В Париже я встретил Тонги, близкого мне человека, который не раз пытался помочь мне чем-нибудь. Он уже давно жил во Франции и хорошо говорил по-французски. О его работе я ничего толком не знал и поэтому был немало удивлен, когда он пришел как-то вечером ко мне и завел серьезный разговор.

– Алик, ты слышал что-нибудь о похищении Коштеля?

– Какого Коштеля?

– Какой-то представитель ООН. Его похитили то ли в Чечне, то ли в Ингушетии, – пояснил Тонги.

– И что?

– Мои знакомые из полиции просили меня узнать, не можешь ли ты как-нибудь помочь в этом деле.

– В каком деле? – не понимал я.

– Ну... Посодействовать в поиске Коштеля.

– Как я могу посодействовать, если живу в Париже?

– У тебя есть связи на высоком уровне... Мои друзья в полиции намекнули, что это тебе зачтется.

–Подожди, – остановил его я. – Это серьезный вопрос. Такие дела так не делаются. Пусть твои друзья сами придут ко мне или вызовут к себе. Как же я могу ни с того ни с сего начать расспрашивать в Москве об этом Коштеле? Какие у меня права есть на это? Если какое-то французское ведомство хочет меня уполномочить заняться таким сложным делом, то надо согласовать все официально.

– Алик, видишь ли... Это не может быть официальной миссией. Это можно рассматривать как твое желание помочь французским властям. И я повторяю, что твое желание помочь зачтется в твою пользу.

– А что я могу сделать? – пожал я плечами. – Могу только Иосифу Давыдовичу позвонить. Но чем он поможет? Если боевики похитили человека, то Государственная дума тут вряд ли повлияет на ситуацию, разве что возьмет под свой контроль это дело...

На следующий день я позвонил в Москву Иосифу Кобзону и объяснил ему ситуацию. Он пообещал выяснить, что и как. Позже он соединился по телефону с Русланом Аушевым, президентом Ингушетии, и Аушев, насколько мне известно, сказал: «Иосиф Давыдович, ради вас и Алика я возьму это дело под личный контроль». Сразу после этого Кобзон обратился к Геннадию Селезневу, председателю Государственной думы РФ, с просьбой дать ему полномочия отслеживать, как идет дело Коштеля. Детали мне известны плохо, да и забылось многое с тех пор, но знаю, что Иосиф Давыдович получил от Государственной думы официальный документ, который уполномочивал его курировать вопрос освобождения Коштеля из плена. Кажется, была создана даже специальная депутатская группа. Руслан Аушев тоже держал руку «на пульсе».

Вскоре ко мне в Париж приехали два человека из Дагестана. Никогда прежде я не встречался с ними. Они сказали: до них дошел слух, что я ищу людей, которые могли бы помочь в освобождении Коштеля.

– Ищу, – подтвердил я. – А вы кто?

Один из них оказался родственником не то министра, не то замминистра внутренних дел Дагестана. Я устроил их в гостиницу и позвал Тонги на эту встречу.

– Мы знаем село, где отдыхают боевики, взявшие в плен Коштеля, – сообщили дагестанцы. – У нас есть нужные контакты.

– В таком случае, давайте встречаться немедленно с французами, – сказал я. – Пусть они отправляются с вами и решают все на месте. Разве можно упускать такую возможность.

Тонги согласился, что переговорить с полицией надо без промедления.

Время тянулось медленно. Мы ждали долгие две недели. Гуляя по улицам, мы видели наружное наблюдение, не выпускавшее нас из поля зрения. На мотоциклах, на машинах – куда бы ни направлялись, полиция следила за каждым нашим шагом.

– О вашем приезде знают, – усмехнулся я, показывая дагестанцам на сопровождавших нас всюду сотрудников спецслужб. – Теперь вы у них на заметке будете.

– Мы и не скрываемся. Мы же приехали с доброй миссией. Зачем нам прятаться?

Каково же было мое изумление, когда через две недели Тонги появился у меня и растерянно развел руками.

– Они не хотят!

–Как не хотят? – не понял я.

– Мы готовы свести их с похитителями, – сказали дагестанцы.

– Они не хотят встречаться ни с кем, – повторил Тонги.

– Почему? – продолжал расспрашивать я. – Ты же говорил мне, что твои друзья... Не понимаю... Вот же люди приехали! Сами приехали! Предлагают помощь!

Тонги только пожал плечами. Не очень вразумительно он стал объяснять, что его знакомые из полиции не имеют соответствующих полномочий и что между разными ведомствами спецслужб постоянно происходят какие-то трения. Люди, с которыми был знаком Тонги, оказывается, взялись не за свое дело, а Коштелем занималась совсем другая служба.

– Так пусть сообщат в нужную службу, что здесь сейчас люди из Дагестана, которые хотят оказать помощь в освобождении Коштеля! – настаивал я.

– Нет, Алик, это бесполезно, – отказался Тонги. – Видимо, там серьезные размолвки... Полиция тянет одеяло на себя, МИД – на себя... У них чуть ли не семнадцать разных служб. Словом, пусть сами занимаются Коштелем.

– Пусть, – согласился я. – Пусть занимаются. Это их работа. Я не напрашивался.

– Алик, меня просили передать тебе, что они благодарны за готовность помочь.

Он попрощался и ушел.

Провожая дагестанцев в аэропорт, я видел, что полиция следовала за нами, не отставая. Когда мои гости прошли паспортный контроль и я отправился обратно в Париж, полиция опять ехала за моей машиной...

Не знаю, как бы повернулось дело, если бы кто-нибудь из представителей закона все-таки встретился с теми дагестанцами. Быть может, освобождение Коштеля состоялось бы гораздо раньше и прошло без стрельбы. Не знаю...

Время шло, я жил моей обычной жизнью.

И вот как-то утром в мою квартиру постучали...

В одной из комнат шел ремонт, и я ждал рабочих. У меня гостил друг, которого я предупредил: «Если услышишь шум, не обращай внимания. Это ремонт...»

В отворившуюся дверь шагнули люди, но это были не мастера. Передо мной стояли полицейские. Человек шесть, все в гражданке, с мрачными лицами. Отодвинув меня, они прошли в квартиру и внимательно осмотрели ее, не произнося ни слова. Пройдя в дальнюю комнату, они обнаружили моего гостя и что-то спросили у него. Спросонок он решил, что перед ним рабочие, и забормотал, указывая им рукой на дверь: «Вам туда. Там надо красить. Не здесь».

Один из полицейских вернулся ко мне и показал какую-то бумагу.

– Что это? – не понял я.

Он ответил что-то небрежно и дал команду своим спутникам. Они неторопливо принялись рыться в моих вещах.

– Обыск? – Меня как громом поразило. – На каком основании?

В ответ – только высокомерный взгляд, но не произнесли ни слова.

Пока я созванивался с моими адвокатами, в главной комнате все было перевернуто.

– Ну что? Не нашли ничего? И не найдете, потому что нет у меня ничего незаконного! – угрюмо сказал им я.

Через полчаса на меня надели наручники и вывели из квартиры. Полицейская машина стояла возле подъезда, но меня в нее не усадили. Держа под локти, слуги закона провели меня вдоль улицы, словно демонстрируя всем свой богатый улов.

– Что вам нужно? – возмутился я. – Зачем этот цирк? Здесь живут уважаемые люди. Вы хотите, чтобы они считали меня преступником? Для этого вы нацепили на меня наручники? Месье, прекратите издеваться! Хватит позорить меня перед соседями!

Полицейские продолжали молча вести меня вдоль улицы, затем остановились, будто вспомнив о чем-то, дернули меня за локоть и потащили обратно. Возле подъезда мы остановились. Дверца их машины распахнулась, и меня затолкнули внутрь.

– В чем дело? – спросил я, когда мы приехали в участок и появился мой адвокат.

– Вы нарушили закон, господин Тохтахунов, – деловито заявил плешивый полицейский, поскребывая лоб большим пальцем.

– Какой закон? В чем моя вина?

– У вас израильский паспорт, месье.

– Да, у меня израильский паспорт. Что здесь ужасного? В начале девяностых я женился на моей давней знакомой. Мы с ней уехали к ее детям на воссоединение в Израиль. В чем я провинился?

– Согласно букве закона, вы обязаны каждые полгода выезжать из Франции.

– Зачем?