С комиссаром штаба долго выбирали дом, где бы остановиться, но все в таком состоянии, что выбрать трудно. Наконец выбрали, повалили платяной шкаф, Чертов лег в шкафу, я – на доске, положив ее на вещи… Грязь, опустошение… Отдохнуть трудно, – решили вернуться на КП.

Здесь начальник политотдела старший батальонный комиссар Яремчук рассказывает нам о роте снайперов-истребителей.

За короткий срок рота уничтожила пятьсот сорок восемь гитлеровцев. Каждый из них был подстрелен в систематической, умелой и беспощадной охоте. Эта рота к нынешнему дню состоит из семидесяти семи человек – значит, в среднем на одного бойца приходится от восьми до девяти убитых врагов.

Но самое удивительное: уничтожив пять с половиной сотен фашистов, то есть положив в землю полностью батальон немцев, сама рота не потеряла ни одного человека убитым, и только трое в роте были ранены. Один из них сегодня уже вернулся в строй.

Счет истребленных гитлеровцев ведется строго, проверяется тщательно, придирчиво, и потому, даже если допустить возможность в редких случаях отдельных преувеличений или ошибок, сообщенная мне цифра потерь гитлеровцев может измениться весьма незначительно.

Яремчук называет лучших снайперов – алтайца Кочегарова, Седашкина (который сейчас ранен), Селиверстова…

Решаю немедленно отправиться в эту роту. Мои спутники остаются до утра со своей машиной в штабе дивизии.

… Расстался со спутниками, шагаю в роту один под дождем, ориентируясь по карте и компасу. Вот искомый березнячок на болоте, зеленая чаща принимает в себя разрывы воющих в воздухе мин, доносит треск пулеметных очередей; сие означает, что я при-

близился к переднему краю. Командир роты Байков, предупрежденный по телефону, встречает меня, ведет в низкий бревенчатый сруб, утвержденный на болотных кочках и замаскированный ветвями.

10 июня. Вечер. КП командира роты

При первом взгляде на человека, встретившего меня, я не подумал, что он и есть командир грозной всему фронту известной роты. Парень лет двадцати, гладко причесанный, с задорным лицом и насмешливыми глазами задиры и забияки совсем не произвел на меня впечатления воина дисциплинированного, выдержанного, точно рассчитывающего свои слова и поступки. Так, подумалось мне, рубаха-парень, но уж больно дерзкие у него глаза, любит, наверное, похулиганить… Ну да что с такого возьмешь – мальчишка!

Я не удивился медали «За отвагу» на его гимнастерке – в такой роте должны быть отважны все, – но удивился трем зеленым «кубарям», украшавшим каждую из его зеленых петлиц.

– Старший лейтенант?

– Точно, – ответил он и, почему-то смутившись, добавил: – Представили к званию капитана уже давно, да чего-то не пришло еще утверждение!

– А где командир вашей роты? – спросил я, осматриваясь в полумраке, не разгоняемом двумя крошечными оконцами справа и слева от двери.

– А это я! – просто ответил парень, и так я узнал, что он и есть Александр Федорович Байков, о котором мне уже было известно, что накануне войны, год назад, ему действительно было девятнадцать лет, что, едва окончив тогда семилетку, избрав своей специальностью изготовление дамских сумочек, портфелей и чемоданов, он стал учеником галантерейного цеха, а в порядке комсомольской общественной нагрузки трудолюбиво занялся в своем цехе культработою…

Не представляю себе, как удалось ему стать командиром роты, уложившей здесь, на подступах к Ленинграду, невероятное количество гитлеровцев и не потерявшей при этом ни одного человека убитым?!

Обо всем этом предстоит мне узнать в подробностях.

В бревенчатом срубе, который не совсем правильно называть блиндажом, потому что он не врыт в землю (болото!), – чистота, опрятность, порядок. Я приписываю их прежде всего воздействию политрука роты Торжкова, балтийца-моряка, защитника Ханко, с которым знакомлюсь, войдя в блиндаж.

Наблюдаю хорошие исполнительность и дисциплинированность бойцов, входящих на КП по множеству надобностей. Располагаясь в лесу вокруг блиндажа, на березовых скамеечках, вокруг вбитых в болотные кочки рубленых столиков, они простодушно веселятся: слышны песни под баян и гитару, смех, шуточки… А ведь каждый из бойцов роты – кто сегодня, кто вчера – леживал по многу часов в торфяном болоте, снайперскими своими выстрелами навлекая на себя шквалы минометного, пулеметного и даже пушечного огня…

Я сказал о первом своем впечатлении политруку, но он ответил весьма решительно:

– В этой роте я только со второго мая, человек здесь новый: такую бодрость и непреклонность духа за какой-нибудь месяц я бы создать не успел. Разумеется, по-флотски за чистотой и дисциплинированностью слежу, но дело тут не во мне: это все Александром Федоровичем Байковым создано. Конечно, такой дружной и боевой роту сделали в общем-то мы, коммунисты, Байков у нас кандидат, я – член партии. Вот еще заместитель мой – замполитрука Михайлов Виктор Дмитриевич… Ну, надо сказать, и парод к нам подбирался лучший – по доброй воле, с отличными характеристиками!..

Усевшись с Байковым за маленький, срубленный из тонких неокореиных березок стол, я проговорил с ним весь вечер.

Байков родился на Смоленщине, в городе Вязьме,

в 1940—1941 годах приобрел военную специальность в Лепельском минометном училище, начал войну лейтенантом, командиром минометного взвода, в октябре попал в 128-ю дивизию. С 27 октября уже ходили в наступление на 8-й поселок, – он участвовал как пехотинец.

Затем, когда в дивизии были организованы курсы минометчиков, его назначили командиром минометного взвода, через месяц направили в заградбатальон, стоявший у Верхней Назии как резерв командира дивизии.

21 декабря противник прорвал оборону на территории Гонтовой Липки, и батальон получил приказ ликвидировать прорыв. Во взводе Байкова было всего пятьдесят мин. Выпустив их, взвод пошел в наступление как пехотный, удалось захватить два немецких сорокадевятимиллиметровых миномета и около пятисот мин. Их тут же применили. Это помогло всему батальону свободно продвигаться, – артиллерия наша почти не вела огонь: было мало снарядов… За ликвидацию прорыва Байкова наградили медалью «За отвагу».

Ночь на 11 июня. КП командира роты

Вечер незаметно переходит в белую ночь. Связной командира роты Иван Бордюков, протопив «для сухости» чугунную печурку, застелив плащ-палатками и простынями соломенные тюфяки на нарах, зажигает фитилек самодельной плошки. Байков продолжает рассказывать, подсев к столу, его слушает и политрук Торжков.

– Двадцать девятого декабря мы – заградбатальон – были отведены обратно в резерв, и с этого дня я стал готовить снайперов. Так, приходили по шесть, по девять человек с полка, и мы, таким образом, организовали взвод снайперов. В их числе были Седашкин, Статуев, Овчинников – теперь люди знатные. После прохождения курсов мы их распределяли по полкам.

Я готовил три партии – каждую по месяцу (январь, февраль, март). С апреля набрали четвертую, этих снайперов мы уже не отпустили в части, а оставили при дивизии как резерв.

Внимательно слушавший политрук Торжков извлекает из нагрудного кармана затрепанную записную книжку, справляется по ней:

– Этот выпуск состоялся двадцать второго апреля – двадцать восемь человек. Они составили взвод истребителей – три отделения, которые по требованию командира полка рассылались в ту или иную стрелковую роту. Первый раз взвод пошел охотиться тридцатого апреля, выполнял задачу три дня. Вскоре дали нам еще двадцать человек из резерва, мы их тоже подготовили и оставили у себя. Так стало два взвода, и они начали называться ротой.

Второй взвод начал охоту с тринадцатого мая, группы охотились по девятнадцатое, потом возвращались, отдыхали, шли снова. Этот взвод истребил в мае сто восемьдесят одного гитлеровца.