— Опиши их. Всех троих.

— Дерк Ниссе. Высокий такой, под притолоку, рыжий. Кузнецу помогал. Собирался в порт Бру, наняться там в подмастерья. Витус Схаутен. Этот пониже, но тоже рыжий… да у нас полдеревни рыжих, ваша милость. На носу бородавки. И Ян Схаутен, двоюродный ему брательник. Лопоухий такой, уши — как ручки у кастрюли.

Баронесса Брулен еще раз кивнула. Все сошлось. Соврать в описаниях староста не сумел или не решился, зная, что все будет проверено. Двое рыжих, и один лопоухий. Именно те, кого нашли в устье Ролены.

— Очень хорошо. А теперь рассказывай, кто в лесу богохульные обряды творит! Да не юли! Братья тебя насквозь видят, брехуна…

Массе икнул, сглотнул, вздохнул — и принялся рассказывать, опасливо косясь на монахов.

В последнюю зимнюю седмицу Саннио работал в личной библиотеке герцога, в которую ему обычно доступа не было. Только трижды его туда пускали, и дважды — для приватной выволочки, на третий же раз Гоэллон велел разложить свитки и книги согласно описи.

— Обычно я делаю это сам, но сегодня у меня нет времени, а вам уже, кажется, можно доверить подобную работу, — сказал герцог. — Я буду работать в кабинете, если что-то покажется неясным, сначала спросите, а потом уж делайте.

Секретарь знал, что делает герцог: пишет в Брулен, Скору и Кертору. С обучением было уже почти покончено, оставались лишь мелочи, Гоэллон собирался выставить троицу из дома вон как можно скорее. Сразу по получению ответов, то есть, не позже середины девятины Святого Окберта, тем более, что эта девятина традиционно считалась подходящей для дальних путешествий. Святой Окберт, покровитель путешественников, не позволяющий заблудиться и сбиться с дороги, должен был помочь троице почти готовых предсказателей добраться без трудностей. Святой Окберт и личная гвардия герцога…

Хотя граф Агайрон и выхлопотал для трех отпрысков мятежников королевское помилование, чем окончательно убедил Саннио в том, что граф — хороший человек, хоть и враждует с Гоэллоном, но нельзя было испытывать терпение его величества, по-прежнему позволяя подросткам жить в столице. Таково было высказанное на словах пожелание короля. Три, четыре седмицы — и с ними придется проститься; наверняка на долгие годы. Когда на трон взойдет король Араон, может быть, троим будет позволено вернуться в родные земли. Троим, но скорее — двоим, едва ли девица Къела не выйдет к тому времени замуж в Брулене, куда ее отправляют. Скорее уж, в графство вернутся ее сыновья.

Может, будет позволено, а может — и нет, неизвестно, да и король пока что был в добром здравии, а принцу Араону пятнадцать лет. Десяток, два десятка лет изгнания; но все же король позволил детям сохранить жизнь и родовые фамилии. Агайрон хоть и собственноручно привез в дом герцога королевскую грамоту с едва просохшими чернилами, но рассказа о том, как прошел разговор, Саннио не услышал: герцог выгнал секретаря вон.

Дверь была прикрыта не слишком плотно. Впрочем, слуху секретаря Васта и дубовая дверь не могла служить помехой. Он отлично слышал, как скрипит перо, как герцог шепотом бранится и срывает с доски ткань, берет другую доску, снова пишет, потом дергает за шнур, чтобы вызвать слугу. Дзинькает крышка чайника, льется в чашку струя — значит, Гоэллон пьет огандский чай, по своему обыкновению, с молоком и солью. Саннио один раз попробовал жутковатый напиток, и его едва не стошнило, а герцог объяснил, что в Брулене это пьют еще и с топленым салом, после чего впечатлительный секретарь все-таки расстался с завтраком, а герцог долго смеялся и спрашивал, как же это у юноши получалось осматривать и вскрывать трупы, но не получилось выслушать о невкусном напитке.

— Я же не ел их, — наконец сердито ответил Саннио.

— Так вы и чай не пили, а он, кстати, отменно вкусен, утоляет голод и жажду, а зимой избавляет от простуды. Кажется, ваше богатое воображение рисует кошмары, куда более страшные, чем подкидывает реальная жизнь. Наверное, вы из тех людей, которым легче вынести порку, чем ее описание в романе.

Сейчас Саннио ходил между стеллажами, сверяясь с описью, лежавшей на небольшом столе в углу тесной комнаты без окон. Убрав со столика книги и свитки, секретарь обнаружил лист дорогой бумаги, а на нем — десяток забавных шаржей на самого себя, учеников и графа Агайрона. Оказывается, вот чем занимался герцог параллельно с чтением, — а секретарь-то думал, что он делает заметки! Себя Саннио обнаружил в двух ипостасях — прячущимся под стол от герцога Алларэ и привязанным к стулу, а некая статная дама надвигалась на него с огромной дымящейся кружкой в руках. Вспомнив о разговоре, юноша хихикнул, а потом насторожил уши: в соседнюю комнату кто-то вошел.

— Вы звали меня, господин герцог? — Керо.

— Да, юная дама, садитесь в кресло, нас ждет довольно непростой разговор.

О как, подумал Саннио. Наверное, одна из тех бесед, содержание которых так и оставалось для секретаря тайной. А днем потому, что вечером герцог уедет во дворец на бал, оттуда еще вчера прислали приглашение.

— Слушаю вас, герцог.

— Керо, ваше обучение почти закончено. Вы знаете все, что может понадобиться во время пребывания при дворе баронессы Брулен. Остались лишь сущие мелочи: например, я хочу, чтобы вы прослушали углубленный курс хиромантии — в этой области вы делаете особые успехи. Я буду заниматься с вами до отъезда.

— Благодарю, герцог.

— Есть то, чего мы с вами пока не касались вовсе. Керо, вы не так уж редко берете в библиотеке романы и сборники стихов, а более всего любите романы в письмах. Вас, как всякую юную девицу, интересует область чувств, верно?

— Да, герцог.

— Пока что ваши познания в этой сфере наполовину состоят из моих уроков, наполовину из романов, то есть, страдают изрядным недостатком практики. Прежде чем вы уедете, я считаю необходимым просветить вас на этот счет более подробно.

Саннио открыл рот и на цыпочках подкрался к двери. Разговор принимал весьма странный оборот. Что герцог имеет в виду?

— Я не вполне вас понимаю, — ответила Керо, надо понимать, разделяя недоумение секретаря.

— Хорошо, я буду выражаться несколько проще. Я не считаю возможным отпустить вас в вольное плаванье, не посвятив в некоторые тайны отношений между мужчиной и женщиной. На практике. Сегодня после полуночи я жду вас в своих покоях.

Секретарь выронил свиток и едва не сполз по косяку двери. Гоэллон либо сошел с ума, либо начисто забыл о чести и своем долге опекуна. Проклятье, девочке пятнадцать лет! В Собране до семнадцати замуж не выдают, а тут… Саннио сжал кулаки и закусил губу. Это уж слишком. Оставалось надеяться, что Керо сумеет ответить достойно, а если герцог рискнет настаивать… если осмелится…

— Благодарю, герцог. Я выполню ваше пожелание, — вполне буднично ответила Керо.

Не видя выражения ее лица, Саннио не мог точно определить, что она думает и чувствует, но если судить по голосу, девица Къела не имела ничего против подобных уроков. А ведь казалось, что она влюблена в Альдинга; они так мило беседовали в гостиной перед сном, а один раз, кажется, целовались перед приходом секретаря. Все равно — это нужно остановить. Есть границы, за которые никто не смеет переходить! Девушка или слишком наивна, или слишком доверяет Гоэллону, ее согласие нельзя считать добровольным, а герцог… он не может не понимать, что делает, с него и весь спрос.

Едва Керо ушла, Саннио вылетел из библиотеки в кабинет. Герцог продолжал писать письмо, как ни в чем не бывало. Услышав шаги юноши, он поднял голову, внимательно взглянул на секретаря и кивнул на то же кресло, в котором недавно сидела северянка. Саннио едва не сел, но потом вспомнил, зачем сюда пришел, и остался стоять, только положил руку на подголовник.

— Как я понял, сцена повторяется. Вы опять услышали нечто, для вас не предназначенное, и опять собираетесь мне рассказать о том, как низко я пал, — скучным голосом сказал Гоэллон.

— Собираюсь, — зло сказал Саннио. — В доме графа Агайрона вы назвали меня своей совестью, помните? Вы, разумеется, пошутили. Но я — скажу. Можете меня после этого выгнать вон или убить.