Люди исхудали, побледнели, некоторые едва держались на ногах от слабости. Но никто не колебался — голодовка будет продолжаться.

Начальник ушел ни с чем. Прошел еще один день, и тюремщики заволновались. Одного за другим заключенных таскали на допрос, желая узнать, кто организаторы голодовки, подстрекавшие людей к неповиновению. Одних тюремщики запугивали, других пытались обмануть, третьих — подкупить. Беспокойство тюремных властей усилилось. В бараке снова появился начальник тюрьмы.

— Я хочу услышать ваши требования, чтоб изучить их.

Заключенные переглянулись: ловушка? Хитрая уловка, чтобы выявить вожака? Наверно, так и есть. Но кто-то же должен выступить от имени всех. Саид, он стоял позади Рияда, шепнул:

— Пожалуй, я ему все выложу. Рияд, не оборачиваясь, сказал:

— Нет, подожди. Я сам поговорю с ним, потерпи немного. Начальник тюрьмы, смотревший на заключенных с напускным безразличием, едва сдерживался.

— Все ваши требования, которые я сочту разумными, будут выполнены. Но для этого я должен знать, чего вы хотите. Обещаю, тот, кто будет говорить от вашего имени, не понесет никакого наказания.

Саид резко выпрямился, одновременно встали все заключенные, в том числе и Рияд.

— Ты пока помолчи, — шепнул ему Саид. — Так будет лучше.

Рияд не послушался.

— Мы — военнопленные, — громко сказал он. — Наши права четко сформулированы в международных договорах. Вы забыли о них. Для вас они не существуют, ваше обращение с нами — прямое тому подтверждение. Вы пытаете нас, используете самые гнусные методы, чтобы добыть нужные вам сведения. Кормят нас отвратительно. Мы требуем: либо обращайтесь с нами по-человечески, либо расстреляйте нас. Дайте нам возможность встретиться с представителями Красного Креста и Полумесяца. Мы хотим также знать о судьбе нашего раненого товарища Мухаммеда аль-Масуда, который был здесь, в бараке. Мы хотим видеть его! Вы опять пытаете его, а он не успел еще оправиться от прежних пыток. Вы зверски убиваете заключенных!

Начальник тюрьмы затрясся от гнева, лицо его налилось кровью. С трудом взяв себя в руки, он придал своему голосу доброжелательное выражение:

— Если ты так убежден в своей правоте, почему бы тебе не подойти поближе? Выходи сюда, тогда и поговорим.

Рияд, не вняв его совету, продолжал:

— Ты знаешь, почему я не делаю этого.

— А чем ты докажешь, что говоришь от имени всех заключенных?

В бараке поднялся шум:

— Верьте ему!

— Он не лжет!

— Мы все попросили его говорить…

Начальник тюрьмы был немногословен, но по дрожи в его голосе можно было понять, сколько накопилось в нем ненависти:

— Отныне вы можете рассчитывать на хорошее обращение и доброкачественную пищу. Вы распространяете нелепые слухи о судьбе вашего раненого товарища. Нам не известно, где он сейчас находится. Кроме того, мы не обязаны отчитываться перед вами в своих действиях. У нас нет заключенного с таким именем. Можете мне поверить. Заботьтесь лучше о себе. Запомните — о себе. На этот раз я выполню ваше требование при условии, что вы прекратите голодовку. Но если подобное повторится, я переведу вас всех в одиночные камеры, и то, что было с вами раньше, покажется вам детской забавой. Повторяю: я, так и быть, выполню ваше требование. И еще запомните твердо: хоть вы и у нас в руках, с вами обращались хорошо. Вы встретитесь с представителями Красного Креста и Полумесяца, только если прекратите голодовку и… — он позволил себе улыбнуться, — если побреетесь.

Начальник тюрьмы ушел. Тяжкое бремя спало с плеч Рияда. Заключенные стояли, по-прежнему ожидая общего решения.

Саид был недоволен:

— Они не признаются, что повинны в смерти аль-Масуда!

— Пока мы не уверены в его гибели, — ответил Рияд, — доказательств у нас нет. А голодовку нужно прекратить, тогда мы сможем встретиться с представителями Красного Креста и Полумесяца и сообщить им о нашем товарище.

Вскоре заключенным принесли еду. Изголодавшиеся узники жадно набросились на безвкусное варево, и через несколько минут ржавые, помятые миски засияли первозданной чистотой. Как будто небо прояснилось над людьми. Жажда жизни снова вспыхнула в них, все теперь виделось сквозь розовые очки надежды.

На другой день в камеру принесли бумагу и ручки, чтобы каждый мог сообщить о себе родным. А на следующее утро представители международного Красного Креста и Красного Полумесяца внимательно выслушали подробный рассказ Саида и Рияда о раненом их товарище Мухаммеде аль-Масуде и страшных пытках, которым он подвергался во время допросов.

Дом старосты деревни Кахиль. В гостиную набилось полно народу. Мужчины сидели, скрестив ноги, касаясь коленями друг друга. На ярких шерстяных коврах расставлены металлические пепельницы и пиалы с теплым, похожим на темное вино чаем. В центре, возвышаясь на мангале, как игрушечная корона на голове невесты, пофыркивал медный кофейник. Люди гудели, точно потревоженные пчелы, в их душах — смятение, глаза прикованы к двери: вот-вот войдет староста.

Новость волной прокатилась по деревне. Везде только и разговоров было что об этой новости. Люди доверчивые и маловеры скопом поспешили к старосте — выяснить суть дела. Последним, перед самым приходом старосты, явился Ахмед аль-Хасан. Он тщательно подкрутил усы и тоже уселся, скрестив ноги, касаясь коленями соседей. Маленькие глазки торговца, точно проворные мышки, бегали по сторонам. Не совладав с собой, он шепнул соседу:

— Правда ли то, что говорят?

— Об этом знают один лишь Аллах да наш староста. А вот, кстати, и он сам.

Вошел староста, все встали. Жестом пригласив земляков садиться, он важно уселся рядом с кофейником. Старейший из присутствующих, Джабир, погладил ладонью свою благообразную бороду и спросил:

— Надеемся, все в порядке, староста? Какие вести?

Но староста не спешил отвечать; он собрал в горсть концы своей абы на груди, обвел пристальным взглядом присутствующих, как бы пересчитывая собравшихся, и, заметив Ахмеда аль-Хасана, чуть заметно улыбнулся. Однако тотчас вновь посерьезнел.

— Вести добрые — сказал он, — куда уж более! Слава Аллаху, он жив!

— Жив? О Аллах! — не удержался Ахмед аль-Хасан, слова его прозвучали как стон.

— Он в плену, — продолжал староста. — Наши люди видели его. Правда, Красный Крест еще не подтвердил эти данные. Правительство наше потребовало его выдачи, официальный ответ пока не поступил. Как видите, сведения еще должным образом не подтверждены, но и не опровергнуты. Враг не признается, что Мухаммед находится в плену.

Лицо Ахмеда аль-Хасана прояснилось, он провел рукой по усам:

— Выходит, весть неточная.

— Аллах знает. Видели его люди, вернувшиеся из плена. Они сообщили об этом властям и утверждают, будто он болен. Израильтяне пытали его зверски, желая получить секретные сведения. Изолировали его от товарищей по бараку, хоть он и в тяжелом состоянии.

Джабир вскочил, седая борода его затряслась:

— Горе пленнику в стране неверия и гнета! Враг не пощадит его, растерзает, разорвет и выбросит останки его на свалку. А мы, его земляки, друзья его, далеко. Не можем ничем ему помочь. О Мухаммед, тело твое истерзано, отчаяние и пытки сломили твой дух. Я-то прошел через ад многих тюрем и знаю, что вынес ты. Горе тебе, пленник, тысячу раз горе! Позор! Позор тем мужчинам, которые вместо того, чтобы сражаться с врагом, заняты лишь своими усами, доходами да погоней за чинами и наградами! Они позорят нашу веру, народ наш. Грош цена этим жалким трусам! Я стар, изранен и болен, но, будь у меня силы, я поспешил бы к тебе, о Мухаммед аль-Масуд, чтобы умереть вместе с тобой или помочь тебе спастись!

— Положись на волю Аллаха, о шейх Джабир. Есть кому отомстить за него.

— Все во власти Аллаха. Судьба человека предопределена. О всемогущий, помоги нашему Мухаммеду.

Шейх Джабир вытер слезы и вернулся на свое место, стараясь успокоиться. Люди угрюмо молчали, глядя на взволнованного шейха. Наконец Джабир поднял голову и заговорил, слабый голос его дрожал: