— Ага, — подтвердил Верховцев. — А как ты догадался?

— Ну, это совсем просто, — рассмеялся Джексон. — Если б ты, к примеру, был в белом халате с акушерским саквояжем, то за тобой бы прикатила «скорая помощь».

— Понял. А теперь бегу, звони.

Верховцев в несколько прыжков перескочил через газон и взобрался через заднюю дверь в притормозивший фургон. Джексон, не оборачиваясь, пошел своей дорогой.

Своих компаньонов, распаренных до румяности, он нашел в парке напротив бани. Профессионалы-кладокопатели остывали. Рядом с ними на скамейке была початая трехлитровая банка с пивом. Судя по обглоданным рыбным костям, друзья давно заждались шефа и банка наполнялась уже не первый раз. Джексон возник перед ними неожиданно, точно Люцифер из преисподней.

— Что, мои ненаглядные, балдеем?

— Спрашиваешь. Нам здесь нравится, — блаженно закатывая глаза, ответил Боб.

Джексон присел рядом на корточки, взял банку и сделал пару больших глотков.

— Хотите, что ль, здесь попросить политического убежища? Советую это лучше делать в валютном магазине. И вообще, хорош тут рассиживаться, ноги в руки и ближе к морю!

— А что мы там потеряли? — лениво потянулся Мироныч.

— Да вы начисто лишены романтики; а белокрылые чайки, а легкий бриз в грудь? Кстати там, в районе Артбухты, находится очень приличный ресторан «Бригантина». Вместо того чтобы прогонять это мочегонное через организм, лучше под хороший кусок мяса опрокинуть водчонки. Между прочим, господа, я совершил удачную сделку, монеты проданы за десять штук.

— О! — разом оживились друзья.

— Не «о», а подъем, и вперед с победной песней. Сегодня мы можем позволить себе кутнуть на полную катушку.

…По приморскому бульвару они дошли до Артиллерийской бухты, над которой гордо возвышался объект их интереса, ресторан «Бригантина». У дверей заведения уныло дежурил пожилой швейцар в ливрее с золотыми галунами, по-видимому, морской волк в отставке.

— Привет, Прокопыч! — подойдя, приветствовал его Джексон. — Как служба?

Лицо Прокопыча разгладилось в улыбке.

— А, Евгений, здравствуй, заходи… А служба, какая служба, душно, штиль… Вот последнюю неделю служили так служили. «Бригантину» аж качало, как в шторм при боковой волне, да ты и сам видел…

— А шеф здесь свой человек, — прошептал Мироныч на ухо Бобу, — видать, бывал неоднократно.

— Ну и что, на то он и шеф, — невозмутимо ответил Боб. — Он нас взял в долю не для того, чтобы копать самому.

— А что сегодня за публика? — поинтересовался Джексон, аккуратно, с присущим ему изяществом, закладывая чаевые в нагрудный карман стража.

Тот, удовлетворенный, заученным жестом пригладил роскошные усы:

— Четыре десятка бесхозных баб, да десятка два завсегдатаев, в основном отставнички, вроде меня, кому в этой жизни и остались разве что воспоминания. Ты что, сегодня не один?

— Да, сегодня день особый — я с друзьями.

— С друзьями — значит с друзьями. Проходите сынки, отдыхайте, нечего вам время терять со стариком.

— С нас коньячок, — пообещал Джексон, пропуская подельников вперед.

В просторном полупустом зале было действительно скучновато. Публика без энтузиазма ковырялась в своих блюдах и, перебрасываясь редкими фразами, потягивала из бокалов напитки. Появление тройки осталось в общем-то незамеченным, но за несколькими столами, где обосновались исключительно женщины конвертируемого возраста, внимание на них обратили.

— Джексон, нас уже пеленгуют, — вполголоса произнес Мироныч, — а мы одеты, как босяки. Стыдуха!

— Здесь никого не волнует, как вы одеты, спать все равно голыми, — ответил Джексон, присматривая, куда бы бросить якорь. — Просто глядя на нас, стараются угадать, для чего мы сюда пришли: завести подруг или банально нажраться водки.

Наконец выбор был сделан, и они направились к свободному столику у окна, равноудаленному от входа и от эстрады. Отсюда отлично обозревался весь зал, интересующиеся могли видеть тебя, а ансамбль не заглушал спокойной беседы. В предвкушении хлеба и зрелищ они заняли удобную позицию и стали изучать обстановку.

— Не смотрите, что сейчас тускло, — сказал напарникам Джексон, сделал официанту заказ, озадачивший того размахом. — Весь апофеоз еще впереди, вот тогда шашки подвысь и руби с плеча!..

В самом деле, через пару часов гулянье подошло к своему пику. Полусонный ансамбль все-таки раздухарился не на шутку, видать по инерции, так как на барабан в этот вечер почти никто не кидал. Боб с Миронычем, отведав изрядное количество водочки и плотно заев мясцом, словно сорвались с цепи; пригласив, наверное, уже пятую парочку подруг они лихо дергались на пятачке для танцев. Остальные особи женского пола, не имея приглашений от кавалеров, высыпали туда же и отплясывали кружком, остервенело вихляя бедрами.

Джексон остался за столиком один и, покуривая, наблюдал за импозантной блондинкой, сидевшей через несколько столов наискосок. Его как-то не прельщали суетливые девчушки семнадцати-двадцати лет. Он любил дам в полном смысле этого слова: всегда со вкусом одетых, холеных, с манерами, чувством собственного достоинства и желательно не очень глупых. И предмет наблюдения вроде бы отвечал этим требованиям. Джексон уже несколько раз встретился с ней взглядом, и ее томные глаза непременно вопрошали: «Ну что ж ты сидишь, пригласи на танец». И он уже давно бы так и сделал, но ему не особенно нравились современные танцы. Нет, против них он ничего не имел, но когда ему хотелось понять, почувствовать и, наконец, покорить даму, современное дерганье друг перед другом ему претило. Танец для него был прежде всего интимным действом, не менее значимым, чем постель. И если постель, как правило, являлась венцом плотских утех, то танцу предстояло разбудить желание, превратить его в страсть, а для этого, по твердому убеждению Джексона, надо чувствовать тело партнера.

Музыка кончилась, но взмокшие танцоры не расходились. Тяжело дыша, они оставались на местах в ожидании новой встряски. Их как будто подключали к электросети и все повторялось. Но тут после паузы неожиданно зазвучало танго. Разгоряченные и недовольные, танцоры с ворчанием вернулись к своим столам, площадка опустела. Джексон встал, подошел к столику, где сидела «его» дама с подругами и кивком пригласил на танец.

Они танцевали одни. Джексон вел свою партнершу, обладавшую прекрасным чувством ритма, легко и непринужденно. Танец, который они исполняли под многочисленными взорами сидевшей в зале публики, был не совсем танго, а может, и совсем не танго, но опытный танцор Джексон смог превратить его воистину в настоящее зрелище. Он был во всем белом; рубашка с короткими рукавами, джинсы, кроссовки, и в полумраке, в бликах зеркального шара, выглядел чем-то похожим на ослепительный, искрящийся скол айсберга. Партнерша, напротив, была в вечернем воздушно-черном платье, расцвечивающемся в беспорядочных лучах лазера золотом и радугой самоцветов. Каждое ее движение обжигало пламенной страстью, и в их дуэте было нечто мистическое, казалось, лед айсберга объят легким дрожащим свечением. Зачарованный зал кто с грустью, кто с завистью глядел на них, а когда музыка кончилась, даже послышались аплодисменты. Они, забыв обо всем, еще какое-то время не уходили, глядя глаза в глаза, увлеченные друг другом, и продолжали говорить о чем-то своем. Наконец она взяла его под руку, он отвел ее на место и галантно откланялся.

— Ну, шеф, могуч! — с восторгом приветствовал его возвращение Мироныч. — Скажу так, король вечера…

— Придержите эмоции, юноша, — посоветовал Джексон, наливая всем водки. — Лесть — оружие подхалимов и голубых, а мы нормальные ребята и без рекламы везде за первый сорт идем. За это и выпьем!

И друзья резво опрокинули свои емкости.

— Итак, — Джексон обвел взглядом компаньонов, — вечер приближается к концу, пора подвести итоги. Что у тебя, Боб?

— Снял. Медсестра со спасалки. Сегодня не ее смена, но может взять ключи от ангара с катерами, а в них мягкие сиденья… — затараторил Боб.