— Радор пошел на встречу с одним из «ладала», он проник сюда, чтобы принести нам какие–то сведения, — сказала Золотая девушка, когда мы переключили свое внимание на еду, — а потом он вместе с Олафом и Наком пойдет собирать Акка, потому что скоро будет сражение, и мы должны подготовиться. Нак, — добавила она, — это тот, что охранял меня, когда ты, Ларри, танцевал вместе с Йоларой. — Она бросила на ирландца быстрый, озорной взгляд. — Он самый главный у Акка.
— И сколько же сил мы сможем выставить против них, милая? — сказал Ларри.
— Милай–я? — Золотая девушка уловила ласковый оттенок этого слова. Что это значит?
— Это такое маленькое словечко, которое означает — Лакла, — ответил Ларри. — Если его говорю я. Если его говоришь ты, оно означает — Ларри.
— Мне нравится это слово, — задумчиво протянула Лакла.
— Ну тогда так и говори мне — Ларри, милый, — предложил Ларри.
— Ларри, мила–ай! — сказала Лакла. — Когда они явятся, мы сначала пустим на них моих Акка…
— А они, что, умеют сражаться, mavourneen? — прервал ее Ларри.
— Умеют ли они сражаться? Мои Акка?
Лакла снова гневно засверкала глазами.
— Они будут биться до последнего издыхания, пока хоть один из них останется в живых: у них есть копья, от удара которых человек быстро превращается в гниль, если это копье смазано студнем Saddu — вон этих… она показала в просвет между кронами деревьев, где сейчас над поверхностью моря величаво проплывал один радужный пузырь…
Теперь–то я понял, почему Радор предостерегал Ларри, чтобы тот не вздумал поплескаться в винноцветных водах.
— У них есть эти копья и дубины, и еще зубы, когти и шпоры на ногах, которыми они отчаянно дерутся, и вообще они сильные и храбрые люди, Ларри… милый, и даже когда по ним ударяет кез, они все равно дерутся, потому что он действует не сразу, и продолжают убивать до тех пор, пока не превратятся в ничто.
— А у нас разве нет кеза? — спросил Ларри.
— Нет, — покачала Лакла головой, — у нас нет такого оружия, которым они владеют, хотя, именно Древние Боги сделали это оружие.
— Но разве Трое Молчащих из Древних Богов? — вскрикнул я. — Тогда они смогут объяснить…
— Нет, — медленно проговорила Лакла. — Нет… есть кое–что, о чем вы скоро узнаете. Когда Молчащие Боги будут с вами разговаривать, вы все поймете. Особенно ты, Гудвин, тот, кто служит мудрости.
— Ну ладно, — сказал Ларри, — значит, у нас есть Акка, и у нас есть четверо бравых молодцов — это мы, и у этих молодцов три пушки и около сотни патронных обойм к ним и еще у нас есть сила Трех Богов, а как насчет Сияющего Бога, Лакла, что делать с этим поганым фейерверком?
— Я не знаю.
Снова в ее глазах появилась нерешительность, точно так же, как в тот раз, когда Йолара надсмехалась над силой Молчащих Богов.
— Сияющий Бог очень силен. И у него много рабов…
— Ну тогда нам лучше тоже заняться делом и побыстрее, — прозвучал бодрый голос Ларри.
Но у Лаклы, видимо, было другое мнение на этот счет, потому что она быстро сменила тему.
— Ларри, милый… — прошептала она. — Мне нравится прикосновение твоих губ…
— Вот как? — прошептал он, и видно было, что все, кроме прелестного, соблазнительного лица, приблизившегося к нему, мигом вылетело у Ларри из головы. — Тогда, acushla [58], тебе надо познакомиться с ними поближе. Отверните–ка голову, док! — сказал он мне.
И я отвернулся.
Наступила долгая тишина, нарушаемая только тихими взрывами мягких ухающих звуков, которые заинтересованно издавали служанки–лягушки. Я украдкой бросил взгляд назад. Голова Лаклы лежала на плече у ирландца, и золотые глаза, похожие на подернутые туманом заводи солнечного света, глядели на него с любовью и обожанием; а сам О'Киф, чье лицо с резкими и четкими чертами приобрело сейчас какое–то новое, подчеркнуто мужественное и волевое выражение, глядел в них, не отрываясь, тем взглядом, что может родиться толь, ко из сердца, познавшего в первый раз истинную, всепоглощающую пульс, биение. Здесь любовь, любовь, которая наполняет Вселенную биением жизни, — той самой музыкой сфер, о которой грезил философ Платон; любовь, на которой держится весь наш подлунный мир; любовь, вечную, как бессмертные боги; любовь, побеждающую смерть и одухотворяющую собой ту великую мистическую тайну, что зовется жизнью.
Подняв руки, Лакла обхватила ладонями голову О'Кифа, поцеловала ему лоб, глаза, и с легким, дрожащим смешком высвободилась из его объятий.
— Вот, Гудвин, познакомьтесь — будущая миссис Ларри О'Киф! — сказал мне Ларри нетвердым голосом.
Я взял их руки в свои… и Лакла поцеловала меня!
Девушка повернулась к гулко ухающим, улыбающимся служанкам–лягушкам, и, видимо, что–то приказала им, потому что те сразу же, сбившись в кучку, зашлепали по тропинке прочь от нас. Внезапно я ощутил себя… ну скажем так, — несколько лишним в оставшейся компании.
— Если вы ничего не имеете против, — буркнул я в сторону, — я бы хотел прогуляться и осмотреть окрестности.
Но они были так поглощены друг другом, что, кажется, далее не услышали меня… и я удалился восвояси, направляясь к той амбразуре в утесе, куда Радор уже водил меня. Сейчас на мосту не было видно двигающихся взад и вперед батракианов, только в дальнем конце я смутно разглядел сбившихся в толпу гарнизонных солдат. Мои мысли вернулись к Лакле и Ларри.
Что их ждет впереди?
Если мы победим, если нам удастся выбраться из этого подземного мира, сможет ли она жить наверху?
Проведя всю свою жизнь в этих пещерах с их специфическими освещением и атмосферой, которая каким–то неуловимым образом служила здесь для тела дополнительным источником питания, как будет она реагировать на непривычные ей пищу, воздух и свет нашего наружного мира? Более того, насколько мне удалось заметить, здесь совсем не было никаких болезнетворных бактерий, и как, спрашивается, смогла бы жить на земле Лакла, не имея вовсе никакого иммунитета, если в течение многих поколений болезни уносили бесчисленное множество жизней, чтобы человечество сейчас хоть чуточку могло им противостоять. Подавленный этими грустными мыслями, я побрел назад по тропинке — пожалуй, они уже довольно долго оставались наедине.
Издали я услышал голос Ларри.
— Это зеленая страна, mavourneen. Вечно изменчивое море омывает ее со всех сторон и волны набегают на берег, — голубые как небо и зеленые как сам остров, а порой они как взмыленные кони, взметнув белыми гривами, обрушиваются на землю, и сильные, чистые ветры дуют над ней, и солнце, похожее на твои чудные глаза, глядит на нее с голубых небес, acushla…
— А ты король Ирландии, Ларри, милый?
Это голос Лаклы.
Но довольно!
Наконец мы собрались уходить с террасы, и на повороте тропинки я снова заметил, как блеснуло то, что я раньше определил для себя как бриллиантовую лужицу.
— Какие прелестные цветы, Лакла, — обратился я к ней. — Я никогда не видел ничего подобного в том мире, откуда мы пришли.
Она посмотрела туда, куда я показывал., и рассмеялась.
— Пошли, — сказала она. — Я покажу вам, что это такое.
Она побежала вниз, пересекая сад наискосок, мы поспешили следом и вышли на небольшой выступ, совсем близко от края обрыва, футах в трех, я так полагаю, или около того. Золотая девушка высоким пронзительным голосом издала вибрирующий, переливчатый клич. Бриллиантовая лужица заколыхалась, точно тронутая легким ветерком; заволновалась, задрожала и начала быстро двигаться — прямо на нас бежала искрящаяся река светящихся цветов! Девушка крикнула снова, и движение стало еще быстрее; поток цветов, сверкающих бриллиантовым блеском, подбегал все ближе и ближе, — извилистая лента, колыхаясь и дрожа, поднималась по стенке обрыва… и вот уже оказалась у самых наших ног.
Над цветами повисла слабо светящаяся дымка.
Золотая девушка наклонилась и что–то мягко сказала, будто позвала, и тут же из искрометной груды сверкающих цветов выстрелила зеленая лоза, увенчанная пятью пылающими ярким рубиновым светом цветочными головками, потянулась вверх, доверчиво легла на протянутую ладонь девушки и обвилась кольцами вдоль белой руки; квинтет цветочных головок повернулся к нам, словно они разглядывали нас лучистыми глазками.
