Ну, а когда командир взвода вернется, как посмотришь ты на него? Ты ж понимаешь, вернется он мокрый, захолоделый… Ты думаешь, легко пролежать в болоте столько часов подряд? Мы ему специально сто грамм оставили, ведь прозябший, простудиться может!. А ты что сделал? Ведь ты же связной, ты должен заботиться о командире!..

Та я тильки попробовал… Виноватый я, душа запросила маненько, думаю, спрошу командира, та вас, товарищ старший лейтенант, не було… Взыскание на меня накладайте, оно конечно!

Взыскание, говоришь? Это можно, взыскание, а только не в том ведь дело! Обидно мне, как это так, связной, да не подумал о командире?.. Связной!.. Знаешь ты, Бордюков, что такое связной? Да ведь это, можно сказать, второе лицо после командира! Ну, допустим, посылаю я тебя в штаб, а ты там передаешь устно мое донесение. Например: «Просим открыть огонь всеми батареями по таким-то ориентирам, движение колонны противника нами замечено…» И весь артполк открывает огонь. Что это значит? Это значит, ты в штабе меня самого заменил, будто бы это я сам докладывал. Понимаешь, какая ответственность на тебе? Ты в таком случае все равно что я сам. Верно?

– Це так, правильно будет… Что вы, то и я…

– То, да не то… Ты посмотри, похож я на воина Красной Армии? Есть выправка у меня? Дисциплина есть?

– Ну, оно есть, конечно, товарищ старший лейтенант. Поглядишь на вас, – будто еще когда мамка из люльки вас вынимала, с кобурой и при ремнях были… И вообще, то есть, значит, выправка!

– Выходит, понятно? Ну а теперь погляди на себя. Где у тебя воинская выправка?

– А це рази нет? – Бордюков встал у печки и критически осматривает себя.

– А це есть?.. Ну гляди: ремень не подтянут, гимнастерка неряшлива, а пилотку разве так носят? Ты как малахай нахлобучил ее!.. Знаешь, если связной растяпа, он весь бой погубить может. Представляешь, какие в бою минуты бывают? Под пулями пробежал ты к соседнему крмандиру; если мямлить начнешь – и не поймут ничего, да и слушать тут долго некогда. Четкость должна быть – и в словах, и во всем!

– А я, товарищ старший лейтенант, на язык-то живой!

– Да, это я вижу… Ты вообще-то живой, растяпу я разве к себе взял бы в связные? А вот четкости у тебя нет. Пилотка, скажем… У тебя не пилотка, а словно кочерыжка какая-то нахлобучена. Пилотку надо носить так: на два пальца от левого уха, от правой брови на один палец, а верх ее – в складочку надо хранить!

– Как? Как? А вы покажите, товарищ старший лейтенант, я пример буду брать!

– А вот так! – Байков, сидя на нарах, поправляет на своей голове пилотку.

Бордюков старательно, как перед зеркалом, направляет свою:

– Вишь ты, в самом рази, я об этом не думал! С сегодни так и завсегда носить буду.

– А теперь, как докладывать будешь? Ну, положим, я даю приказание. Знать надо: каждое слово командира – приказ. Совсем не обязательно, чтоб я тебе всегда так говорил: «Товарищ связной, я вам приказываю. .» Я могу просто сказать: «Сходи-ка в соседний блиндаж, позови старшину!»

Бордюков вскочил, выпрямился, приложил руку к пилотке:

– Це я хорошо понимаю. Я отвечать должон: «Есть, товарищ старший лейтенант, приказано сходить в блиндаж, позвать старшину!»

– Ну так, – улыбается Байков. – А иной раз, знаешь, и так бывает: нет, допустим, меня, и политрука нет. Ты за нас остался. А тебе известно, отлично известно – забыл я отдать приказание, хотя думал об этом. Ну, положим, гость к нам приехал, а я при тебе обедать ею приглашал. А потом ушел и забыл дать старшине приказание отпустить на обед еще одну порцию. Что должен ты сделать? Пойти к старшине, сказать: «По приказанию старшего лейтенанта выдайте на обед одну лишнюю порцию!..» Конечно, если ты ответственность хорошо чувствуешь!. А потом мне доложишь: так-то и так-то… Словом, второе лицо, всегда вместе с командиром, и думать с ним заодно!..

– Э, товарищ старший лейтенант! – хитро усмехнулся Бордюков. – Это вы хорошо говорите, а только вы сами не всегда со мной заодно. Тоже виноваты бываете!

– Когда это было? – встрепенулся Байков.

– А вин було!.. Кино к нам приехало, в полдня на ленту первый взвод наш снимали. Так?

– Ну, снимали… Кинохроника!

– Вот, правильно, винохроники! Взвод построился, а вы перед ним. А меня почему не сняли? Раз я с командиром всюду вместе быть должон, значит, так и на ленте – место мне полагалось там тоже. Допустим, вам сказать следовало: «Связной!» Я бы к вам в полной форме: «Есть, товарищ старший лейтенант, связной!» – «Передайте командиру второго взвода выйти на выполнение боевой задачи!» А я: «Приказано, товарищ старший лейтенант, передать командиру второго взвода…» – ну и дальше, как полагается, честь по чести, а вин, хроник-то этот, ручку вертит и вертит… И потом бы на всех картинах було, как в Чапаеве, – вот тебе Чапаев, и его связной… Чапаев какой человек был большой, и то со своим связным вместе снялся. А вы…

– А я… Это верно, Бордюков! – смеется Байков. – Это я допустил ошибку.

– То-то!.. Вместе, так всюду вместе!. А я за командира всегда постою, хучь тут сто мин разорвется, это мне, покуда живой, нипочем! И обязанность свою знаю… А только, товарищ старший лейтенант, и то мне еще бывает обидно… Допустим, Кочегаров наш сто двенадцать гадов на сегодняшний день угробил, Седашкин – сто двадцать три. И Статуев семьдесят восемь… Оно конечно, за ними, героями, мне теперь уже не угнаться. А все ж мечтаю, и на мою долю чтоб фашистов этих досталось. Десяточек-то уж я, как, скажем, сержант Глазко, уложил бы! А мне все вот некогда, с котелками да с дровами все больше возишься!

– Да ты и с котелками-то не справляешься!

– Ну уж это извиняюсь, товарищ старший лейтенант. Насчет котелков…

– Да, да, постой, правду я говорю! Сегодня входишь сюда: «Товарищ командир, а где у нас котелки?» Это что ж, выходит, командир должен и твои обязанности взять на себя, о котелках думать? А если ему некогда? Если ему ориентиры наметить надо, – значит, брось ориентиры, ищи для связного котелки к супу, так?

– То верно! – почесал за ухом Бордюков. – Такой вопрос я вам задал. Сплоховал, значит, опять, выходит?. Нет, вы, товарищ старший лейтенант, взапредь только об ориентирах этих самых думайте, а с котелками порядок будет…

Новый шквал огневого налета рвет тишину белой ночи. Бревенчатый сруб дрожит. Все, кто спал, просыпаются. Ну а раз проснулись, значит, надо и покурить. Разговор Байкова с его связным оборвался. Ни тот, ни другой не знают, что их интимную, дружескую беседу слышал кто-то третий. Но этот третий доволен: ему теперь понятней, где исток доверия, авторитета и уважения, какими пользуется молодой, вихрастый, с озорными глазами командир роты снайперов-истребителей…

РАДИ ОДНОЙ ПУЛИ

(128-я сд 8-й армии. Перед Липками. 13 июня 1942 года)

14 июня. Лес у дер. Городище

Мой вчерашний день у речушки Назии начался в предутреннем сумеречье, и половину этого дня я провел вдвоем с интересным и смелым человеком, Алексеем Федоровичем Кочегаровым, тридцатичетырехлетним спокойным, уравновешенным здоровяком, старшим сержантом, лучшим снайпером роты истребителей 128-й стрелковой дивизии.

Я ходил с Кочегаровым на охоту – к деревне Липки, расположенной между двумя каналами, Ново-Ладожским, протянувшимся от Шлиссельбурга вдоль самого берега Ладожского озера, и Старо-Ладожским, идущим параллельно ему где в сотне, а где и в трехстах метрах.

Деревня Липки с осени 1941 года захвачена немцами и превращена ими в сильно укрепленный рубеж на самом краешке их левого фланга. Ее можно назвать крайним немецким замком кольца блокады Ленинграда. Крепко засев в деревне между каналами, упершись в берег озера, видя перед собой топкое болото, а дальше искореженный и побитый лес, противник вот уже почти девять месяцев не может продвинуться дальше к востоку ни на один шаг.

Итак – предрассветный час…