— Мы летим на остров Ванкувер? — спросила Энджел, раздраженная загадочными намеками.

— Неужели ангелы боятся летать?

— Не больше, чем ястребы!

Энджел нахмурилась. Хок подвергал испытанию ее выдержку. Чтобы немного успокоиться, она глубоко вздохнула — раз, другой.

— Моя машина стоит около выставочного зала. Я рассчитывала добраться до Дерри на пароме.

Хок достал из кармана записную книжку в кожаной обложке и золотую ручку:

— Запиши адрес галереи, номер и марку машины. Завтра тебе ее доставят.

Энджел помедлила, затем подчинилась.

Ручка казалась горячей на ощупь, излучая тепло рук сидящего рядом мужчины. Энджел торопливо, будто опасаясь, что металл ручки обожжет ей кожу, стала записывать требуемые сведения.

Хок взял ключи от машины, которые она достала из сумочки, книжку и ручку. Пальцы его мимолетно погладили гладкую золотую поверхность.

Хок, наверное, тоже впитывает тепло ее руки, подумала Энджел, и сердце у нее забилось.

Хок поймал чувственное выражение глаз Энджел и криво усмехнулся, убирая ручку в карман. Звук вырываемой из блокнота бумаги показался Энджел слишком резким. Хок протянул шоферу бумажку и ключи от ее машины.

— Когда… когда Дерри сломал ногу? — спросила Энджел, ненавидя свой прерывающийся голос, но не в состоянии совладать с ним.

— Два дня назад. Я ничего не знал об этом, пока его не выписали из хирургического отделения больницы.

— Больницы? — Энджел мгновенно забыла обо всем, включая и свое отношение к Хоку. — Но ты сказал, что он просто сломал ногу.

Хок увидел, как в глазах Энджел вновь появился страх.

«Чертовски талантливая актриса, — подумал он одобрительно. — С легкостью контролирует свое тело. Впрочем, хорошая актриса всегда верит в роль, которую играет. И с легкостью вживается в новый образ. Красивые пустые существа, живущие во лжи».

Было время, когда он верил ласковым словам, и нежным поцелуям, но потом научился видеть пустоту за пылкими проявлениями чувств.

— Если говорить точно, Дерри сломал лодыжку, — коротко ответил Хок. — Хирурги лишь сделали вытяжение, чтобы кости лучше срослись.

— Боже мой, — проговорила Энджел, борясь с подступающей к горлу тошнотой. — Я должна была быть рядом с ним. Очнуться после наркоза в одиночестве, испытывая боль, когда рядом нет никого, кто бы мог коснуться тебя, успокоить…

Карие глаза Хока сузились, оглядывая лицо Энджел. Он знал, каково очнуться в больнице, чувствуя боль во всем теле и не зная, где ты находишься. Он знал, как тяжело бывает, пока вернувшаяся память не напомнит тебе о случившемся. Но его удивило, что Энджел, по-видимому, тоже знала об этом.

— Ты говоришь так, словно сама пережила нечто подобное.

— Так оно и есть, — помолчав, тихо сказала Энджел.

И, прежде чем Хок смог еще о чем-то спросить ее, сдержанно и холодно сказала:

— Не пропустил ли ты еще что-то, рассказывая мне о Дерри?

— Он отказался принимать обезболивающие.

— Почему?

— Сказал, что боль имеет свое предназначение в жизни.

Энджел прикрыла глаза, вспоминая, как в течение нескольких недель после аварии она выбрасывала таблетки, отшвыривала костыли и заставляла себя все снова и снова подниматься с кровати. Дерри тогда не отходил от нее ни на шаг, радовался ее успехам, плакал вместе с ней от боли.

Затем она заставила его уехать, заявив, что боль имеет свое предназначение — свидетельствует о том, что человек жив.

Хок хотел было спросить о чем-то, но промолчал: лимузин притормозил возле гидросамолета.

Энджел приподнялась, но, прежде чем шофер смог вылезти и открыть дверцу, Хок уже оказался с ее стороны машины.

Она помедлила, затем оперлась на его руку. Хок помог ей выйти из автомобиля, движения его были легки и изящны. Отпуская ее, он позволил своим пальцам скользнуть вниз по запястью, гладя ее кожу так, как он гладил полированную поверхность золотой ручки. И с удовольствием отметил, как участился пульс Энджел, а ее щеки покрылись румянцем.

Энджел смущенно подняла на него свои зелено-синие глаза.

Его левая бровь вопросительно взметнулась вверх.

— Что-то не так?

Краска на щеках Энджел стала гуще. Она мысленно обругала себя за то, что так пылко реагирует на стоящего рядом мужчину, но ничего не могла с собой поделать.

«Временами похоже, что он пылает от страсти, но значительно чаще, по-моему, я не нравлюсь ему».

Чувства, бушующие под невозмутимой внешностью Хока, распознать было трудно — он не походил ни на кого из знакомых Энджел людей. Она не понимала Хока, но невольно отвечала на его ищущие взгляды, угадывая в нем натуру одинокую и чувственную.

Энджел испытывала какой-то безотчетный страх перед ним и перед собой, вернее, перед своим телом, которое так неожиданно проснулось под прикосновениями этого мужчины.

Хок наблюдал, как сменялись эмоции на лице Энджел, и удовлетворенно решил, что нашел ее слабое место.

Нежное прикосновение.

Хок чуть не улыбнулся. Как парящий в небесах хищник, он заметил движение внизу. Жертва обнаружила себя, теперь последует метание из стороны в сторону — преследование, охота, что лишь разгорячит его кровь.

А потом она достанется ему — ангел, сброшенный вниз ястребом, ангел, плачущий и дрожащий в его руках.

Дом Дерри стоял, прилепившись на краю синевато-серой скалы, фасадом к проливу Инсайд-Пасседж и его многочисленным островам. Полоса океана между терявшимся в голубой дымке материком и островом Ванкувер казалась гладким расплавленным золотом, на котором торчали черные точки небольших островков.

Повсюду вокруг на покрытой рябью воде покачивались маленькие лодки, рыбаки забрасывали удочки в поисках лосося.

Справа от дома, на берегу реки Кэмпбелл, раскинулся небольшой поселок Кэмпбелл-Ривер, граница которого проходила там, где нефритово-синяя эта река сливалась с солеными водами океана.

Энджел едва ли удостоила взглядом открывшийся перед ней великолепный пейзаж. Чем ближе она была к дому Рамсеев, тем больше опасалась, что Хок сказал ей не всю правду о состоянии Дерри. Ей потребовалась вся сила воли, чтобы ни о чем больше не расспрашивать Хока ни во время полета на остров Ванкувер, ни в последующей поездке на переправленном паромом автомобиле.

Она молчала, интуитивно чувствуя, что и так уже слишком обнажила душу перед этим малознакомым человеком.

Как только огромный «БМВ» Хока затормозил перед домом, Энджел выскочила из машины и побежала к входной двери.

Они с Дерри делили этот дом в течение трех лет. Сначала Энджел была вынуждена поселиться с кем-то, так как в первые месяцы после аварии не могла обслуживать себя. Позже она проводила здесь каждое лето, продав летний домик своей семьи в Кэмпбелл-Ривер, чтобы помочь Дерри выплатить налог на наследство.

Юридически четверть дома и прилегающие двенадцать соток являлись ее собственностью, хотя Энджел редко вспоминала об этом: она считала, что дом и земля в Игл-Хед полностью принадлежат Дерри — единственному оставшемуся в живых члену семьи Рамсеев.

— Дерри? — окликнула Энджел, быстро пробежав по коридору. — Дерри, ты где?

— Сзади, — донесся до нее голос Дерри.

Хок вошел в дом как раз в тот момент, когда Энджел резко повернулась и на мгновение под взметнувшейся юбкой мелькнули очертания ее стройных ног.

«Интересно, что я буду чувствовать, когда она обхватит мое тело этими длинными ногами?» — подумал Хок.

Обругав себя за подобные мысли, он захлопнул дверь и прошел в гостиную. Светловолосая Энджел запала ему в душу, а Хок знал лишь один способ избавиться от такого рода наваждения — уложить ее в постель.

Там лживые слова обнаруживают свою пустоту, какие бы красивые губы их ни произносили. Заученные движения и страсть, за которыми нет любви. Взять, попользоваться, а потом небрежно отбросить — все это Хок собирался проделать и с Энджел. А затем — в холодное прозрачное небо и парить там в ожидании новой жертвы, когда по жилам вновь заструится адреналин и снова начнется охота, ради которой только и стоит жить.