Девочка, разумеется, не вернулась больше в колледж, но ее нежное личико Девы Марии продолжало жить в классных комнатах и школьных коридорах святого Доминго, в перешептываниях, разговорах и выдумках, которые породила ее беда, еще недели и месяцы, несмотря на то что sisters запретили даже произносить имя Росалии Предомо. Но в доминиканских домах, даже в самых трухилистских, это имя всплывало снова и снова как роковое предостережение, как предвестие ужаса, особенно в тех семьях, где девочки или девушки вступали в пору созревания, воспоминание о Росалии бросало в дрожь: как бы красавец Рамфис (кстати сказать, он был женат на разведенной Октавии – Тантане – Рикарт!) вдруг не обратил внимания на их девочку или девушку и неучинил бы над ней забавы, до которых так охоч избалованный наследник, выбиравший для них кого ему вздумается, потому что кто может призвать к ответу старшего сыночка Хозяина или его фаворитов?
– Это из-за Росалии Хозяин послал Рамфиса в военную академию в Соединенные Штаты, так ведь, папа?
В военную академию в Форт Ливенверс, Канзас-сити, и 1958 году. Чтобы подержать его пару годков подальше от Съюдад-Трухильо, где история с Росалией Предомо, говорят, вызвала раздражение даже у Его Превосходительства. Не из этических соображений, а чисто практических. Глупый мальчишка, вместо того чтобы вникать в дела, как надлежит первенцу Хозяина, прожигает жизнь в пьянках, играя в поло со сворой бездельников и паразитов, а в довершение его угораздило заездить до кровотечения девчонку из самой преданной Трухильо семьи. Наглец, невоспитанный мальчишка. В военную академию его, в Форт Ливенверс, в Канзас-сити!
На Уранию нападает истерический смех; инвалида ее смех приводит в замешательство, он снова съеживается, как будто желая спрятаться внутри себя. Урания смеется так, что слезы выступают на глазах. Она вытирает их платком.
– Лекарство оказалось почище болезни. Вместо наказания поездка в Форт Ливенверс обернулась для прекрасного Рамфиса наградой.
Смешно, правда, папа? Доминиканский франт прибывает на курсы для элиты, отборных североамериканских офицеров, прибывает в нашивках генерал-лейтенанта, увешанный десятками орденов и с длинным послужным списком (поскольку военную карьеру начал семи годков от роду), с целой свитой адъютантов, музыкантов, прислуги, с яхтой, вставшей на якорь в бухте Сан-Франциско, и флотилией автомобилей. Вот, верно, диву давались тамошние капитаны, майоры, лейтенанты, инструкторы и преподаватели. Тропическая птица залетела к ним на курсы в военную академию Форта Ливенверс, в нашивках и званиях, каких не было и у Эйзенхауэра. Как с ним обращаться? Можно ли позволить ему подобные привилегии и не уронить при этом престиж академии и армии США в целом? Можно ли закрывать глаза на то, что он то и дело на неделю покидает спартанский Канзас-сити ради шумного Голливуда, где со своим дружком Порфирио Рубиросой пускается в миллионерские загулы со знаменитыми артистками, о чем с восторгом сообщает болтливая желтая пресса? Самая знаменитая лос-анжелесская журналистка Лоуэлл Парсонс раскопала, что сын Трухильо подарил «Кадиллак» последней модели актрисе Ким Новак, а норковую шубу – За-За Габор. Какая-то конгрессменка от демократов на заседании Палаты, подсчитав, что стоимость этих подарков равняется ежегодной военной помощи, которую Вашингтон безвозмездно препоставляет доминиканскому государству, задала вопрос: есть ли смысл таким образом помогать бедным странам защищаться от коммунизма на деньги американского народа?
Назревал скандал. В Соединенных Штатах, а не в Доминиканской Республике, где не проронили ни печатного, ни устного слова о развлечениях Рамфиса. В Штагах – да, поскольку, что ни говори, общественное мнение гам существует и свободная пресса – тоже, и политика сразу же пометут, если он обнаружит слабость. Одним словом, по представлению Конгресса военную помощь похерили. Это ты помнишь, папа? А Академия аккуратно дала понять Министерству иностранных дел, а оно – еще аккуратнее – Генералиссимусу, что не имеется ни малейшей возможности его сыну получить диплом об окончании и что, поскольку оценки его чрезвычайно низки, предпочтительно было бы, чтобы он ушел добровольно, а не подвергался унизительному исключению из военной академии Форта Ливенверс.
– Могущественному папочке не понравилась, что его бедному Рамфису сделали такую козью морду, помнишь, папа? Подумаешь, трахнул кого-то, а эти пуритане-янки уже и взъелись на него. В наказание им твой Хозяин хотел отозвать из Соединенных Штатов военную и военно-морскую миссии и вызвал посла, чтобы заявить протест. Его ближайшим советникам Паино Пичардо, тебе самому, Балагеру, Чириносу, Арале, Мануэлю Альфонсо пришлось встать на уши, чтобы убедить его, что разрыв чреват большими неприятностями. Помнишь? Историки творят, ты был одним из тех, кто не позволил, чтобы славные подвиги Рамфиса повредили отношениям с Вашингтоном. Но тебе это удалось лишь наполовину, папа. С той поры, с тех самых событий Соединенные Штаты поняли, что с этим союзником хлопот не оберешься и благоразумнее поискать кого-нибудь поприличнее. Почему мы заговорили о детишках твоего Хозяина, папа?
Инвалид поднимает и опускает плечи, как будто хочет сказать: «Откуда я знаю, тебе лучше знать». Значит, понимает? Нет. Вернее, не всегда. Должно быть, инсульт не полностью лишил его способности понимать, а сократил эти возможности до десяти, до пяти процентов от нормы. Усеченный, обедненный мозг в замедленном темпе наверняка способен удержать и процессировать информацию, которую улавливают его органы чувств, в течение нескольких минут, может быть, секунд, прежде чем снова затуманиться. Поэтому вдруг его глаза, лицо, жесты, как это пожатие плечами, наводят на мысль, будто он понимает, что ему говоришь. Понимает, но лишь отдельные крохи, судорожно, вспышками; связного, целостного понимания нет. Не строй иллюзий, Урания. Понимает на миг и тут же забывает. Ты с ним не общаешься. Ты разговариваешь в одиночку, как всегда, все эти тридцать пять лет.
Она не грустна и не подавлена. Наверное, из-за солнца, оно льется в окна и освещает все живительным светом, делает рельефным и показывает во всех подробностях и со всеми недостатками – где что выцвело, как одряхлело. До чего замызгана, запущена, обветшала спальня – и весь дом – некогда могущественного председателя Сената Агустина Кабраля. Так почему же ты вспомнила Рамфиса Трухильо? Ее всегда увлекали причудливые движения памяти, география ее блужданий подчиняется таинственным стимулам, неожиданным ассоциациям. Ах, да, наверное, из-за того, что прочитала в «Нью-Йорк тайме» накануне отъезда из Соединенных Штатов. В заметке сообщалось о младшем брате, об уроде и скотине Радамесе. Интересное сообщение! Славный финал. Журналист провел скрупулезное расследование. Короче говоря, несколько лет назад Радамее поселился в Панаме и жил скудно, занимался подозрительными делишками, никто не знает, какими именно, а потом вдруг пропал. Пропал он в прошлом году, и розыски, предпринятые родственниками и панамской полицией – обыск в комнатенке в Бальбоа, где он жил, показал, что все его скудные пожитки остались на месте, – не навели ни на какой след. Пока наконец один из колумбийских наркокартелей не известил в Боготе, – с выспренностью, характерной для этих южноамериканских Афин, – что «доминиканский гражданин Д. Радамес Трухильо Мартинес, проживавший в Бальбоа, в братской Республике Панама, ныл казнен в безымянном месте на просторах колумбийской сельвы после того, как была неопровержимо доказана его бесчестность при исполнении возложенных на него обязанностей». В «Нью-Йорк Тайме» пояснялось далее, что, судя по всему, потерпевший Радамес зарабатывал на жизнь, уже не один год прислуживая колумбийской мафии. Без сомнения, в довольно жалкой роли, если судить по скудости, в какой он жил: на побегушках у главарей – снимал им квартиры, привозил и увозил из отелей и аэропортов, водил по домам свиданий и, возможно, был посредником в отмывании денег. Что он попытался зажать несколько долларов, чтобы подправить свое бедственное положение.А поскольку был беден и умом, то его тут же схватили за руку. И отволокли в сельву Дарьена, где они были хозяевами и господами. Возможно, его пытали с той же жестокостью, с какой они с Рамфисом в пятьдесят девятом году пытали высадившихся в Кон-стансе, Маймоне и Эстеро Ондо, а в шестьдесят первом – тех, кто был замешан в деле 30 мая.
