Я вернулся назад, в комнату. Вульф находился в шести футах от того места, где я его оставил; он лежал на спине в густеющей на глазах черной луже. Сразу я даже не въехал, как это его тело переместилось так далеко, пока не опустил глаза и не увидел оружие Ухоженного.

Это был «МАС-10». Жуткая полуавтоматическая штуковина, которой абсолютно без разницы, во что попадать; способная опустошить свой тридцатипатронный магазин меньше чем за пару секунд. Ухоженный умудрился всадить в Вульфа большую часть из этих тридцати: старика буквально разорвало в куски.

Я наклонился вперед и всадил еще одну пулю прямо в рот Ухоженному.

Следующий час ушел на обход здания. Облазив его сверху донизу, я выяснил, что задняя стена выходит на Хай-Холборн, что когда-то здесь размещалась довольно крупная страховая фирма и что теперь здание пришло в самое жутчайшее запустение, какое только можно вообразить. Хотя о последнем я скорее догадывался. Как правило, оружейная пальба, за которой не следует вой полицейских сирен, означает, что дома никого нет.

Выбора у меня не было: «глок» пришлось оставить в комнате. Я перетащил тело Риччи в комнату, где находился Вульф, уложил его на пол, протер концом рубашки рукоятку и курок «глока» и вложил его в руку Риччи. Затем поднял «МАС» и выпустил три пули ему в туловище, после чего положил ствол рядом с Ухоженным.

Сцена — в том виде, в каком я ее оставил — выглядела, в общем-то, бессмыслицей. Но ведь и в реальной жизни смысла не больно-то много, и в запутанные ситуации часто веришь гораздо охотнее, чем в простые и очевидные. По крайней мере, я на это надеялся.

Затем я уединился в «Соверене» — привокзальной ночлежке весьма сомнительной чистоты, — где и провел следующие два дня и три ночи, дожидаясь, пока подсохнет короста на подбородке, а синяки на теле приобретут приятные цвета. За окном народ Британии торговал крэком, спал сам с собой за деньги и устраивал пьяные дебоши, о которых на следующее утро не помнил ровным счетом ничего.

И все это время я не переставал думать о вертолетах, об оружии, об Александре Вульфе, о Саре Вульф и еще о множестве других интересных вещей.

Хороший ли я человек?

— Аспирантура? Какая аспирантура?

Девушка была миленькой, более того, шикарной до потрясения, и я спросил себя: интересно, как долго она здесь задержится? Полагаю, место секретарши в американском посольстве на Гросвенор-сквер дает вполне сносное жалованье, которого хватит на целый грузовик нейлоновых чулок, но работать здесь наверняка жуткая скучища! Скучнее годового балансового отчета.

— Аспирантура, — повторил я. — Мистер Рассел Барнс.

— Он вас ждет?

Максимум полгода, решил я. Ее давно уже все утомило: и такие, как я, и это здание, и весь окружающий мир.

— Очень надеюсь, что да. Сюда сегодня звонили из моей конторы. Им ответили, что со мной встретятся.

— Мистер Соломон, верно?

— Верно.

Она пробежалась глазами по каким-то спискам.

— Одно «м», — подсказал я услужливо.

— И вы из?…

— Конторы, из которой звонили сегодня утром. Прошу прощения, но мне кажется, я уже это говорил.

Ей было скучно даже повторить свой вопрос. Она лишь пожала плечами и принялась заполнять гостевой пропуск.

— Карл?

Карл был не просто Карлом. Это был настоящий КАРЛ. Дюйма на полтора выше меня и явно тягал железо в свободное время, которого у него, судя по всему, хватало. А еще он был морским пехотинцем США и носил мундир — причем такой новехонький, что я бы не удивился, суетись сейчас кто-то у его ног, подшивая отвороты брюк.

— Мистер Соломон, — сказала секретарша. — Комната 5910. К Барнсу, Расселу.

— Расселу Барнсу, — поправил я, но ни один из них не обратил на поправку никакого внимания.

Карл провел меня сквозь целый ряд отнюдь не дешевых проверок службы безопасности, где другие Карлы долго шарили по мне металлоис-кателями и гофрировали пальцами мою одежду. Особенно их заинтересовал мой портфель и расстроило его содержимое — одинокий экземпляр «Дейли миррор».

— Портфель у меня просто для солидности, — охотно пояснил я.

Непонятно почему, но их мои слова вполне устроили. Наверное, скажи я охранникам, что портфелем запасся, дабы выносить секретные бумаги из иностранных посольств, они наперебой стали бы хлопать меня по спине и даже вызвались бы поносить портфель за меня.

Карл проводил меня к лифту и отступил на шаг в сторону, покуда я входил внутрь. Музыка здесь звучала едва слышно. Не будь это посольством, я мог бы поклясться, что они завели «Нетопыря из преисподней» Джонни Мэтиса.[8] Карл вошел следом и, прокатив карточку через электронный считыватель, вдавил обтянутым безукоризненной перчаткой пальцем несколько кнопок на панели снизу.

Пока лифт мчал нас вверх, я собирался с мыслями, готовясь к весьма непростому интервью. Я неустанно повторял себе, что делаю лишь то, что положено делать в ситуации, когда оказываешься унесенным в море. «Плыви по течению, а не против него. Рано или поздно, но тебя обязательно вынесет на берег». Мы вышли на шестом этаже, и я проследовал за Карлом по отполированному до блеска коридору к кабинету 5910. «Барнс, Рассел П. Заместитель директора по исследовательским работам, Европа».

Карл вежливо дождался, пока я постучу. Когда дверь открылась, я едва сдержался, чтобы не сунуть пару монет ему в перчатку и не попросить заказать мне столик в «Л’Эпикур». К счастью, он остановил меня яростным салютом и, крутанувшись на каблуках, направился обратно по коридору со скоростью ровно сто десять шагов в минуту.

На своем веку Рассел П. Барнс, похоже, успел пошататься по миру. Не надо быть большим знатоком людей, чтобы понять с первого взгляда: тебе никогда не удастся выглядеть как Рассел П. Барнс, если полжизни ты просидишь за письменным столом, а оставшуюся половину будешь лакать коктейли на посольских приемах. На вид ему было где-то под пятьдесят. Он был высокий и сухощавый, а его загорелое лицо являло собой настоящую давку шрамов и морщин, с боем отвоевывающих друг у друга каждый квадратный дюйм поверхности. Увидев Барнса, я первым делом вспомнил О’Нила и подумал, что тот наверняка мечтает стать вот таким же.

Барнс бросил на меня быстрый взгляд поверх очков-половинок, но тут же вернулся к чтению, по ходу помечая что-то на полях дорогой авторучкой. Каждая клеточка его тела буквально кричала о мертвых вьетконговцах, вооруженных до зубов контрас и о том, что «сам генерал Шварцкопф[9] зовет меня просто Расти».

Перевернув страницу, он вдруг неожиданно рявкнул:

— Слушаю.

— Мистер Барнс. — Я поставил портфель возле стула и приветственно протянул руку.

— Как и написано на двери.

Он продолжал читать. Я же продолжал стоять с протянутой рукой.

— Здравствуйте, сэр.

Пауза. Я знал, что он обязательно клюнет на «сэра». Принюхавшись, Барнс почуял запах собрата по оружию и медленно поднял голову. Затем довольно долго смотрел на мою руку, прежде чем протянуть свою. Сухую как пыль.

Затем он моргнул в сторону стула, и я сел. Усаживаясь, я успел глянуть на фотографию на стене. Как я и предполагал: Бушующий Норман собственной персоной, в какой-то камуфляжной пижаме и с длинной надписью от руки прямо под подбородком. Почерк был слишком мелкий, чтобы разобрать написанное с моего места, но я готов был поставить все свое состояние, что там имелись такие слова, как «пинком» и «под зад». Рядом висело чуть более крупное фото самого Барнса — в парашютном комбинезоне и с шлемом под мышкой.