– Боря, кончай шататься! – сердито сказал Гуревич, когда Найман в очередной раз едва не отдавил ему ноги. – У меня уже глаза от тебя болят!..

– Миша, но это же полная ерунда! – сказал тот, не обращая внимания на прозвучавшую только что реплику. – Ночью… одна… куда?!! За какой такой надобностью?! Не понимаю…

«Ну, Юлька… – подумал про себя Гуревич. – Если выяснится, что это какой-то розыгрыш… получишь ты у меня тогда по полной программе!»

– Боря, я о чем тебя просил? – покосившись на приятеля, сказал Гуревич. – Я просил тебя, раз уж ты едешь в Кёниг, присмотреть за сестрой! А заодно и попытаться разузнать здесь, на месте, с какой стати она вдруг зачастила в эти места. Да, наша компания дает немного денег для нужд общины. Не только здешней, но и других. Но Юля ведь к этому напрямую не имеет отношения… Какой-то ведь здесь у нее был интерес? Трудно было, что ли, пробить, что это за дела? Мне что, охранника надо было с ней посылать? Я ведь полагал, Боря, что на тебя в этом смысле можно полностью положиться…

– Не думаю, что Юлия Аркадьевна согласилась бы терпеть рядом с собой бодигарда, – подал реплику Саныч. – Она ведь таких вещей на дух не выносит…

Фирма, которую возглавляет Сергей Александрович, имеет в своем штате всего пять человек, включая его самого. Компания «Росфармаком», как и всякая другая уважающая себя российская бизнес-структура, располагает собственной службой безопасности, в недрах каковой, собственно, и функционирует эта самая руководимая Санычем «фирмочка», являющаяся не чем иным, как органом деловой разведки всего объединения «Росфармаком», а также в некотором роде «специальным инструментом силового назначения».

То есть Саныч по своему статусу является довольно информированным человеком, в том числе и в такой деликатной сфере, как взаимоотношения тех или иных людей, имеющих служебные или родственные выходы на руководство компании.

– Ну в самом деле, Миша? – пожевав полными губами, сказал Найман. – Зачем ты так говоришь? Я и без того чувствую себя виноватым… Но что я мог сделать? Ночевать с Юлей в одном номере? Но ты же в курсе, что у нас не те отношения! Гм…

Гуревич, лишь краем уха слушая эти его оправдательные речи, взял кейс из темно-вишневой кожи, вытащил из его внутренностей сложенный пополам листок бумаги и в который уже раз принялся изучать текст записки, оставленный Юлией в ночь с четверга на пятницу.

– Нет никаких оснований для беспокойства, – пробормотал он себе под нос, цитируя одно из мест этой странной записки. – Ну вот не дура ли?! Двадцать пять лет… взрослая уже женщина… а ума так и не нажила!

– Двадцать четыре года, десять месяцев и четырнадцать дней, – уточнил Саныч, известный своей скрупулезностью по части деталей. – Меня сильно смущает эта вот записка.

– Что, еще раз хотите прочесть? – спросил Гуревич. – Держите…

Мужчина в дымчатых очках покачал головой:

– Нет нужды, текст у меня отложился со всеми знаками препинания. Речь о другом. То, что принято решение не показывать пока записку тем сотрудникам милиции, которых уже подключили, – ход хотя и вынужденный, но, думаю, разумный…

– Да, Боря, хоть в одном ты не дал маху, – хмыкнув, сказал Гуревич, пряча листок обратно в кейс. – Хорошо, что додумался сначала прозвонить нам, в Москву. Если здешние менты узнают про Юлькину цидульку, их уже не заставишь нормально работать! Ты как угодно потом с ними объясняйся, хоть стимулируй их по бабкам, хоть дави на них через местные связи, особого толку уже не будет! Потому что в голове будут держать примерно следующее: «Это их семейные разборки, девчонка чухнула куда-то, оставив соответствующую записку… ну и на кой хрен, спрашивается, нам тут пыхтеть и упираться?…»

Саныч, согласно покивав головой, сказал:

– Есть еще один важный нюанс. Я не почерковед, но мне сдается, что записка эта написана твердой рукой. То есть Юлия Аркадьевна в тот момент, когда она писала эту записку, была уверена, что ее задумка…

– О которой мы пока ни черта не знаем, – хмуро сказал Борис.

– …действительно не связана с опасностью для ее жизни, – продолжил Саныч. – По-видимому, она была уверена, что… либо вернется в отель до утра, либо уже утром, в пятницу, сможет прозвонить откуда-то, из неизвестного нам пока места, и как-то объяснить в разговоре с вами, Борис, этот свой неожиданный поступок. Но, как мы видим, звонка так и не последовало, хотя времени с момента ее исчезновения прошло уже немало.

– Да я сам всех знакомых уже по нескольку раз обзвонил, – вздохнул Найман. – А что толку?!

Он попытался было возобновить свое броуново движение по тесноватому пространству люкса – находиться долго на одном месте Борис решительно не мог, – но очередной окрик Гуревича заставил его опуститься на край постели.

– Пошли уже третьи сутки, – бросив обеспокоенный взгляд на свои наручные «Патек Филип», сказал Гуревич. – По правде говоря, господа, я сильно колебался, стоит ли вам с Санычем вообще лететь сюда, в Кёниг… Ну и как прикажете все это понимать?

Все трое разом повернули головы в направлении стоящей в углу номера видеодвойки, при помощи которой они несколько раз просматривали копию видеокассеты, любезно предоставленную администрацией гостиницы (по правде говоря, сотрудница фирмы Саныча, которую зовут Майя Семенова, прибывшая в Кёниг тоже в субботу, но не вечерним, а утренним авиарейсом, изъяла именно оригинал записи, поменяв в последний момент кассеты местами… но это уже несущественная деталь). Обе камеры автоматического слежения, одна из которых установлена в вестибюле, а другая снаружи, укрепленная над вывеской гостиницы, держит в поле зрения парадное и паркинг перед «Приморской», зафиксировали тот момент, когда Поплавская, примерно за полчаса до полуночи, покинула здание.

Сама вышла, своими ножками, неспешно протопав ими до того места, где камера ночного видения потеряла ее из виду. А рядом с ней в этот момент ни единой живой души…

Гуревич потянулся было к пульту, но передумал еще раз смотреть эту уже виденную сегодня запись.

– Это хорошо, Борис, что вы уже прозвонили кое-кому из знакомых Юлии Аркадьевны, – спокойным, рассудительным тоном сказал Саныч. – Но этого, думаю, уже недостаточно. Если вы, Михаил Аркадьевич, не против, я прозвоню сейчас своему сотруднику, чтобы составили для нас максимально полный список… с распечаткой, если позволите… всех телефонных переговоров вашей сестры за последние несколько месяцев. Может быть, пробьем по этой линии что-нибудь важное, полезное. Понадобится, конечно, помощь со стороны близких и друзей… Нужно будет послать кого-нибудь, чтобы съездили на квартиру к Юлии Аркадьевне и посмотрели там хорошенько; заодно следует просмотреть органайзер и телефонные справочники, записные книжки, если таковые найдутся, письма, последнюю корреспонденцию, серверы компьютеров дома и на работе, ну и так далее…

Пока Гуревич и Сергей Александрович перебрасывались репликами, обсуждая, как им половчее завернуть дело так, чтобы, с одной стороны, не вызвать у близких и знакомых паники или ненужных разговоров, а с другой стороны, как-то получить нужную информацию, подтолкнуть как-то саму ситуацию, ожидая ее счастливого разрешения, Борис успел накоротке прозвонить своим родителям в Москву, предупредив, что вынужден будет, скорее всего, еще на некоторое время задержаться в Кёниге.

– Что-то не звонит ваша… эта… Семенова?! – сказал он, пряча трубку обратно в карман. – Куда это она пропала вместе с милицейскими?

Саныч усмехнулся, причем сделал он это, кажется, впервые за весь сегодняшний вечер:

– Как говорят англичане – «No news is good news». А чтоб было понятнее, скажу так: если у нашей Семеновой нет новостей, то в нашем случае это уже хорошая новость…

Милицейский «уазик», чуть не доезжая до страхолюдного серого здания, в котором четверть века назад планировалось разместить администрацию области, но каковое остается и по сию пору позорным недостроем, свернул направо, на улицу Вагнера, после чего принялся петлять по довольно узким и вдобавок уставленным легковушками улицам юго-западной подошвы Замковой горы.