Дори с голым торсом лежал на сиденье рядом с водителем и спал. Машину вел Эрнст.

— Эрнст, где мы?

— Спроси у генерала, Цыпленок. Он, может быть, знает.

Они ехали дальше, обливаясь потом. Останавливались, ругались, ехали, останавливались, ехали. Вечером рота остановилась в редколесье.

— Вылезай!

Эрнст уже стоял на дороге, уперев руки в бока, выгнув спину, выпятив живот вперед, и зевал.

— На сегодня хватит!

Дори свесился телом через открытый кожух радиатора. Блондин оглядывал местность, а когда не увидел ничего примечательного, спросил:

— А где устроим пикник?

Эрнст хотел ответить, но тут откуда-то из головы колонны закричали: «Канистры для бензи-и-ина!»

— Началось, — ругнулся Эрнст и, обращаясь к Дори, сказал: — Мы принесем канистры.

Они пошли, встретили Вальтера и Петера, Пауля и Йонга и всегда немножко грустного, угрюмого Куно. Он вдруг остановился.

— Что случилось, Куно?

— Я жду Камбалу.

Блондин рассмеялся: Куно и Камбала — сын горца-крестьянина и берлинский ветрогон. Два спорщика, два непримиримых противоречия. Два друга.

Они встали в длинную очередь у бензозаправщика. Техник ругался на лучшем казарменном жаргоне, хотя сам никогда не тренировал парадный марш на асфальтовой аллее за казармами в Лихтерфельде. Дори даже заметил как-то, что техник был единственный, кто без маршевой аллеи овладел ее жаргоном, однако Дори при этом не был непредвзятым человеком.

Пауль и Йонг стояли спиной к бензозаправщику. Вальтер пошутил над ними по этому поводу. Пауль в ответ отмахнулся:

— Если мы этого парня вынуждены слушать, то уж, по крайней мере, можем его не видеть.

К сожалению, раздача бензина проходила не слишком просто: приходилось подавать канистры наверх, ждать, когда их наполнят, а потом принимать внизу. Все было бы гораздо проще, если бы не было техника. Он придирался к каждому, орал на всю округу, постоянно повторяясь, шипел как змея: «Быстрее! Вы, дерьмо!» И поскольку ему казалось, что все идет не так быстро, его ругань еще больше затягивала процесс. Вдруг он замолчал. Лицо его расплылось в похотливой улыбке. Глаза, до сих пор по-солдатски прищуренные, округлились, как два бильярдных шара, грудь потянула воздух, словно мехи, и при этом издевательски-эластично он приподнялся на цыпочки, напряженно всматриваясь в субъекта, который медленно и неуважительно приближался к нему шаркающей походочкой. Голый торс, замызганные маслом танкистские брюки, обе руки глубоко погребены в карманах, и неизменный окурок в углу улыбающихся губ: Дори — роттенфюрер Винфрид Доренвенд.

— Что сейчас будет! — Эрнст отставил канистру в сторону и толкнул локтем Блондина: — Давай отсюда, Цыпленок! Отнесешь канистру к машине, а потом мухой обратно!

Уходя, Блондин слышал позади громовые крики. Техник роты попытался унизить Дори до размеров садового гнома. А когда Блондин прибежал назад, то техник уже медленно испускал дух. Хотя Дори стоял «руки по швам», но его поведение, и прежде всего выражение лица, которым он владел мастерски, и его подобострастные «Так точно!», «Слушаюсь!» были карикатурой, пародией на солдата, и после того, как техник в конце своей канонады отчаянно прохрипел:

— И что вам, засранцу, здесь надо? Вам, мешку с дерьмом? — последовал неожиданный ответ:

— Командир роты послал спросить, не в отпуске ли вы, обершарфюрер!

— Что-о-о? Ка-а-ак? Отпуск! Вы… — И тут началось перечисление характеристик личности, на которые была так богата его фантазия.

— Или, — прокартавил Дори, — когда наконец рота получит канистры?

Техник посмотрел на ухмыляющихся разносчиков бензина.

— Вы еще здесь? Вы, сонные мухи!

А когда увидел Блондина, стоящего без канистр, заорал на него:

— А вы, корова неуклюжая, схватили две канистры и бегом отсюда к чертовой матери!

Когда Блондин проходил с двумя канистрами в руках мимо Эрнста, тот, ухмыльнувшись, прошептал:

— Там впереди — связисты. Им нужен бензин. А мы за него получим баночное пиво. У мюнхенца башка варит! А?

Вечером было так же жарко, как и днем. Никакой свежести, ни единого ветерка. Только удушающая жара. Они сидели под тремя деревьями, под которыми устроили пикник, ели тушенку с хлебом и пытались отгонять мух.

После каждого глотка теплого баночного пива пот начинал течь в три ручья. У сигарет после еды был соломенный привкус, и они драли горло.

— Прекрасная ночь.

Камбала кивнул головой в ответ на слова Куно о прекрасном.

— Ничего не имею против.

Вальтер загасил свою сигарету о землю:

— Ты прав, Камбала. Куно под прекрасным понимает лишь тишину.

— А может быть, прекрасную тишину? — усмехнулся Пауль.

— Долго так не будет. — Йонг раздавил ногой пустую банку из-под пива. — Скоро придут любимые огненные червячки, Камбала.

— Не понял?

— Огненные червячки, — повторил Зепп. — Летят один за другим, одинаковые, и летят так красиво!

Когда Вальтер увидел непонимающее лицо берлинца, он рассмеялся:

— Зепп имеет в виду трассирующие пули!

— А когда заварится каша, Ханс?

— По обычаю старого папаши — ночью. Завтра ночью. Мы сейчас где-то южнее Харькова. Фронт проходит севернее Белгорода. И мы где-то между ними. Я думаю, завтра снова поедем, а потом — пешкодралом, как обычно, на исходные позиции. Остается четвертое или, по крайней мере, пятое июля. Вот так, — добавил он задумчиво, — тогда, наверное, и начнется.

Пауль храпел. Йонг лег за ним в той же позе на бок, поджав ноги. Словно две вилки из посудного набора.

— Будет, конечно, не так сурово, как в последнюю зиму, — продолжал делиться своими соображениями Ханс. — Больше танков, больше артиллерии, отдохнувшие и пополненные части, полностью всем укомплектованные. Должно быть легче. Первый день, Эрнст, когда дело начнется, выйдем ли мы из него?

Большинство уснуло, только Ханс и Эрнст еще сидели вместе. Блондин слышал их приглушенные голоса. Он положил руки под голову и смотрел в ночь. Желудок снова прихватило, и в голову опять лезли дурацкие мысли. Он не видел своих товарищей, но, несмотря на это, их образы были у него перед глазами, точные, словно подобранные фотографии к паспорту. Ханс, останется ли он, как всегда, целым и невредимым? А Эрнст? Чепуха! С ним будет все в порядке, как и с Дори. В худшем случае у того будет одна из его знаменитых аварий. Вальтер и Петер — будущие офицеры. Ханнес тоже относится к ним. Сорвиголовы, отчаянные храбрецы и хитрецы одновременно. В чем-то они похожи. Пауль и Йонг — лучший пулеметный расчет в батальоне. А Зепп? Камбала? Куно? Уни? А я? Почему о себе думаешь в последнюю очередь? Выйду ли я из боев? Кто там останется на этот раз? В кого попадет? Ведь всегда кому-то достается? И всегда по очереди. Если Ханс и Эрнст уцелеют в любом случае, то остаются еще десять. «Десять негритят…» Ночь была спокойной и почти тихой. Только откуда-то издалека доносился шум моторов, словно музыка. Словно… «Я знаю, чудо свершится…»

Что такое! Оставь меня! Уйди, проклятие! Я хочу спать…

— Ну, вставай, Цыпленок! — Эрнст по-отцовски треплет его по щекам.

— Вставай!

Блондин зевнул, протер глаза, как пьяный, потряс головой.

— Черт возьми, я же только что уснул!

— Только что уснул? — Эрнст помог ему подняться. — Продрых чуть ли не три часа!

— Три часа? — Он споткнулся о ветку и выругался. Он не знал почему, но его просто тошнило.

Дори был как всегда. Он висел на руле, словно окурок в уголке его рта, ленивый, небрежный и совершенно непохожий на солдата. Мотор работал.

— Остальные уже поехали, проскакивай назад, Цыпленок!

Он резко рванул машину вперед. Она встала на дыбы, ее занесло, и она накренилась. Дори пробурчал что-то о дерьмовой дороге, закрутил руль, переключил передачу, кого-то обогнал, словно гонщик, и пристроился за вездеходом. У Эрнста на коленях лежал бельевой мешок, содержимое которого он ощупывал, достал бутылку, отпил из нее глоток на пробу и передал назад.