Тут же не то важно, что у меня ни с того ни с сего собственность появилась. Другой проживет — улицы его именем не назовут. А в мою честь целая планета: Аленкин астероид. Хочешь не хочешь, загордишься. Постараешься всю жизнь не уронить.

Взяла я у Туни карточку, ткнулась дяде Исмаилу в колени, еле выговорила: «Спасибо!» Дядя Исмаил прижал мне ладонью волосы на затылке, пощекотал пальцем шею:

— Ну же, ну же, Аленушка! Чего ты разволновалась? Кому-то монояхты дарят. Надувные города. Аэролеты. Даже маленькие космопланы. А я уж что смог…

— Да что вы, дядя! — бормочу я. — Это же такой подарок! Такой подарок! Вы ничего не понимаете…

Ничего-то он не понимал. Да ведь астероидов же еще никому в жизни не дарили. Я же самая первая. Ведь это целая планета. Хоть и крошечная, с нашу квартиру, а все же настоящая планета. С ума сойти!

Обвела я взглядом комнату — и все мне в ней другим показалось. Всех на свете я люблю, всех на свете понимаю, могу сейчас без труда угадать, кто что думает.

Вот Туня застыла в недоумении. Не может сообразить, улыбаться или ругаться. Ох, не одобряет няня моих слез. И подарка, естественно, тоже не одобряет. Считает, это жадность моя слезами выливается. Собственнические инстинкты проснулись. А у меня и в мыслях ничего подобного. Я совсем из-за другого плачу, чего ей, глупой, не одолеть своим кибернетическим умишком!

В уголке дивана мама с папой, обнявшись, о чем-то шепчутся. Слов не слышно, но я почему-то и так знаю: «В наше время детям планет не дарили. Как теперь Алене жить с астероидом на шее?»

А дядя Исмаил на ушко мне шепотом:

— Не волнуйся, Олененок, я орбиту астероида чуть-чуть подправил. Каждый год в твой день рождения он будет над городом пролетать. На высоте девяносто шесть тысяч двести километров, запомнишь?

Я вскочила, машу рукой, слова сказать не могу. Потом обняла дядю Исмаила, улыбаюсь ему в плечо. Подумаешь, девяносто шесть тысяч! Да хоть бы и целых сто! Ерунда. Чепуха. Чепухишечка. Можно летать каждый день, если хочется. Тоже мне, расстояние — четыре часа туда, четыре обратно!

Я даже обрадовалась, когда Туня повела меня спать. Она помогала мне раздеться, постелила постель, а я прижимала к груди карточку и глупо улыбалась, потому что слезы давно кончились. Укрылась я с головой одеялом, оставила маленькую щелочку и посмотрела на свет сквозь дырочки в карте. Мелкие такие дырочки, будто иголкой проколоты. Еле заметные для человеческого глаза. А поднесешь к самому зрачку — весь мир виден.

Так и заснула с карточкой в руках. И всю ночь снился мне розовый пузатый астероид. Он кувыркался меж звезд и играл со мной и с Туней в чехарду.

— Завтракать я сегодня не буду! — заявила я, едва открыв глаза. — И зубы чистить тоже, баста!

Туня зависла напротив кровати, сложила ручки под брюшком и посмотрела на меня с такой неизбывной печалью, что я сдалась:

— Ладно. Зубы, так и быть, вычищу. А завтракать — ни-ни! И не проси.

Няня моя никогда не хватается сразу за несколько дел — там, мол, разберемся. Оглядываясь, она поплыла в ванную. Я, заплетая ногу за ногу, следом. У раковины я постояла, посмотрелась в зеркало. Растянула губы пошире. Скусила из тюбика кусочек витаминной пасты, которая сразу же разбухла, запузырилась и заиграла на зубах, приятно холодя язык. Я выполоскала рот. Подышала чем-то антивирусным. И начала задумчиво крутить краники душа.

Мыться мне тоже не хотелось, и я все думала, как бы отвлечь нянино внимание, отделаться от процедур. Туня проверила температуру воды в бассейне, недовольно поворчала, разгадав мое намерение ограничиться душем. А когда я разделась, изловчилась и втолкнула меня в барабан. Тут все сразу заходило ходуном, на меня посыпались хлопки и шлепки, покатились огромные мыльные пузыри, от которых надо увернуться, а не то они, касаясь кожи, громко лопаются и ужасно щекочутся…

— Ах ты, предательница! — закричала я, кидаясь за Туней.

Вообще-то я барабан люблю. Но зачем же так нечестно впихивать? Да еще ножку подставлять? Я бы, может, поломалась-поломалась и сама пошла. А теперь получается — против воли…

Бегу я за Туней — и ни с места: барабан под ногами крутится словно беличье колесо. Я на боковую стенку — и по реечкам, по реечкам вверх. А ступени подо мной вниз… Тунька совсем рядом маячит — руку протянуть. Уж почти ее настигла, а она — раз! — и на другую сторону. Раскачалась я на канате, перелетела барабан — чуть-чуть не достала. Можно сказать, между пальцами она у меня прошмыгнула. И сходу в бассейн. И кверху брюхом плавает. Я ласточкой в воду. Дошла до дна, изогнулась, выныриваю. Ищу роботеску — а она из-под воды дерг меня за пятку!

Лягнула ее в нос. Она взвизгнула. И взмыла под потолок. Нащупываю пружинную доску, надавливаю. Ка-ак взлечу! Но Туня же метеор какой-то, а не робот: вжик, трах! — и снова под водой. Зацепиться я не успела, рухнула с высоты, меня батуд встретил и давай подкидывать! Накувыркалась я вдосталь — и с разгона, и боком, и через голову. Соскочила. И зигзагами меж пузырей на выход. Маленькие пузыри перескакиваю, под большими проползаю, на бегу в какие-то ворота протискиваюсь, на жердочке балансирую, по круглым кочкам прыгаю — цирк! Барабан все новые фокусы выкидывает. В него, может, целая тысяча упражнений заложена. Но я не уступаю, не удираю, лезу напролом. Настигаю наконец Туню. Наматываю на руку ее веревочный хвостик:

— Ага, попалась?

Понимаю, конечно, она сама мне поддалась. И уже не сержусь. Почесала роботеску между глаз — она прямо-таки растаяла от удовольствия. Барабан распахнулся, выпустил нас. И мы пропели на два голоса: «Здоровье в порядке, спасибо зарядке!» Туня встряхнулась — и уже сухая. А я растерлась жестким полотенцем — ох, хорошо! Натянула шорты, майку. Чувствую, под ложечкой засосало. А Туня, вредина, так понимающе, с заботой:

— Проголодалась?

И захлопотала так, как одна она умеет… Да еще мама… Съели мы две порции яичницы, взбили грушевый сок. Ела, разумеется, я, а Туня причмокивала да похваливала…

Сегодня обещали хорошую погоду, поэтому я вылепила себе легкие сапожки. И бегом на лестницу, стараясь захлопнуть дверь перед самым Туниным носом. На пороге вспомнила про дядин подарок. Вернулась. Вынула из-под подушки карточку. И думаю: «Какой же смысл спускаться в лифте? Это с астероидом-то в руках?»

— Туня! — Я умоляюще оглянулась. — Давай через окно, а?

— Что ты! Папа рассердится! — Туня испуганно замахала ручками.

Вспомни она про маму, я бы поверила и не сопротивлялась. Но папа?! Да папа ни в жизнь на меня не рассердится! Уж я-то знаю! И продолжаю уговаривать, делаю вид, что не разбираюсь в ее хитростях:

— Тунечка! Лапушка! Да ведь ему же никто не скажет. Никто-никтошечки!

Туня не любит меня огорчать, и я часто этим пользуюсь. Стоило мне подольститься, и она сразу же размякла:

— Ладно. Через окно так через окно. Только через кухонное, чтоб тетя Маня не увидала.

Блюстительница чистоты (раньше сказали бы — дворник) тетя Маня женщина строгая. Насоришь нечаянно, расковыряешь случайно стенку гвоздиком, цветок где-нибудь не там вырастишь, — все: ни «Проньку» завести не даст, ни на косилке не покатает. А то, гляди, без улицы оставит. Для меня хуже нет наказания — остаться без улицы: дышать домашним стерилизованным воздухом все равно что дождевую воду пить. Ни вкуса, ни запаха. Нет уж, лучше тете Мане на глаза не попадаться.

Расстелилась моя Туня ковриком. Легла я животом, обхватила ее за шею. Она в меня всеми четырьмя ручками вцепилась — и вывалилась из окна, Мягко-мягко, без крена, без толчков поплыли мы к земле. На балконе сорок шестого этажа Шурка Дарский глаза выпучил: «Все видел, все знаю, сейчас же тете Мане пожалуюсь!» Показала я ему язык. Тоже мне, ябеда-терябеда! Небось, разреши ему, сам бы за мною следом сиганул!

Туня спускалась не торопясь. Ребятишки (кто был дома!) высовывались из окон, махали руками, кидали вдогонку надувные шары. Такой поднялся переполох — уж какая там тайна! Теперь бы только от дворника улизнуть! Мы меж колонн, меж колонн, нырнули под портик и приземлились за клумбой. Слышу — тюх-тюх-тюх! — подкатывает тетя Маня верхом на «Проньке». Мы называем «Проньку» Красота-без-живота: он похож на корыто пустотой вниз, и этой пустотой он всасывает мусор. Тяга ужасная — того гляди, человека втянет! «Специально для непослушных детишек!» — пугает нас тетя Маня. Мы, хоть и понимаем шутки, держимся подальше.