равнодушно. Устал он маяться, вот и вся разгадка такого поведения. Был бы попроще, наверное, спился бы. Однако интеллигентское воспитание, в хорошем смысле этого слова, не дает ему уходить от реальности подобным образом.
— Как Веретено? — спросил я врача.
— Вы про пациента? — уточнил он.
— Про него.
— Все нормально. Сильный ушиб, но позвонки и хрящи вроде бы целы. Пока достаточно компрессов, а если начнутся осложнения, тогда придется везти мальчика на рентген. Поэтому лучше оставить его у меня.
— Хорошо, пусть останется, — сказал я и задал Жарову новый вопрос, который интересовал меня как командира: — Ярослав Всеволодович, а вам доводилось заниматься пациентами из зоны боевых действий.
— Вы имеете в виду людей с огнестрельными и осколочными ранениями? — Жаров по-прежнему был вежлив.
— Именно, я говорю о них.
Жаров помедлил, пожевал тонкими губами и ответил:
— Да, раненые в моей практике были. В девяносто шестом году я работал в Ростовском военном госпитале, к нам тогда многих привозили. Надеюсь, понимаете откуда?
— Понимаю. Чечня.
— Вот-вот.
Врач тяжело вздохнул, замолчал и хотел выйти, но я удержал его:
— Ярослав Всеволодович, посидите со мной. Чаю попьем.
— Чай это хорошо. Но мне зеленый.
— Вы хозяин в доме, — я улыбнулся, — значит, вам и решать.
Доктор заварил чай и расположился напротив. Лицо спокойное и умиротворенное, тяжелая фаянсовая кружка в сухих старческих руках, а нос втягивал идущие от нее ароматы. Я молчал. Он тоже. Но, наконец, Жаров не выдержал моего прямого взгляда, поднял глаза и спросил:
— Егор, позволите вопрос?
— Конечно.
Ярослав Всеволодович слегка повел плечами, словно ему зябко, и спросил:
— Кто вы и в чем ваша цель?
— Не понял вашего вопроса. Кто это "вы"? Конкретно я или вся наша кампания?
— Я говорю про всех.
Строгие глаза хирурга смотрели на меня, будто рентгеном просвечивали, и я ответил предельно честно:
— Можете считать нас революционерами, Ярослав Всеволодович, не ошибетесь.
— Вот, значит, как, а я поначалу подумал, что вы бандиты.
— Нет. Мы не братва из лихих девяностых, хотя, должен признать, что наши методы на начальном этапе похожи. Но товарищ Сталин в свое время тоже банки грабил и считался разбойником, а в итоге выбился в лидеры великой державы.
— И вы берете с него пример?
— Нет. Мы сами по себе.
— А в чем конечная цель вашего движения?
— Построение общества, в котором во главу угла будет ставиться социальная справедливость. Это самое главное, а остальное должно приложиться. Ведь если нет справедливости, то все остальное пустой звук, и наш с вами народ вымирает не потому, что он состоит из алкашей и моральных уродов. Нет. Причина в ином. В государстве нет правды, а раз так, то нет резонов жить и рвать пупок ради той сволоты, которая окопалась на самом верху. Человек должен иметь что-то в душе, чистое и светлое. Он должен быть уверен, что его интересы-свободы защищаются, а дети не станут рабами. Только тогда он может шагнуть вперед, к звездам и великим свершениям.
— Цели у вас достойные, — Жаров покивал и добавил: — Был у меня когда-то пациент, полковник ФСБ, и он говорил как вы, слово в слово. Сейчас он, наверное, на пенсии уже. Свой век доживает и правителей страны проклинает.
— А адреса этого полковника вы не помните? — сразу насторожился я, услышав про отставника, чьи мысли совпадали с моими.
— Нет, — врач покачал головой. — Давно это было, лет шесть назад, я еще не бомжевал.
— А фамилия, имя, отчество офицера?
— А вам зачем, Егор?
— Мне специалисты нужны, Ярослав Всеволодович, — признался я. — Военные и работники спецслужб.
— Так он уже старый, — Жаров скривился. — Вам, наверное, не подойдет.
— Главное, чтобы соображал хорошо и на склероз не жаловался, — я ухмыльнулся. — Мне его мозги и знания нужны, а не кулаки.
— Если так, — доктор помедлил, — тогда можно попытаться с ним поговорить. Фамилия у полковника Трубников, зовут Антон Ильич. Поищите, может, найдете.
— Обязательно поищем.
Дальше разговор перескочил на другую тему. Жаров понемногу закупал медикаменты, мелким оптом, но помимо того ему требовалось медицинское оборудование для проведения операций и помощники. Это проблема, не очень большая, однако, ее тоже следовало решать. Впрочем, не сейчас.
Дом Жарова мы покинули через полчаса. Ратибор, который удостоверился, что с другом все в порядке, улыбался, а Крестоносец смотрел на осенний лес. Ну, а я крутил баранку и думал о том, кого послать на поиски полковника Трубникова. Хотя кого посылать? Эдика Шмакова с его парнями, а больше некого. Шансы на то, что Трубников еще жив, на ногах и соображает, имелись, и стоило попытаться на него выйти. Мало ли, вдруг получится привлечь отставника к нашим делам. А нет, так нет. Пока мы ничем не рискуем. Но опять же это только после похищения грузовика с оружием. Сейчас это приоритет, а остальное подождет.