Да, Томаш Вулф умел говорить и действовать. Он был вожаком, сгоревшим на костре человечьей инквизиции. Вожаком, которого не пришел спасать ни один волк. Я все еще помнил об этом. Разве об этом можно было забыть?
Я подошел к костру с той стороны, где росла старая вишня, осторожно опустил Бэмби на землю, выпрямился и оглядел Лес. Лес оглядел меня в ответ. И мы замолчали, я и он. Мы ждали.
Прошло около четверти часа, когда тишина, казалось, поглотившая нас, внезапно заполнилась сотней голосов. И среди них — единственный, который я ждал:
— Ной, сынок, ты вернулся!
Это была мама.
Мой эскорт немного расступился, давая ей дорогу. Ее все еще уважали в поселке. Хорошо.
Я шагнул ей навстречу.
— Сынок…
Она была все такая же стройная, высокая, но уже ниже меня и очень красивая. Только в блестящих каштановых волосах появилась седина.
Я обнял ее крепко и нежно, внезапно осознав, как сильно соскучился.
— Прости меня, мама.
Она немного отстранилась, смахнула слезы.
— Ты так возмужал…
— Прости меня, мама, — повторил я. — Я так виноват…
— Том мог бы гордиться тобой.
— Прости.
— Уходи, Катя, — раздался голос Петера с другой стороны костра. — Совет начинается.
Она склонилась к Бэмби, провела рукой по его лицу, потом посмотрела мне в глаза:
— За дружбу стоит бороться, Ной.
Я кивнул. Отец всегда говорил, что у мамы сильно развита интуиция.
Волки отступили в лес. Поляна опустела. Остались только я, Бэмби, Петер, неровное пламя костра да первые звезды на темнеющем небосводе. Не так уж и мало, если вдуматься.
— Совет племени — это традиция?
— Традиция? Да… Традиция, восходящая еще к временам Первого Белого Волка и вишневого неба, пережившая многие миры и нашедшая себе применение даже здесь, на Земле, в эру пластика, атома и световых скоростей.
Совет связывал и поддерживал нас десятки столетий. Совет решал наши проблемы, обвинял, судил и выносил приговоры. Хотя, по сути, он не решал ничего. Присутствовать на нем мог любой волчонок. Принимать участие — любой совершеннолетний волк. Созывать — только тот, кто стал членом племени.
Совет можно было убедить в своей правоте. Совет нельзя было разжалобить. Совет не признавал компромиссов, уговоров и сведения счетов. На Совете нельзя было лгать, потому что огонь, разжигаемый волком, не допускал лжи. На Совете не было вождей, ибо Совет — это племя, это мы, сотня голосов как один. Здесь равны все, кроме богов, но боги приходили на Совет только в легендах.
Голос был низкий, хриплый, незнакомый. Плохо, что не было видно их лиц, — впервые я понял, как трудно разговаривать с призраками.
— Ты звал нас, Петер, — мы пришли. Мы слушаем.
Волк косо взглянул на меня через огонь, недовольно сжал губы, ответил через секунду:
— Я не буду говорить сегодня. В поселок вернулся Ной Вулф. Ему нужна помощь, и я прошу племя выслушать его.
В лесу зашуршала листва.
— Хорошо.
Петер снова взглянул на меня, кивнул и шагнул в сторону, растворяясь в вечернем сумраке. Как и предсказывал Артем, настало мое время держать ответ.
— Говори, Ной Вулф, — приказал все тот же хриплый голос.
— Я не знаю, с чего начать, — признался я.
— Начни с начала.
Такое напутствие значительно облегчало мне задачу.
С начала… А когда же все началось? Со смертью Антона? Или, может, раньше? С тех Советов, на которых я слушал отца и восхищался им, мечтая быть похожим на него? Или, может, с охоты на оборотней в Шепетовке, деревеньке, которую я так никогда и не увидел? Ее больше нет. Туда уходили восемь волков. Вернулось пять. Да, в этой войне мы тоже несли потери. Когда? Может, когда внутри меня появилось нечто, не поддающееся контролю, нечто, требовавшее чужой крови, обещавшее мне открытие, знание, власть? Дьяволенок, выросший и окрепший вместе со мной, чуть не убивший меня, скажи, ты знаешь, когда все началось?
— Начни с начала, — повторил хриплый голос.
Дьявол не ответил мне. Прости, я забыл, что ты умер.
— Четыре года назад в лесном пожаре погиб мой друг. Я считал, что виноват в этом и…
— Почему?
Они знали эту историю. Уверен, знали даже те, кто пришел в лес после пожара. Потому что беду трудно скрыть. Они знали, и заставляли меня вновь пройти через этот кошмар. Когда мы хотим, мы умеем быть очень жестокими. Гораздо более жестокими, чем люди.
— Почему, Ной? Огонь забрал многих в тот год, и не ты разводил костер.
Я вспомнил мать Антона. Ни до, ни после потери рассудка она так не думала.
— Не я. Но мы были молоды, любопытны и невнимательны. Не сразу поняли, что начался пожар. Антон оказался намного слабее меня. Когда мы перебирались через ручей, он поскользнулся на камнях, упал и повредил спину. Мне пришлось нести его на себе. Я шел медленно, потому что вокруг было много дыма, я задыхался и плохо видел дорогу. Потом я тоже упал. Я еще не был волком, не был силен настолько, чтобы вынести Антона. Я оставил его и побежал за подмогой. Я думал, он просто потерял сознание. О том, что он умер, мне сказал отец, когда, наконец, нашел нас. Сначала его, потом меня. Я заблудился в дыму.
На секунду мне показалось, что я вновь чувствую запах гари и раскаленный обжигающий воздух, и цепкие коготки бельчонка, впившиеся мне в кожу на груди. Бельчонок выжил, Антон — нет.
— Ты не был виновен в его смерти, — раздался где-то за спиной голос Германа. — Ты не виноват. Когда горит лес, случается всякое.
— Я знаю. Но только почему ты молчал, когда твоя жена обвиняла меня в том, что я остался жив?
Тишина.
Я не должен был этого говорить. Теперь поздно.
— Она умерла, Ной, — в голосе Германа не было ни обиды, ни боли. — Давно, почти сразу после твоего ухода. Прости ее. Она была больна.
Умерла! Я не знал. Артем не сказал.
— Антон был моим лучшим другом. Самое страшное заключалось в том, что я сам считал себя виновным в его смерти. И я хотел, очень хотел отомстить.
— Отомстить? Но кому?
— Тем, кто поджег лес Я отомстил…
— Как?
— Как? — Я усмехнулся. — Странный вопрос. Я убил человека.
Шепот, похожий на легкий ветерок, — удивление. Что ж, удивляйтесь, волки. Вы убиваете, но хотите остаться чистыми. Так не бывает. Нельзя порвать чужое горло и не испачкаться кровью. Я хотя бы это признаю.
— Мне было пятнадцать лет, и я переступил через запрет Первого Белого Волка, попробовав человечьей крови раньше, чем получил Силу. Я не имел права убивать, но я ни о чем не жалею. И если бы мне пришлось пережить все снова, я бы поступил точно так же. Око за око, — я помолчал, потом продолжил. — Отец, конечно же, обо всем узнал. Мы поругались, и он меня выгнал. Вот тогда я и ушел в город.
— Ты отрекся от племени…
Я усмехнулся.
— Что это за бред! Кому из вас пришла в голову подобная чушь?! Я не отрекался от племени. Я просто нарушил закон. И отец… — я махнул рукой в сторону мечущегося пламени. — Ведь его куда более масштабные решения зачастую даже на Совете не обсуждались… Что уж говорить о семейных проблемах!.. Я-то лучше других знал, что ни один из вас не выступит в мою защиту…
— Ты…
— Вальтер, пожалуйста! Мне ведь было только пятнадцать. Переходный возраст, непомерная гордость и так далее. Вспомни себя в этом возрасте! Тогда, я просто не мог вернуться и, поджав хвост, просить прощения за поступок, который считал правильным. А потом… потом я хотел, честно! Я ждал своего дня рождения, чтобы вернуться в поселок уже волком, но убили отца, и я остался в городе…
— Почему же ты пришел сейчас?
Почему? Дурацкий вопрос! Неужели они до сих пор ничего не поняли?
— Ной?
— У меня беда. Я прошу племя о помощи.
— Какая беда?
— Мой друг умирает.
— Твой друг? Ты ведь говоришь не о человеке?
— Я говорю о человеке.
Снова тишина. Как они любят драматические паузы! На нервы действует безотказно. Только вот у меня давно уже нет этих самых нервов. Если все время то убиваешь, то умираешь, нервы становятся излишней роскошью.
