Орудием они были оснащены маломощным, 37-миллиметрового калибра, но помимо этого на вооружении имели по три пулемета. Маневренные, как ежи, ощетинивающиеся пулеметным огнем во все стороны, эти машины несли серьезную угрозу для пехоты.

Сейчас, двигаясь в общих порядках, они метров на десять отставали. Совсем уже в глубине шел устрашающий «тигр». Широченная машина с квадратной башней, основательно посаженной на соразмерный по пропорциям, но значительно более широкий корпус. Из бронированной коробки торчал соответственный орудийный ствол с огромным дульным тормозом.

Это был «тигр», и судя по тому, как он позиционировал себя в боевых порядках, он был командирским. Спереди, под башню, наварены запасные траки, и у «тигра» такой зверский вид, будто он ощерился своими железными клыками.

Еще четыре машины, которые назначенный одним из наблюдателей Бурунов из третьего отделения назвал танками, на самом деле оказались самоходными установками. Выдвинувшись из-за высотки, скат которой спускался на пологое пространство километрах в полутора, самоходки расположились вторым эшелоном позади идущих впереди танков.

Дойдя примерно до километровой отметки, они остановились и открыли стрельбу. Первые выстрелы прогремели нестройной чередой и легли сильно в недолет. Все это время не утихал минометный обстрел, который немцы вели из района высоты, поэтому по приказу старшего лейтенанта бойцы и так находились в укрытиях.

Но когда заработали орудия вражеских самоходок, Коптюк еще раз скомандовал укрыться. Сам он едва успел добраться до блиндажа, когда снаряды, залпом выпущенные немецкими САУ, обрушились на позиции.

Взрывы сотрясли землю, взметнувшись вверх по центру, на участке второго отделения, но мощная взрывная волна разошлась вширь, разогнав по траншеям дым и пылевую взвесь. Били самоходки осколочно-фугасными снарядами, поэтому попадание каждого снаряда передавалось гулкой дрожью через почву, рождая внутри тревогу и беспокойство.

Когда боевые порядки танков приблизились на четыреста метров, по цепочке от взводного через командиров отделения электрической искрой пробежала команда расчетам ПТР — выдвинуться на боевые позиции.

Еще до начала боя в расположении появился Рябчиков, еле стоящий на ногах и задыхающийся, весь мокрый от воды и пота. Сбивчивый рассказ бойца о вражеских танках наглядно подтверждали глухие звуки ведущегося боя, которые в недолгие паузы передышки вражеских минометов доносились откуда-то слева, с той стороны, куда ушла группа Гвоздева.

После доклада ротному и короткого совещания в штабе было принято решение отправить на помощь бойцам разведгруппу, усиленную пэтээровцами и минометным расчетом. Причем организацию этого дела капитан Телятьев опять возложил на Коптюка. Доводы старшего лейтенанта о том, что людей во взводе и так не осталось и позиции оголены, ротный слушать не стал.

На предложение командира второго взвода отправить к колхозу людей из разведвзвода Александрова капитан возразил, что у разведчиков и так хлопот много и хорошо, если кого-нибудь выделят для группы, но костяк ее и командование нужно будет обеспечить за счет собственных сил. Логику капитана Телятьева Федор уяснил сразу. Уже представлялись случаи познакомиться с тем, как она работает.

Отдельный разведвзвод лейтенанта Александрова подчинялся напрямую комбату и был у того чем-то вроде элитного подразделения в составе батальона. Личная гвардия, которая обеспечивала внешние рубежи охраны штаба батальона и прочих хозяйственных подразделений. Притом что для внутренних нужд имелся еще и комендантский взвод, в чьи прямые обязанности как раз и входили функции по охране штаба и командования штрафного батальона.

В общем, чем ближе к передовой, тем вопросы собственной безопасности для старших офицеров приобретали все большую значимость. Нельзя сказать, что разведчики отсиживались в приятной близости от штаба, в то время как остальные подставляли себя под пули. И рейды проводили, и на опасные задания ходили, и боевой подготовкой занимались до седьмого пота.

Но по негласной договоренности комбата с лейтенантом Александровым тот выделял людей из разведвзвода, что называется, «на сторону» крайне неохотно, даже в рамках самого штрафбата. Вот и не хотел капитан Телятьев лишний раз вызывать неудовольствие начальства, со всей неодолимой силой субординации, забегая вперед, уже живо представляя, чем все обернется, в первую очередь лично для него.

В итоге старшему лейтенанту Коптюку пришлось отправить к колхозу «Октябрьский» на помощь группе Гвоздева своих людей с приданными из взвода Лазерко минометчиками под командой опытнейшего Потапова. От разведвзвода выделили расчет ПТР. Как говорится, и на том спасибо…

Когда Потапов с людьми ушел, Коптюку в какой-то момент показалось, что воевать просто не с кем и первая же атака фашистов закончится полным разгромом. И еще эти чертовы немецкие мины, которые все сыпали и сыпали, не давая шагу ступить за брезентовый полог блиндажа.

Нет ничего мучительнее, чем когда сидишь беспомощный, будто связанный собственным страхом по рукам и ногам, тоскливо прислушиваясь к нарастающему вою очередной приближающейся прямо к тебе мины, вздрагивая от каждого нового разрыва.

Не выдержав этой пытки бездействием, старший лейтенант Коптюк выскочил в траншеи, отмахнувшись, как от назойливой мухи, от предостерегающего окрика ординарца Степанкова: «Куда же вы, Федор Кондратьевич?!..» Куда, куда, делом заниматься!

Где бегом, где в три погибели, но шагом обошел позиции из конца в конец, там подсказал нишу для гранат добавить, там сектор стрельбы уточнил, с каждым словом перемолвился, каждого подбодрил. И сам Федор чувствовал, как от этих слов, казалось бы, ничего не значащих, сказанных мимоходом, укрепляется у него в душе что-то бывшее вот только что шатким и зыбким, ускользавшим в пустую тоску и тревогу.

Он видел, какими глазами глядели на него бойцы. У многих из них шла борьба со страхом, который с каждым разрывом мины подступал из самого нутра все выше, к самому горлу. Следы этой изнурительной борьбы зримо читались на лице, во взгляде с воспаленным блеском, блуждающем, точно отсутствующем. Сколько он видел таких глаз, перед самым началом атаки и в глухой обороне, когда по крупицам собирали, вязали в единый узел тонкие ниточки мужества.

Но когда глаза бойцов находили его, что-то в их зрачках менялось. Они словно успокаивались и становились тверже духом. «Вот, наш командир с нами!.. Значит, все обойдется, все будет хорошо!..» Надежда проступала в их глазах, и он нес им эту надежду. Они верили в него, и он не имел права их подвести.

Когда немцы приблизились на полкилометра, Федор отправил в овражек на левом фланге Подсевальникова. Подтягивая свой трофейный МГ, он полз по-пластунски на удивление быстро. Пэтээровцы, следовавшие за ним, заметно отстали, и старший лейтенант все время боялся, что их накроет очередная подлетающая с ревом мина. Но минометы отодвинули свой огонь за реку.

Обстрел позиций штрафников продолжали самоходки, сместив сектор обстрела значительно вправо. Сейчас мешали с землей и пылью траншеи первого взвода лейтенанта Смижевского.

Используя низкорослые кустарники, каждую кочку, каждый бугорок, Подсевальников добрался до своей цели незамеченным и угрем проскользнул в овражек, точно сквозь землю провалился. Номер первый расчета ПТР Подпругин не изобретал новые маршруты.

Повторяя траекторию движения Подсевальникова от кусточка к бугорку, дополз до оврага и он. Третьим, к облегчению Коптюка и Дерюжного, наблюдавших за перемещениями бойцов из траншеи, нырнул в овраг номер второй с обоймами для противотанкового ружья.

И тут началась настоящая свистопляска. Приближающиеся на большой скорости танки открыли стрельбу из пулеметов, две из четырех самоходок вновь накрыли орудийным огнем взвод Коптюка, к ним добавились выстрелы мощных орудий «пантер». Траншеи заволокло дымом, в воздухе засвистели пули и осколки.