— Но что же делать?

— Прикажи казнить его! — громко произнесла Шева, твердо глядя в глаза Иисусу.

— Но ты же сама слышала. Жрец предупредил меня, что могут начаться волнения.

— Ты подавишь их. Если же ты освободишь этого человека, вспыхнет настоящий бунт. И тогда тебя уже не спасут те жалкие шесть когорт, что находятся в городе!

— Но…

— Освободи кого-нибудь другого! — приказала Охотница. — Хотя бы бар-Аббу, которого поймала я. Он популярен в народе. Его освобождение смирит гнев толпы.

Прокуратор не смог противиться твердости Шевы.

— Да-да, ты права. Я прикажу распять его! Этот безумец опасен. Сейчас же! Воины! — крикнул Пилат шеренге застывших у стены легионеров. — Взять этого человека. А другого освободите! И найдите Фурма! Пусть выведет на площадь две когорты. Возможны беспорядки! Быстрее!

Пилат бросился из залы, отдавая на ходу какие-то приказания. Воспользовавшись этим, Шева приблизилась к Иисусу, которого уже обступили солдаты. Прекрасные глаза Человека были обращены к ней. В них не было ни упрека, ни страха, ни гнева. Лишь грусть. Грусть смиренной твари, знающей, что ей предстоит оставить этот мир. Солдаты расступились, пропуская Шеву к пленнику.

— Извини! — сглотнув ком в горле, произнесла Охотница. — Я должна была так поступить.

— Я все понимаю, — ответил Иисус. Глаза его лучились грустью и теплотой.

— Твоя сила слишком велика, чтобы отдавать ее в руки стада, именующего себя человечеством. Ей надлежит дождаться возвращения Человека.

— Да, — согласился Человек.

Вернулся Пилат.

— Увести его! — Солдаты поволокли Иисуса из залы, а Пилат обратился к Шеве: — Я должен объявить свой приговор!

— Так сделай это! — Видя колебания прокуратора, Шева с усмешкой прибавила: — Я буду с тобой.

Хмурый взор Пилата прояснился. Взяв Шеву за руку, прокуратор увлек ее на обращенную к площади террасу. Здесь уже собралась толпа. В ней причудливо перемешались все сословия, и рядом с саддукеем можно было увидеть зелота. Обычно враги, сегодня они были едины, и крик сотен глоток сливался в один ликующий вопль:

— Освободи! Освободи!

Пилат кивком приветствовал толпу. Та примолкла.

— Кого вы хотите видеть свободным?

— Иешуа! Иешуа! Иешуа! Галилеянина по имени Иешуа!

Пилат покосился на стоящую рядом Шеву.

— Бар-Аббу! — негромко бросила она.

Прокуратор заколебался. Толпа продолжала выкрикивать имя Иисуса, и Пилат знал, сколь небезопасно идти наперекор толпе. Но доводы Шевы звучали хотя и тише, но более убедительно.

— Иешуа-а-а!!! — надрывалась толпа.

— Бар-Аббу, — негромко повторила Шева.

И тогда Пилат принял решение. Он поднялся и поднял правую руку. Толпа настороженно затихла.

— Будь по-вашему, — произнес Пилат, криво улыбаясь. — Я приказываю освободить… бар-Аббу!

Толпа разразилась гневным воплем, но из дворца уже высыпали закованные в доспехи солдаты, выставившие частокол копий против недовольных. И Пилат оставил террасу, криво усмехнувшись напоследок толпе. Шева вошла во дворец следом за ним и столкнулась с поджидавшим ее Паулем. Тот обнял ее, прошептав:

— Ты приняла решение, но правомерно ли это?

Шева сглотнула комок:

— Иначе не могло быть.

Внизу бесновалась, оттесняемая колючим ежом копий, толпа, в которой саддукей Ханан негодовал рядом с зелотом Иаковом. В воздухе мельтешили сорванные ветром лепестки лимонов. У врезанной в стену трубы стоял Пилат и плескал водой. Только что он обрек на смерть человека, в вине которого не был уверен. И теперь Пилат яростно мыл руки, словно пытаясь стереть с них уже проступившую, но невидимую взору кровь. Услышав шаги Шевы, он обернулся и бросил:

— Я неповинен в смерти этого человека. В ответе будешь ты!

— Я отвечу за все, — сказала Шева. — За все!

Пилат отвернулся и принялся яростно тереть руки. Таким и вошел он в историю — умывающим руки…

О том, как это случилось, известно все. Или почти все. Сохранилось немало свидетельств, очевидцев тоже было немало. Уцелели реликвии — обломки креста, которых хватило бы на добрых пять крестов, гвозди, в таком количестве, что ими можно было бы прибить к крестам все войско Спартака, хотя римляне и не имели скверной привычки приколачивать распятых гвоздями. Что сохранилось действительно, так это улица, по которой вели Иисуса — «Скорбный путь». Неприметная узкая улочка, на которой едва ли способны разминуться три всадника.

Итак, мы знаем почти все. Шева не была столь самоуверенна и полагала, что знает очень многое.

Около полудня из дворца Ирода вышла длинная процессия. Устрашенный недовольством толпы, Пилат принял все меры, чтобы предотвратить возможный бунт. По всему пути к месту казни стояли караулы, приговоренных сопровождала целая манипула воинов. Голгофу, где уже были приготовлены три креста, окружала шеренга воинов под командой Фурма. Среди них был и Гай Лонгин, крепко сжимавший копье. То самое копье…

Зелоты и люди Ханана не теряли времени даром. Скорбную процессию сопровождала беснующаяся толпа. Обитатели Иерусалима выкрикивали, осыпая солдат бранью. Те сначала угрюмо отмалчивались, но скоро многие стали отвечать — сначала словами, а потом и ударами кулаков и копейных древков. Те, что шли возле осужденных, вымещали зло на них. Одному из зелотов разбили лицо, другой шел прихрамывая. Иисусу, прикрывшему рукой голову, ударом древка сломали пальцы.

— Ты, царь Иудейский! — издевательски крикнул солдат, сделавший это. — Если можешь, покарай меня! Где же твоя сила? Где твои воины и верные слуги?!

Иисус ответил взглядом, полным грусти и укоризны. Солдат, а он был из сирийцев, издревле ненавидевших иудеев, отчего-то смутился и спрятался за спинами своих товарищей.

Последние несколько сот футов перед Голгофой солдатам пришлось буквально прокладывать путь через толпу, пуская в ход щиты и копья. Наконец осужденные взошли на холм, вокруг которого бушевало бескрайнее море толпы. Командовавший казнью Фурм был бледен, взор его нервно блуждал по толпе.

— Быстрее! — приказал он стоявшему рядом Лонгину.

Тот отдал необходимые распоряжения, и воины сноровисто прикрутили веревками руки осужденных к перекладинам креста, крепко стянули щиколотки. Затем воины поочередно вкопали кресты в землю и стали вокруг, образовав еще одну цепь. Теперь оставалось лишь ждать.

И потянулись томительные мгновения ожидания. Толпа молча взирала на распятых, переводя ненавидящие взоры на каменные лица стоящих плечом к плечу солдат. Над местом казни повисла гнетущая тишина, подобная затишью перед бурей.

— Что-то будет! — негромко сказал Пауль Шеве.

Наши герои покинули дворец Ирода вслед за осужденными и теперь стояли меж тысяч людей, чьи глаза горели ненавистью и негодованием.

— Не должно. Хотя… — Шева задумалась. — Хотя теперь я не уверена в этом. Похоже, Арктур исказил и это Отражение.

— И что нам делать теперь?

— Пока ничего. Ждать. Ждать!

Яркое полуденное солнце забежало за пришедшую с гор тучу, и один из распятых издал крик. То был зелот, один из сотоварищей бар-Аббы. Он был яростен в жизни и более всего на свете боялся умереть не отомщенным.

— Братья! Отомстите за нас! — выкрикнул он.

Толпа глухо загудела, солдаты еще теснее сомкнули ряды и на всякий случай выставили перед собой копья. В этот миг Шева заметила, как брызнул зеленым цветом перстень на ее пальце.

— Фома! — негромко сообщила она Паулю. — Он где-то рядом.

— Где? — Юноша принялся вертеть головой. Благодаря высокому росту он возвышался над своими соседями и мог видеть то, что не видела Шева. Но близнеца Иисуса не было видно. — Его здесь нет, — сказал Пауль.

— Есть! — возразила Шева. — Сканер не может обмануть. Сделаем вот что: я попробую отыскать его, а ты тем временем следи за Иисусом. Чует мое сердце, скоро начнется хорошая потасовка, и Арктур непременно воспользуется ею. Ты должен помешать ему овладеть копьем, а я пока попытаюсь опередить его и первой нанести удар.