По лицу Клитемнестры я поняла, что соискатель не произвел на нее никакого впечатления. Он был слишком хрупок и слишком юн, чтобы она всерьез рассматривала его кандидатуру. Правильность моей догадки подтвердилась: она не задала ему ни одного вопроса, и он вынужден был удалиться вместе со львиной шкурой.

Затем последовал пир, на котором бард играл на лире и воспевал деяния предков Эвгира. Постепенно его голос потонул в голосах пирующих: выпитое вино развязало языки. Бард наблюдал за ними: он не был слеп, как многие другие певцы.

Наконец долгий пир завершился, и мы разошлись по опочивальням.

Так продолжалось день за днем. Женихи перемешались у меня в голове. А может, все они слились для меня в одно лицо, ибо Клитемнестра не проявила к ним никакого интереса.

Сыновья Нестора из Пилоса оказались такими же многоречивыми, как их отец, сказала Клитемнестра.

Царевич Тиринфа был таким же серым и тяжелым, как его цитадель.

Военачальник из Фив во дворце выглядел неуклюже и нелепо. Наверное, он даже во сне не снимает щита, издевалась Клитемнестра.

Очередь из женихов убывала, и я гадала: что же будет, если последний соискатель произнесет свою речь, а сердце Клитемнестры так и не дрогнет? Нам придется, должно быть, продолжать сватовство год за годом в ожидании достойного.

Агамемнону выпало представляться предпоследним. Когда наступил его черед, он прошествовал в центр зала и твердо встал там, уперев ноги, как колонны, в пол. Он обвел взглядом лица присутствовавших, а потом сосредоточил внимание на отце.

– Я, Агамемнон, Атреев сын, прибыл сюда, чтобы стать мужем твоей дочери. Если она выберет меня, я сделаю ее царицей Микен. Ее будут почитать по всему Аргосу, все ей будут подчиняться. Я клянусь, что буду выполнять все ее желания, если это в моей власти и в моих силах.

– А что ты принес показать нам? – поинтересовалась Клитемнестра.

Наступила тишина: впервые она задала вопрос соискателю.

Агамемнон сложил губы в улыбку. По-моему, от этого его лицо приобрело зловещее выражение: густая борода раздвинулась, открыв провал рта. Он сказал:

– Позволь показать, царевна.

Он отошел к колонне, у которой стоял короб, украшенный золотом, осторожно вынес его в центр мегарона, опустил подле очага и открыл с большой торжественностью. Склонившись, вынул скипетр и поднял над головой, чтобы все могли видеть.

– Смотрите, это работа бога Гефеста! – провозгласил он.

На мой взгляд, скипетр ничем не отличался от других – ни длиннее, ни толще. Необычным в нем было только одно – то, что он сделан из бронзы.

– Расскажи мне, царь, историю твоего скипетра, – наклонилась вперед Клитемнестра.

– Почту за честь рассказать тебе, царевна. – Голос Агамемнона отдавался эхом, словно ближний гром.

– Гефест сделал этот скипетр в своей мастерской для Зевса. Зевс подарил его Пелопу, Пелоп передал Атрею. У Атрея его отнял Фиест, а затем, благодаря твоему отцу, скипетр перешел ко мне как к законному владельцу.

– Я тоже буду владеть им? – От волнения Клитемнестра приподнялась в кресле, и ее голос тоже отдавался эхом.

Агамемнона поразило возбуждение Клитемнестры, но он быстро совладал с собой. Наконец-то улыбнулись не только его губы, но и глаза.

– Нужно спросить Зевса. Ведь настоящим хозяином скипетра является он, а люди только передают его из рук в руки.

– Не надо спрашивать Зевса, – сказала Клитемнестра. – Он плохо относится к женам, ибо у него не складываются отношения с Герой. Я у тебя спрашиваю.

Мгновение Агамемнон колебался. Затем протянул скипетр Клитемнестре:

– Подойди и возьми.

Отец рассердился. Это было против правил, и он встал с трона, чтобы лишить Агамемнона права участвовать в состязании, но одновременно с отцом встала со своего места и Клитемнестра. Она подошла к Агамемнону, они посмотрели друг другу в глаза, словно меряясь силой. Ни один не отвел взгляда, и, по-прежнему глядя в глаза Агамемнона, Клитемнестра охватила скипетр ладонью и крепко сжала.

– Полагаю, ты приняла решение. Теперь нет нужды спрашивать совета у Олимпа, – сказал Агамемнон.

Пир, который последовал за сватовством, прошел под впечатлением экстравагантного поведения будущих супругов. От шуток гости постоянно возвращались к этой теме, понижая голос до шепота.

– Женщина коснулась скипетра, изготовленного божественным кузнецом!

– Уж не хочет ли она отнять его у Агамемнона?

– Если боги допустили это, то, возможно, они не против того, чтобы женщина правила самостоятельно?

Такие слышались слова во время рассуждений о качестве жареного козленка, о дровах для растопки очага и приближающемся полнолунии.

Я держалась около родителей: мне хотелось узнать их мнение, особенно матери. Но как подлинная царица, мать никогда ни словом, ни взглядом не выдавала своих мыслей и чувств, особенно если существовала хоть малейшая вероятность, что они станут известны посторонним.

Отец был менее скрытен, и по его раскаленным взглядам я поняла, что он в высшей степени недоволен. Кастор считал происшествие забавным: «Клитемнестра со скипетром в руках смотрелась весьма величественно», а Полидевк находил его неприличным: «Схватились перед публикой, как два борца, – это не делает чести им обоим».

Лично у меня Агамемнон не вызывал симпатии, но следовало признать, что в Клитемнестре он сумел разжечь огонь, и, возможно, они прекрасно подходят друг другу.

Я оставила Кастора и отошла на другой конец зала, откуда через портик можно было выйти в открытый двор, залитый лунным светом. Посмотрев на небо, я отметила, что до полнолуния осталась одна ночь. Луна светила очень ярко, а крыша портика отбрасывала густую черную тень. Ветер шевелил ветки тополей, мою тунику.

Кто-то подошел и встал рядом, нарушив мое уединение. Я подумала: буду молчать, и он уйдет. Но человек заговорил:

– Кажется, поступок моего брата огорчил тебя.

Это был Менелай.

– Нет, – ответила я, вынужденная вступить в разговор. – Не огорчил, а удивил. Но ведь цель была завоевать расположение сестры, а не мое.

– Очень смело с его стороны.

– Кто не рискует, тот не выигрывает.

– Значит ли, что риск нравится обеим сестрам?

Я больше не могла смотреть на лунный свет. Пришлось повернуться лицом к собеседнику.

– Я не понимаю риска ради самого риска, – ответила я.

– Я тоже. Вряд ли я даже способен на него. Я не похож на Агамемнона.

– А я не похожа на Клитемнестру. Братья и сестры редко бывают похожи друг на друга.

Из недр ночи послышалась соловьиная трель. Ее принес теплый весенний ветер, который шевелил складки наших одежд.

– Да, верно, – ответил Менелай. – Часто у чужих людей бывает больше общего, чем у родных. Например, Агамемнон и Клитемнестра оба черноволосые, а у нас с тобой волосы светлые.

Я рассмеялась.

– Да, и это тоже.

Его волосы были темнее моих, но очень похожи. И оба мы в шумном пиру предпочли отойти в сторону и любоваться луной: еще одно совпадение.

Молчание затянулось. И хотя сначала я не желала вступать в разговоры, теперь, когда собеседник, стоя рядом, замолчал, возникло чувство неловкости. Почему он не отвечает? Снова донеслась соловьиная трель, теперь певец находился поблизости.

Менелай, казалось, не испытывал никакой неловкости: он опирался на балюстраду и смотрел перед собой на залитый луной двор. Его ладони прекрасной формы, сильные и изящные, лежали спокойно. Мне вспомнились отцовские руки со вздутыми венами. Похожие на обезьяньи лапы, унизанные кольцами, они всегда что-нибудь теребили. У Менелая было только одно кольцо, что необычно для человека его положения.

– О чем ты думаешь? – вдруг спросил он.

Меня смутила его прямота, но я ответила так же прямо:

– О твоих руках. Почему у тебя всего один перстень?

Он рассмеялся и поднял ладони вверх.

– Хочу, чтоб руки были всегда свободны, даже от золота.