Под этим заголовком четыре портрета: Лориссона, Бранда, Дэвис и Ундерлипа.

Сэм большой, нисколько не теряясь, находит, что этот — как его… Ундерлип чертовски похож на него. Капля в каплю. Прямо двойники. Неловкое положение однако быть двойником миллиардера, пившего кровь рабочих.

А все же Сэм большой находит утешение: разве Сэм маленький не видит, что это сходство нарушается тем, что Ундерлип, судя по портрету, был худощавее Сэма большого.

Сэм маленький вполне с этим согласен. Ундерлип выглядит чуточку худощавее.

— Но, во всяком случае, ваше сходство сущее несчастье, — добавляет Сэм маленький, — потому что всех этих господ разыскивают для предания суду. Пока разберутся, вы можете попасть в плохую историю, тезка.

Разыскивают? Будут судить? Конечно! Сэм большой всем сердцем, всей душой и всем… Чем еще? Словом, он вполне разделяет это решение рабочего правительства судить миллиардеров, которые пили рабочую кровь. Да. Но конкретное обвинение?

— Конкретное обвинение? Через полчаса откроется митинг, на котором Джек Райт расскажет, в чем провинились эти молодчики, — щелкает ногтем по портрету Ундерлипа Сэм маленький. — В двух шагах отсюда, мистер. Если хотите послушать, идемте со мною, вас пропустят.

— К-хе! К-хе! У меня, кажется, начинается грипп. Вечерний воздух, знаете… — Но неожиданно Сэм большой меняет свое решение. Чтобы быть в курсе дела, надо посмотреть опасности в глаза. Смелость, смелость!

Больше смелости — меньше риска.

Итак, Сэм большой пойдет на митинг. Но он завернет шею и рот в шарф. Грипп, знаете, вечерний воздух, знаете… Кстати, этот Райт… знакомое имя.

— Удивительный вы человек, тезка! Джека Райта знает вся Америка. Вождь. Член рабочего…

— …правительства, — торопливо подхватывает Сэм большой. — Конечно, знаю. Я думал, другой Райт. Так это настоящий?

— Ну да. Настоящий. Тот самый.

— При гриппе опасно дышать холодным воздухом. Шарф достаточно широк. Завернемся так до подбородка. И еще вот так, до носа. И еще вот эдак — завернем нос.

Из-под шарфа слышно: «Бу-бу-бу».

Что это значит? Сэм маленький не знает, но его смешит вид Сэма большого и его бу-бу-бу.

— Ха-ха! Чудак вы этакий. Ну, пойдем.

Ундерлип, завернутый до глаз в шарф, смотрит на Джека Райта, стоящего на трибуне. Джек Райт говорит об Ундерлипе, который сидит в зале и слушает Райта. Раскопали-таки все до подноготной, бестии! Про Кингстон-Литтля? Откуда они знают, что Кингстон-Литтль получал деньги от союза трестов на вооружение патриотов? Что? Что? Кингстон-Литтль арестован и дал письменное показание? Ах, собака! Что это за агент полиции Пик? Ундерлип никогда не слыхал этой фамилии. Кингстон-Литтль организовал при помощи агента Пика покушение на Джека Райта? Да, да. Ундерлип припоминает, что Кингстон-Литтль действительно говорил ему, что необходимы деньги на кое-какое предприятие, связанное с выборной кампанией и с устранением красных от выборов. Была, кажется, какая-то бомба. Вот! Вот! Джек Райт рассказывает и о бомбе.

Сэм маленький толкает в этом месте речи локтем в бок Сэма большого:

— Это он рассказывает про меня. Ведь бомбу-то бросил я, а дал мне ее Кингстон-Литтль. Я был в то время патриотом.

— Бу-бу-бу, — бубнит из-под шарфа Ундерлип. Редиард Гордон? Ай-ай-ай! Вечная память. Расстрелян, бедняга. Схвачен с оружием и был на месте расстрелян. Ну, ну, что вы знаете еще про Редиарда Гордона?

Джек Райт знает про Редиарда Гордона, что он был наемником хлебного короля, владевшего всей печатью Америки. Что же из этого следует? Разве это преступление — владеть таким солидным делом, как печать? Попробуйте-ка построить обвинение, Джек Райт…

И Джек Райт строит обвинение. Он обвиняет короля, сидящего тут же, что он сеял клевету и ложь при помощи подкупленных газет. Еще что? Король хлеба провоцировал в газете избиение рабочих Ку-Клукс-Кланом, высылки, аресты и даже казни.

Два Ундерлипа. Один кричит: так было, но так должно было быть, ибо то, что Райту кажется преступлением, миллиардеру казалось его правом и жизненной целью. Другой Ундерлип возражает: «Верно, были штучки!» И оба Ундерлипа вместе корчатся от каждого слова Джека Райта, как от ударов раскаленным металлическим прутом.

— Они подкупили сенат и палату и вызвали войну с целью наживы, — сечет накаленным прутом Джек Райт.

«Попробовал бы ты побыть в нашей шкуре и вести дело без войны», — возражает один Ундерлип.

«Действительно, был подкуп сенаторов, депутатов и членов правительства», — сознается другой Ундерлип.

А оба Ундерлипа вместе кутаются до глаз в шарф и, выбивая дробь зубами, бубнят:

— Бу-бу-бу!

Весь зал, как один человек, стучит ногами и палками о пол и требует:

— Смерть Ундерлипу, смерть Лориссону!

— Смерть Бранду! Смерть Дэвис!

— На электрический стул золотых пауков! — кричит над самым ухом Сэм маленький.

И когда они оба выходят с митинга, Сэм маленький, распаленный разоблачениями Джека Райта, вытаскивает револьвер, стреляет вверх и кричит:

— Вот так я выстрелю в ухо Ундерлипу, если он попадется в мои лапы.

Эти портреты, эти разоблачения. Предательство Литтля. Надо навострить лыжи, пока не поздно. Надо бежать. На юг? Нет. На запад? Нет, нет. Куда? Куда же? В Америке нет места Ундерлипу.

У себя в комнате Ундерлип застает Дика. У Дика глаза на лбу и лицо мертвеца.

— Мистер, у нас был обыск. Много вооруженных людей. Забрали все бумаги. Искали вас. Меня допрашивали.

— Что же вы сказали? Что?

— Я сказал, что мистер уехал неделю тому назад в Виргинию.

В Виргинию? Правильно. Пока они будут искать Ундерлипа в Виргинии, он бросится в противоположную сторону.

— Дик, больше не возвращайтесь домой. Могут проследить меня.

— Слушаюсь, мистер.

— Идите сейчас и сыщите капитана моей яхты, Барраса. Найдите его и приведите ко мне. Скорее, Дик!

— Будет сделано, мистер.

Дик уходит искать капитана яхты, а Ундерлип мечется по комнате, и все время в нем кричат два Ундерлипа. И оба Ундерлипа, взятые вместе, бьются в тоскливом смертном страхе.

Капитан Баррас крутит обеими руками свои усы цвета соломы и делает из них две острые золотые спирали. Окончив это занятие, которое он проделывает перед дверьми комнаты, он стучится в дверь.

— Войдите.

Король, все еще в шарфе до самых глаз, лежит на кровати. Он встает, раскутывает шарф. Поздороваться с Баррасом за руку? Конечно. Хлебный король снисходит и щекочет самолюбие капитана Барраса рукопожатием.

— Ну-с, Баррас. Нравятся ли вам эти дела? — снисходит король хлеба.

Капитан Баррас поминает черта и его бабушку. Потом спохватывается. Ведь он в высшем обществе. Мистер извинит моряка за некоторую неразборчивость выражений. Морская привычка, знаете.

Мистер извиняет. Больше того, мистер даже согласен, что черт и его бабушка более чем уместны. Решив, что тема предварительной беседы исчерпана, Ундерлип приступает к существу дела:

— В каком положении яхта, мистер Баррас? Конфискация, национализация, ха-ха! Ее еще не…

— Яхта в отличном порядке, — перебивает Баррас. — Им сейчас не до яхты. Они делают какие-то приготовления на военных судах. Поверьте, мистер, моему опытному глазу: эскадра готовится к боевой экспедиции.

— Достаточно ли на яхте топлива?

— На месяц хватит.

Еще один обходной маневр — и можно будет хватать быка за рога.

— Вы хотите, капитан Баррас, заработать пятьдесят тысяч долларов? Пятьдесят тысяч! — значительно подчеркивает Ундерлип.

— Пять-де-сят ты-сяч! — пучит глаза Баррас.

— Я сказал: пятьдесят тысяч.

— Кто же мне даст такие деньги?

Разумеется, для мистера пятьдесят тысяч все равно, что плюнуть, вот так — тьфу! Но капитан Баррас положительно не догадывается, чем бы он мог заслужить такое состояние.

Бык подставил свои рога. Ундерлип решительно хватает их руками.

— Сегодня ночью, капитан Баррас, я должен выехать в море. Сегодня же!