— Около? Что значит «около»? Точно!

— Двести восемьдесят мужчин, семь женщин и три подростка, генерал.

— Я уже приказал: пленных не брать.

— Мужчины расстреляны. Но женщины и эти дети, генерал.

— В моем приказе нет оговорок о поле и возрасте. Расстрелять. После подавления восстания вы сядете под арест на двадцать восемь суток. Ваша фамилия?

— Капитан Генри, генерал.

— Адъютант, запишите: капитан Генри. На двадцать восемь суток. Ступайте, капитан Генри.

В три часа ночи генерал Драйв отправляется спать.

Он стаскивает сапоги и ложится в одежде на походную складную кровать. У дверей огромной комнаты, в которой он спит, дежурят офицер и двое часовых. Оставшись один, генерал Драйв осторожно крадется к двери. Пробует, заперты ли двери. Возвращается на место, ложится и опять вскакивает. Где револьвер? Разве можно, ложась спать, не иметь револьвера наготове? А вдруг! Чем черт не шутит. Генерал Драйв осматривает обойму: патроны на месте. Опять ложится и опять вскакивает. Бежит к дверям. Отпирает их.

— Дежурный! Дежурный! — зовет он.

— Здесь, генерал.

— Ага! Хорошо. Войдите-ка на минутку ко мне. Затворив двери за дежурным офицером, генерал Драйв спрашивает его шепотом:

— Стража расставлена?

— Расставлена, генерал.

— Сколько человек?

— Пятьдесят, генерал.

— Пятьдесят человек. А если повстанцы… Двести надо, двести, не меньше. И надежных людей. Вооружитесь ручными гранатами. Слышите?

— Слушаюсь, генерал.

Вслед уходящему дежурному офицеру генерал Драйв кричит:

— Если что-нибудь случится, то… без суда. К стенке.

И так всю ночь. Генерал Драйв временами забывается легким сном. Временами! Но больше бодрствует. Бродит в носках по огромной комнате. Слушает орудийный грохот. Что-то шепчет. Осматривает двери. Примыкает глазом к замочной щели и оглядывает двух часовых, стоящих по обеим сторонам дверей, ведущих в коридор, офицера, дремлющего за столиком со свечой. И опять шепчет. И опять бродит в одних носках. Генерал Джордж Драйв, диктатор, не спит всю ночь.

Человек, имеющий свою собственную мотоциклетку, ничего не делает сломя голову. Собственная мотоциклетка внушает благоразумие и осторожность. Сосед Сэма, токарь Кистер, действует с опаской и оглядкой. Знает ли мистер Сэм, что такое риск? Ничего нет легче, чем понять головой, что такое риск. Но почувствовать сердцем, душою — это, мистер Сэм, не всякому дано.

— Черт возьми, прожил-таки жизнь, — поглаживая седую бородку, растущую гвоздиком из подбородка, говорит токарь Кистер. — Да, Сэм, я прожил жизнь. У меня есть кое-что позади и есть кое-что впереди, Сэм. Ваш брат ходит по свету с пустыми руками. Что вам терять? Вам нечего терять, Сэм. Если бы я был в вашем положении, пропадай моя телега, все четыре колеса! Но в моем положении — иное дело.

У токаря Кистера имеется не только собственная мотоциклетка. У него золотые руки. Тот, кто работает по выточке точных инструментов, не пропадет на свете.

— Ваш Хорн сулит журавля в небе, которого надо прежде всего достать. У меня в руках своя маленькая синица, и я боюсь ее упустить. Моя голова для меня, Сэм, дороже всех посулов на свете. Потому что, если меня убьют, мне не нужно будет никаких журавлей.

Сэм сидит в комнате у токаря Кистера, пьет кофе с булочками, приготовленными женою Кистера, и чувствует благополучие Кистера. Гарнитур зеленой плюшевой мебели, кисейные занавески на окнах, граммофон на столе это не пустяки, черт возьми. Да, у токаря Кистера имеется в руках своя синица.

Но Сэм все-таки не сдает позицию. Разве токарь Кистер не чувствует железной лапы этих золотых мешков? Еще как! Мистер Кистер получает меньше, чем он стоит.

То-то! Если Кистер заболеет, все его благоденствие разлетится, как дым. Так, так! А если он умрет, его жена, его дети… Ага! Именно, именно, про это и говорит Сэм, про это говорит Эдвар Хорн.

— Нет, Кистер, ваша синица слишком маленькая синица, — торжествует Сэм, — ваша синица, Кистер, не стоит хорошего плевка.

Сэм пахнет порохом. Всю ночь он сражался на Манхэттене. Левое плечо его забинтовано. Нет, Сэм неблагоразумен и не будет благоразумным. Когда все голодают, а десятка два миллиардеров купаются в роскоши, Сэм плюет на благоразумие и советует Кистеру сделать то же самое.

— Вы задели мое самолюбие, Сэм, — Кистер делает обиженное лицо и дергает свою остренькую бородку. — Вы думаете, что у меня нет чувства товарищества? Что я думаю только о своей шкуре? Вот, смотрите.

Кистер лезет в свой боковой карман и, вытащив карточку, сует ее под нос Сэму.

Те-те-те! Рабочая партия! Токарь Кистер — член рабочей партии? Ведь это же втиратели очков. Они сидят на двух стульях сразу. Эдвар Хорн разоблачил их, и Сэм знает хорошо этих господ. Они тоже кричат о пролетариате, тоже клянутся Марксом и Лениным, тоже колотят себя кулаком в грудь, а тайком шушукаются с капиталистами. Что? Разве не так?

— Вы слышали когда-нибудь Эрна, Сэм? Ну, вот! Вы не слыхали Эрна, оттого вы так говорите. Послушайте Эрна. Советую, Сэм. Я, кстати, собираюсь на собрание, на котором будет выступать Эрн. Идемте.

Сэм собирается на собрание, на котором будет выступать Эдвар Хорн. В двенадцать часов. Как? И Эрн выступает там? В том же помещении? Вот так штука. Эрн против Хорна. Это любопытно.

Несмотря на запрещение генерала Драйва, благоразумный Кистер выходит на улицу. Ведь грозил же генерал Драйв пустить газы на Бруклин. И что же? Химическая рота перешла на сторону красных, и газы остались пустой угрозой. Пока солдаты Драйва еще не проникли в Бруклин, нечего бояться расстреливающих афиш диктатора Драйва.

Оба приятеля — благоразумный токарь Кистер и неблагоразумный Сэм идут на собрание, где Эрн будет выступать против Хорна.

В зале много Кистеров и Сэмов. Кистеры одеты аккуратно, Сэмы оборваны. Кистеры ведут себя чинно и солидно, Сэмы вооружены, шумливы и взволнованы.

Теодор Эрн. Сэм где-то видел этого чернобородого человека, плотно сбитого и плотно сложенного. Да, да, да!

Это врач, у которого Сэм лечился еще тогда, когда был безработным. Два доллара за совет, а бедные — по пятницам. Мистер Сэм, вам нужно ехать на юг, кушать виноград и пить молоко, а если у вас нет средств, то мне нечего вам сказать. Такой разговор был у Сэма с Теодором Эрном три года тому назад. Ничего общего с политикой.

Теодор Эрн разглаживает свою бороду и гудит, как большая муха. Революция — это не вспышкопускательство. Маркс сказал… Энгельс сказал… Каутский говорит… Точно град тяжелых камней сыплются на головы Сэмов и Кистеров ученые выкладки и соображения. Кистеры делают умные лица, у Сэмов в глазах тоска. А Теодор Эрн, поглаживая свою бороду, бубнит и бубнит. Революции не делают штыками. Революция, видите ли, тонкая штука. Ее делают, видите ли, мирным путем, у избирательных ящиков. Вы хотите добиться социализма? Великолепно! Подавайте голоса, сыпьте побольше голосов, и когда Теодор Эрн и его единомышленники займут всю левую, и весь центр, и всю правую парламента, и тогда не будет ни левой, ни центра, ни правой, а будет социализм. Без единой капли крови, без единого выстрела. Голоса? Голоса!

Голос Теодора Эрна густеет. Теперь уже гудит не одна муха, а целый рой больших мух. Благоразумие, мистеры! Сотни расстрелянных… Тысячи убитых. В профессиональных кассах не осталось ни цента. Великая забастовка выкачала всю наличность. Генерал Драйв возьмет верх. Что тогда, мистеры? О, мистеры, начинается реакция. Что такое реакция? Профессиональные союзы будут разогнаны. Все будет разогнано. Благоразумие, мистеры, благоразумие!

— Ага! Ага! Мы же говорим то же самое, — торжествуют Кистеры.

— Золотые слова! Браво, Теодор Эрн, браво!

— Пора прекратить волынку! На работу, мистеры! Сэмы возмущены:

— На работу? Ломать стачку? Попробуйте, мистеры.

— Пусть говорит Хорн. Подавайте нам Хорна.

Эдвар Хорн не говорит, а выжигает каленым железом… Маркс… Энгельс… В руках Хорна они жгут душу, они трубят сбор боевых сил. Благоразумие? Где было ваше благоразумие, когда миллиардеры объявили войну? Вы говорили об обороне отечества. Почему мистер не говорит об обороне пролетариата? Мистер говорит о благоразумии, когда на нашей стороне половина армии. Благоразумие, когда улицы Нью-Йорка забрызганы рабочей кровью. Пусть мистер отправляется к диктатору генералу Драйву, и пусть он с ним поговорит о благоразумии.