— Даже интересно, что же такого вы собираетесь сказать, что стоит изгнания или смерти… — вздохнул герцог. — Сядьте и скажите.

— С вашего разрешения… или без него — я постою.

— Какой героический пыл… — господин пожал плечами, наверное, Саннио должен был почувствовать себя смешным и нелепым, но — не чувствовал. — Стойте, если так хотите. И говорите, если уж собрались.

— Вы не можете так поступить с Керо! Это против чести, это попросту… это подло! — вот сейчас герцог схватится за шпагу или кинжал. Обвинение в подлом поступке — то, чего не снесет ни один благородный человек. Но Гоэллон не двинулся с места, только поднял голову от письма. — Ей пятнадцать лет!

— Шестнадцать через две девятины, — уточнил герцог. — Это все, что вы хотели сказать, Саннио?

— Нет, — секретарь насупился. — То, что вы хотите сделать, низко и недостойно! Керо не рабыня, а вы не тамерский господин, чтобы… затаскивать в постель пятнадцатилетнюю девочку!..

— Можно подумать, что когда так делает тамерский господин с рабыней, это хоть чем-то лучше, — вздохнул Гоэллон. — Саннио, перестаньте бросаться эпитетами и перейдите к сути дела.

— В этом и есть суть дела.

— В том, что я совершаю недостойный поступок?

— Да, — сказал Саннио.

Теперь все вещи названы своими именами. Наверное, можно проститься как минимум с должностью, ну и пусть. В прошлый раз секретарь был неправ, а вот теперь — совсем другое дело.

— Вы меня не удивили, более того, назвали все вещи своими именами, а потому перестаньте шарить глазами в поисках орудия, которым я буду вас убивать. Я не буду этого делать. Если вы пожелаете взять расчет, я тоже не буду этому препятствовать, более того, я подыщу вам более подходящее место. Но прежде чем вы что-то решите, все же сядьте и выслушайте меня.

— Я не хочу вас слушать!

— Потому что опасаетесь услышать то, что изменит вашу точку зрения? — усмехнулся Гоэллон. — Неужели вы трус?

— Нет, герцог, я не трус, — отчеканил Саннио и уселся на краешек кресла.

— Если вы сейчас думаете про себя, что вы не трус, потому что у вас хватило дерзости ворваться сюда и наговорить мне кучу оскорбительных слов, то вы себе льстите. Крикнуть тому, с кем не согласен, что-нибудь наподобие "подлец" и получить удар шпагой гораздо проще, чем выслушать врага. Первое вредит лишь телу, второе — убеждениям. Людям свойственно бояться краха убеждений сильнее, чем ран или смерти. Это тоже трусость. И признак неуверенности в собственной правоте. Если вы правы во всем, чего вам бояться? Потерянных минут?

— Я не трус, герцог, — еще раз повторил Саннио.

— Тогда слушайте. Я собираюсь отправить почти шестнадцатилетнюю девицу в весьма удаленное баронство. Там она будет считаться взрослой и самостоятельной, и никто не будет ее опекать. Она будет сама принимать решения. Девицы в ее возрасте склонны путать все на свете — любовь со страстью, влечение тела с влечением души, ложь соблазнителя с истинным чувством влюбленного. Делают они и куда большие глупости. Собственно, мне следовало бы отправить девицу Къела в школу мэтра Тейна. Не ту, в которой вы учились, а в ту, где из привлекательных девиц делают прознатчиц, а заодно и учат использовать на дело все свои прелести. Там бы ее лишили многих иллюзий и научили бы тому, что пригодилось бы ей в жизни. И, главное, мои руки были бы чисты, а вы не устраивали бы мне сцен.

Саннио задумался и невольно уселся в кресло уже целиком. То, что сказал герцог… в этом была определенная доля истины. Вздумай, скажем, герцог Алларэ приударить за хорошенькой северянкой, ему не пришлось бы долго стараться. Может быть, потом Гоэллон, как опекун, и принудил бы того к браку — но что за жизнь в подобном браке? Жена, навязанная силой, которой муж, разумеется, будет изменять или попросту запрет в дальнем поместье… Но если девушка встретит свою настоящую любовь, а не какого-нибудь соблазнителя?

Юноша пару раз видел женщин из той школы, о которой говорил герцог. О самой школе ходили странные слухи, ее учениц никто толком не видел, знали только, что их мэтр Тейн отбирает среди сирот, так же, как и будущих секретарей. Выбирает хорошеньких девочек, которых учат и приемам слежки, и тому, как добраться до глубин сердца любого мужчины, и отнюдь не через желудок. Ученицы становились спутницами влиятельных господ, и в Собране, и за ее границами, и выведывали разнообразные тайны, даже государственные. Услуги их стоили дорого, очень дорого, а дамы весьма рисковали, но самые удачливые годам к двадцати пяти сколачивали состояния и выходили замуж по собственному выбору, и так высоко, как сиротам не снилось. Некоторые же продолжали выполнять услуги такого рода и после замужества.

Одну из подобных дам Саннио увидел довольно близко. Роскошно одетая красавица проходила по коридору, направляясь в кабинет мэтра Тейна. За ней едва поспевали двое собственных слуг и помощник мэтра. Женщина обронила перчатку, Саннио окликнул ее и с поклоном подал почти невесомую вещь, еще хранившую контур маленькой изящной ручки. Та улыбнулась и потрепала ученика по щеке. Красивая, немного надменная и очень уверенная в себе дама; сначала Саннио счел ее какой-нибудь герцогиней, явившейся, чтобы нанять секретаря, но потом узнал, что это была одна из легендарных шпионок, уже отошедших от дел. Кларисса Эйма, год назад получившая из рук короля Валерианский орден, — высшую награду для женщины, послужившей государству, — и немедленно после того вышедшая замуж за владетеля Эйма, одного из вассалов графа Къела. Дама Кларисса сорвала какой-то крайне важный для тамерцев военный план. Как именно — не уточнялось, но ходили слухи, что план этот выболтал ей в постели тамерский генерал-адъютант, впоследствии лишившийся головы за измену.

Может, и не худшая судьба для сироты, но Керо — не подкидыш и не подобранная на улице побирушка, а наследница графов Къела. Она должна выйти замуж за равного, и герцог должен найти ей достойного мужа… а не раскрывать всякие там тайны! Если уж нельзя избежать ее отъезда в Брулен, то почему бы не сделать совершенно обратное — объяснить ей, что она не должна обращать внимания на чьи-то ухаживания, а должна — ждать законного брака, который устроит герцог?

"Ну да, объяснить-то ей можно, — Саннио сам понял, что хватил лишнего. — А вот слушать она будет? Найдется свой Алларэ, — зеленоглазый герцог воплощал у секретаря все зло и коварство мира, — и прощай, все увещевания!". Что же, Гоэллон, получается, прав? Нет. Не прав, и вот почему: он собирается поступить ровно так же, как и предполагаемый соблазнитель. Ну и толку с того, что вместо красивых слов будет нечто другое? Почему герцог решил, будто девушка поймет некую разницу, научится отличать страсть от любви и прочая?

— О чем вы думаете, драгоценнейший мой? Вы уже долго сидите без единого слова, а ведь собирались со мной спорить, не так ли?

— Герцог, но чем ваш поступок лучше поступка соблазнителя? Чему вы сможете ее научить?

— Управлять своими чувствами и желаниями своего тела. Выбирать по собственной воле, а не под влиянием чужих слов и уловок. Если она захочет выйти замуж или завести любовника, то будет понимать, зачем и для чего это делает.

— Интересно, почему вы же запретили герцогу Алларэ тоже преподать мне некие уроки? Не думаете, что и это могло бы мне пригодиться? — дерзко спросил Саннио. — Я смог бы выбирать между мужчинами и женщинами…

— Если вы желаете — так разрешу и даже попрошу, — улыбнулся Гоэллон.

— Нет, благодарю, герцог, — передернулся секретарь. — Не желаю. Но и Керо, кажется, тоже не желает. Вы ее заставляете.

— Она могла бы отказаться, если бы мое распоряжение показалось бы ей столь же противоестественным. Как вы слышали, она не сделала ничего подобного.

— Отказаться? Не больше могла, чем от уловок обольстителя! Вы приказали, и она послушалась, как всегда слушается!

— Саннио, если я сейчас прикажу вам раздеться и отдаться мне прямо на столе… ну, чернильницу мы уберем, конечно… вы согласитесь?