На рассвете следующего дня министр внутренних дел разбудил его сообщением, что группа военных вынесла труп Трухильо из склепа церкви Сан-Кристобаля. И привезла его в Бока-Чику, где у частного причала генерала Рамфиса стояла яхта «Анхелита».
– Я этого не слышал, сеньор министр, – оборвал его Балагер. – А вы мне ничего не говорили. Советую вам отдохнуть часок-другой. Нас ждет очень долгий день.
Но сам он отдыхать не стал. Рамфис не уедет, пока не уничтожит убийц своего отца, и это убийство могло свести на нет все его многотрудные усилия последних месяцев, когда он пытался убедить мир, что, пока он – президент, Республика возвращается к демократии, без гражданской войны и без хаоса, которых так боялись Соединенные Штаты и доминиканский правящий класс. Но что он мог поделать? Любой его приказ, касающийся заключенных, который вступит в противоречие с распоряжением Рамфиса, наверняка не будет выполнен и сделает очевидным, что он совершенно не пользуется авторитетом у вооруженных сил.
Однако – и это было странно, – кроме волны слухов насчет бесчисленных вооруженных восстаний и массовых убийств гражданских лиц, ни 16, ни 17 ноября ничего не произошло. Он продолжал заниматься текущими делами так, словно в стране царило полное спокойствие. Под вечер 17 ноября ему сообщили, что Рамфис выехал из своего дома на побережье. Немного спустя видели, как он, пьяный, вылез из автомобиля и, выругавшись, швырнул гранату – которая не взорвалась – в фасад отеля «Эмбахадор». С этого момента его местонахождение было неизвестно. На следующее утро делегация от Национального гражданского союза во главе с Анхелем Северо Кабралем потребовала, чтобы президент немедленно ее принял: вопрос жизни и смерти. Он ее принял. Северо Кабраль был вне себя. В руке он сжимал записку, которую Уаскар Техеда нацарапал своей жене Линдин и тайно передал из Виктории; он писал, что их, шестерых, обвиняемых в убийстве Трухильо (в том числе – Модесто Диаса и Тунтина Касереса) отделили от остальных политических, чтобы перевести в другую тюрьму. «Нас собираются убить, любимая», – так кончалась записка. Лидер Гражданского союза требовал передать этих заключенных в руки судебных властей или освободить их президентским декретом. Жены заключенных в сопровождении своих адвокатов устроили манифестацию у входа во дворец. Мировая пресса выражала тревогу, равно как госдепартамент и послы западноевропейских стран.
Доктор Балагер выказал встревоженность и заверил их, что лично займется этим делом. Он не допустит преступления. По его сведениям, перевод этих шестерых заключенных имел целью ускорить подготовку судебного процесса. Речь шла о проведении следственного эксперимента, после чего без промедления состоится суд. И, разумеется, в присутствии наблюдателей от Гаагского международного трибунала, которых он сам пригласит приехать.
Как только руководители Гражданского союза ушли, он тотчас же позвонил генеральному прокурору Республики, доктору Хосе Мануэлю Мачадо. Знает ли он, почему начальник национальной полиции Маркое А.Хорхе Морено приказал перевести Эстрелью Садкалу, Уаскара Те-хеду, Фифи Пасторису, Педро Ливио Седеньо, Тунтина Касереса и Модесто Диаса в камеры Дворца правосудия? Генеральный прокурор Республики не знал. И возмутился: кто-то непозволительным образом действовал от имени судебной власти, никто из судей не давал распоряжения проводить новый следственный эксперимент. Выказывая крайнюю обеспокоенность, президент заявил, что это нетерпимо. Он немедля прикажет министру юстиции тщательнейшим образом расследовать происшедшее, узнать, кто ответственен за это, выявить виновных. А чтобы оставить письменные свидетельства того, что он это делал, он продиктовал секретарю меморандум и приказал срочно отвезти его в Министерство юстиции. Затем позвонил министру по телефону. Тот был совершенно не в себе:
– Я не знаю, что делать, сеньор президент. У меня на пороге жены этих заключенных. Со всех сторон от меня требуют информацию, а я ничего не знаю. Вы знаете, почему их перевели в камеры Дворца правосудия? Никто не может дать мне объяснения. Сейчас их везут на шоссе для проведения нового следственного эксперимента, которого никто не распоряжался проводить. Подъехать туда невозможно, потому что солдаты с базы Сан-Исидро перегородили там шоссе. Что я должен делать?
– Отправляйтесь туда лично и потребуйте объяснений, – наставлял его президент. – Необходимо свидетельство того, что правительство сделало все возможное, чтобы закон не был нарушен. Пусть вас сопровождают представители Соединенных Штатов и Великобритании.
Затем доктор Балагер сам позвонил Джону Калвину Хиллу и попросил его поддержать действия министра юстиции. И при этом сказал что, если Рамфис и на самом деле собирается уехать из страны, а на это похоже, то братья Трухильо тотчас же перейдут к действию.
Он продолжал заниматься делами, с виду поглощенный критической ситуацией, сложившейся в области финансов. В обед не вышел из кабинета, работал с министром финансов и управляющим Центральным банком, отказываясь отвечать на телефонные звонки и принимать кого бы то ни было. Вечером секретарь передал ему записку министра юстиции, в которой он сообщал, что его и консула Соединенных Штатов вооруженные солдаты с военно-воздушной базы не подпустили близко к месту, где проводился следственный эксперимент. И подтверждал еще раз, что ни в министерстве, ни в прокуратуре, ни в судах никто не просил и даже не знал об этой процедуре и что это – акция военных. Когда он пришел домой в половине девятого, позвонил начальник полиции полковник Маркос А.Хорхе Морено. Фургон с тремя вооруженными конвоирами, возвращавшийся с арестантами в Викторию после проведения следственного эксперимента, исчез.
– Не жалейте усилий, найдите их, полковник. Мобилизуйте все необходимые силы, – приказал ему президент. – Звоните мне в любое время.
Сестрам, встревоженным слухами о том, что семейство Трухильо убило сегодня тех, кто убил Генералиссимуса, он сказал, что ничего не знает. Возможно, это выдумки экстремистов, норовящих раздуть в людях возмущение и посеять неуверенность. Пока он успокаивал их ложью, ему пришло в голову: Рамфис уедет сегодня ночью, если еще не уехал. А значит, столкновение с братьями Трухильо произойдет на рассвете. Прикажут его арестовать? Убьют? Своими микроскопическими мозгами они способны надумать, что, убив его, смогут остановить машину истории, которая на самом деле очень скоро выметет их с доминиканской политической арены. Он не испытывал тревоги, только любопытство.
Когда он надевал пижаму, снова позвонил полковник Хорхе Морено. Фургон нашелся: шестеро арестантов бежали, убив троих конвоиров.
– Переверните небо и землю, но найдите беглецов, – проговорил он не дрогнувшим голосом. – Вы отвечаете за жизнь этих заключенных, полковник. Они должны предстать перед судом, их будут судить по всей строгости закона за новое преступление.
Когда он засыпал, его пронзило острое чувство жалости. Не к арестантам, убитым сегодня, без сомнения, лично Рамфисом, а к трем солдатикам, которых сын Трухильо тоже велел убить, чтобы фарс с побегом выглядел правдоподобно. Три несчастных мальчишки были хладнокровно расстреляны, чтобы придать видимость правды грубому спектаклю, в который все равно никто не поверит. Какое бессмысленное кровопускание!
На следующий день по дороге во дворец он прочитал на внутренних страницах «Карибе» о побеге «убийц Трухильо, которые злодейски убили троих конвоиров, сопровождавших их обратно в Викторию». Тем не менее скандала, которого он опасался, не случилось, его заглушили другие события. В десять утра от удара ногой дверь его кабинета распахнулась. С автоматом в руках, весь увешанный гранатами и с револьвером у пояса, в кабинет ворвался генерал Петан Трухильо, за ним – его брат Эктор, тоже в генеральской форме, и еще двадцать семь до зубов вооруженных человек личной охраны; по их наглым лицам он понял, что они пьяны. Отвращение, которое вызвало у него появление дикой оравы, оказалось сильнее страха.
