— Бросьте оружие, я сохраню вам жизнь.

Тавры все до единого, как подкошенные, пали на колени.

Савмак указал мечом на труп Перисада:

— Кладите тело на носилки, бегайте с ним по всему городу и кричите: «Вот тело мертвого царя Перисада» и утром я отпущу вас на первом же корабле.

Тавры беспрекословно повиновались и тут же бросились исполнять приказ Савмака, а он, все еще не остывший от возбуждения, подошел к египтянину. Обычная невозмутимость и на сей раз не покинула опытного воина, тот был хладнокровен и предельно собран.

— Зеттар, — сказал Савмак, — беги в ночь, найди Румейдора или старого Улифаса, поведай им все и еще скажи, что скоро взойдет солнце и оно озарит нашу победу. Мертвое тело Перисада сломает дух тех, кто не убоялся наших мечей. Но пусть не дадут уйти Диофанту, ему нельзя дать исчезнуть — так мне сказали звезды.

Зеттар бросился вслед за таврами. Савмак подошел к окну, дворцовые рабы свитой последовали за ним. Цареубийца с тревогой и надеждой вглядывался в звездно-смоляное небо, губы его что-то беззвучно шептали, а длинные сильные пальцы все крепче сжимали рукоять верного меча.

После полуторачасового морского путешествия небольшой аккуратный теплоходик «Мухалатка» пришвартовался к причалу и голос в рубке объявил: «Конечная, Симеиз».

— Так-с, — сказал Джексон, сойдя на берег и стряхнув со своих великолепных джинсов несуществующую пылинку, — оркестр нас не встречает, а курортный агент, видимо, попал под сокращение штатов. Будем искать нужный адрес методом «язык до Киева». Впрочем, насколько мне известно, Симеиз не Рио-де-Жанейро, здесь всего шесть улиц, а посему вероятность заблудиться равна крепкому нулю.

— Джексон, а ребята знают, что ты заявишься сегодня? — заискивающе спросил Аркаша.

— Точную дату не сообщал, незачем. Хочу проверить боеготовность компаньонов внезапной ревизией.

— Я им не завидую, — усмехнулся неудавшийся бармен.

— Почему?

— А потому, что не знаю случая, чтоб после внезапной ревизии представляли к орденам, — ответил Аркаша и уточнил: — Ревизуемых.

— Пожалуй, — согласился Джексон. — И все же не будем гадать, двинули.

Они по ступенькам поднялись от пляжа наверх, пересекли маленький уютный парк и оказались на красивой аллее с рядом скульптур, изображающих античных атлетов. Судя по всему, эти произведения искусства не были обделены вниманием публики: у одной из фигур еще не успел увянуть букетик красных цветов, зажатый в ее кулаке, голову другой покрывала линялая матросская бескозырка, а у единственной в этом парковом ансамбле обнаженной женщины обе руки были обломаны на манер Венеры Милосской. Посередине аллеи находились два крохотных бассейника, на дне которых тускло поблескивали монетки.

— Ну вот, фонд нищих в этом поселке в полном ажуре, — констатировал Джексон, глядя на зеленоватую воду, — так что, Аркаша, при любом раскладе без куска хлеба не останешься.

Миновав аллею и свернув направо, они буквально наткнулись на цилиндрическую емкость о четырех колесах. Надпись на желтой облупившейся бочке гласила о том, что здесь продается пиво. На удивление, народа у этого оазиса блаженства было совсем немного, хотя солнце палило вовсю.

— Оказывается, в нашей тяжкой жизни еще могут случаться приятные сюрпризы, — оживился Джексон. — Я и не подозревал, Аркаша, что на одной шестой есть места, где с ячменным напитком проблем не бывает. Грех пройти мимо — в родной Риге это удовольствие стоит вдвое дороже.

Он спросил парочку кружек у улыбчивого продавца кавказской национальности.

— Пэй на здаровъе, дарагой, — елейно пропел тот, протягивая бокалы с щербатым верхом, словно их обгрыз какой-то стеклоед.

— Чувствуешь, какая забота о простом человеке, — пробормотал Джексон, обращаясь к своему спутнику. — Это надо приветствовать и поощрять.

И щедрым жестом отказался от сдачи.

— Дай бог тебе то, что пожелаешь, — благодарно кивнул продавец пива.

— Что я, лишь бы тебе, дарагой, хорошо жилось, — пожелал Джексон, переключаясь на процесс потребления.

Вкусовые качества напитка определились после первого глотка.

— Увы, революция в пивоварении этих краев не коснулась, — кисло заметил Аркаша отставляя кружку подальше.

— О чем ты глаголешь, отчизна для таких революций еще не созрела, других дел невпроворот, — произнес Джексон, глядя куда-то поверх его головы.

Внимание его приковал конец резинового шланга, вправленный в горловину цистерны. Джексон, проследив маршрут черной кишки, без труда определил, что он заканчивается у водопроводного крана. Слияние двух коммуникаций было надежным, что называется, взасос.

— Хозяин, а это что за штука? — полюбопытствовал Джексон, показывая взглядом на объект своего интереса. — Только не говори, что это громоотвод, не поверю.

— А эта, дарагой, бочку помить перед сдачей, — нимало не смутился вежливый торговец. — Санынспэкция придирается, панимаэш, замучила…

— Тебя за такие дела не мучить — кастрировать мало, — спокойно изрек Джексон, выливая мерзкое пойло под куст, а потом, наклонившись, неожиданно строго спросил:

— Какую марку порошка добавляешь? Ну, Менделеев, признавайся…

— Какова парашка? Нэ знаю, нэ знаю… — залопотал, опешив от такого напора, «улыбчивый». — Сюда бивает, да, — парашок нэту, нэту…

— Тебя как звать-то, красавец удалой? — недобро надвинулся на него Джексон.

— Рома, — учтиво и скромно ответил продавец.

— Так знай, Рома, — Джексон сунул ему под нос щербатый бокал. — Вот этот уродец давно плачет по твоей буйной головушке. Я с трудом уговорил его не трогать сейчас твою черепушку, но в следующий раз, клянусь, он вправит тебе мозги в нужную сторону. Пошли, Аркаша!

— О каком порошке ты вел речь? — поинтересовался Аркаша, когда они, покинув криминальную точку общепита, отправились дальше.

— О стиральном, — пояснил Джексон. — Некоторые скоты добавляют его в пиво вместе с водой, чтобы пену сделать и по балде било. Вообще, в стране нашей коктейли, заметь, в большом фаворе: бензин с водой идет, пиво с порошком и содой, в колбасу целлюлозу и всякую срань подмешивают. Этот сынок еще подмастерье, но способный, стервец, к ремеслу нестандартно подходит.

— От его нестандартного подхода у меня чего-то в животе похреновило, урчит, — вздохнул Аркаша.

— Моли бога, чтобы поносом все и закончилось…

Через десяток минут они добрели до автостанции, рядом с которой бок о бок пристроились несколько магазинов и маленький уютный базарчик. После пляжа это было, пожалуй, самое оживленное место. На небольшом пятачке здесь сконцентрировался самый разношерстный люд, несколько компаний — своеобразная поселковая тусовка. На барьере под киноафишами разместилась команда малопривлекательных типов с небритыми, обрюзгшими физиономиями, единственное хобби которых угадывалось без особого затруднения. В их одинаково грустных глазах прописалась усталость от однообразного течения жизни и отражалась неистребимая ностальгия по спиртному любой крепости и качества. Средний возраст этого коллектива не поддавался точному определению, но в его рядах явно присутствовали ветераны питейного дела, принявшие присягу на верность Бахусу еще во времена Великого Кукурузовода. Напротив, у автоматов газводы прямо на асфальте расселась в кружок компания длинноволосой молодежи, как один обряженной в штопанное-перештопанное джинсовое лохмотье. На штанах у многих были крестообразные надрезы, которые обнажали острые коленки. Из рук в руки передавалась огромных размеров «козья ножка», скрученная из газеты. В центре кружка сидела миловидная брюнетка, она единственная была одета более-менее прилично. На ней были непоношенные брюки цвета хаки и симпатичная голубая маечка с надписью на спине: «Кумир и бог мой — Виктор Цой». Девушка тренькала на гитаре и пела скучные песни. Песни были на злобу дня, что-то про рэкетиров и перестройку. По щекам певуньи тихо текли ручейки слез. Девушку было немного жаль, ее никто не слушал. В сторонке, сгрудившись в кучу у своих машин, о чем-то шептались таксисты. Вокруг челноками шныряли какие-то подозрительные личности, то ли что-то предлагавшие, то ли что-то выискивающие. Джексон подошел к одному из этих типов и спросил, как найти интересующий его адрес, но тот не ответил. Тогда он поманил Аркашу и они подошли к группе подростков, которые за пышным кустом жасмина резались в карты.