В стене Города появилась светящаяся трещина; она прошла с вершины до подножия; расширилась в брешь, из которой полился поток света. Из щели устремился водопад рогатых шаров в тысячу футов высотой.

Но лился он только мгновение. Щель закрылась, зажав оставшиеся шары в колоссальных тисках. И раздавила их. В общем шуме ясно послышался ужасающий рев.

Из сомкнувшихся тисков лился поток осколков; они сверкали, искрились – и умирали. И снова в стене нет ни следа щели.

Ураган огненных копий ударил в стену. Под его напором откололась часть живого утеса в милю шириной; обрушилась, как лавина. Ее падение открыло огромные пространства, большие помещения и залы, полные боевыми молниями; оттуда долетал рев, громовые удары. И тут же вся эта поверхность закрылась металлическими кубами. Стена снова стала сплошной.

Я оторвал ошеломленный взгляд от Города, посмотрел на долину. Всюду: в башнях, в переплетенных кольцах, в бесчисленных формах и комбинациях – сражались металлические существа. На колонны обрушивались металлические волны и отбрасывались назад; над сумятицей и безумием схватки взлетали металлические кометы.

И всюду: на юге и севере, на западе и востоке – на всей долине металлическое чудовище под пламенными знаменами, под бурей молний убивало себя.

Корпус Города наклонился; качнулся к нам. Прежде чем он закрыл от наших глаз пропасть, я увидел, что хрустальные мосты через гагатовую реку исчезли, чудесные драгоценные ленты на ее берегах разбиты.

Все ближе наклонялся Город.

Я ощупью отыскал бинокль, взглянул в него. И увидел, что там, куда падали молнии, металлические кубы гибли, чернели, становились безжизненными, тусклыми; сверкание маленьких глаз исчезало; металлические корпуса раскалывались.

Все ближе к городу подходило чудовище; я с дрожью опустил бинокль, не мог смотреть больше.

Падали рогатые фигуры, сражавшиеся с башнями. Снова встали, собрались для нового удара. Но тут Город приблизился еще больше, закрыл от меня поле битвы.

Я снова поднял бинокль. Благодаря ему металлический утес приблизился, оказался всего в пятидесяти футах, и я увидел, что крошечные глазки больше не светятся озорно или зло, они безумны.

Все ближе подбиралось чудовище.

На удалении в тысячу футов оно остановилось, собралось. И с ревом вся сторона, обращенная к нам, скользнула на дно долины.

Упавшая масса достигала сотен футов в толщину. Кто знает, какие залы, полные чудес, помещались в ней? Да, тысячи футов было в ней, потому что обломки поднялись чуть не до края карниза, на котором мы лежали. Гигантский вал образовали тускнеющие остатки тел металлических существ.

Мы увидели тысячи пустот, тысячи помещений. Потом снова послышался громовой рев – перед нами открылся кратер с конусами.

Я увидел их в разрыве, они безмятежно теснились вокруг стройного устремленного к звездам столба. Казалось, дождь молний их не тревожит. Но кольцо щитов по краям кратера исчезло.

Вентнор выхватил у меня из рук бинокль, долго держал его у глаз.

Потом вернул мне.

– Смотрите!

В бинокль открывшийся огромный зал казался всего в нескольких ярдах от нас. Он был заполнен изменчивым пламенем. У остатков стен сражались толпы металлических существ. Но вокруг конусов оставалась свободная зона, и туда никто не входил.

В этом поясе, в этом сияющем святилище, были только три фигуры. Одна – удивительный диск с огненным сердцем, который я назвал металлическим императором; вторая – мрачный огненный крест Хранителя.

А третья – Норала!

Она стояла рядом со своим сверхъестественным повелителем – а может, он был ее слугой? Между ними и плоскостями креста Хранителя размещалась гигантская Т–образная пластина с бесчисленными стержнями – клавиатура, управлявшая деятельностью конусов, поднимавшая исчезнувшие щиты; она же, вероятно, управляла энергией всего Города, тех меньших органов, один из которых поразил Вентнора.

Норала в бинокль казалась совсем рядом, так близко, что можно было протянуть руку и коснуться ее. Пламенеющие волосы развевались вокруг гордой головы, как знамя из потока расплавленного медного золота; лицо ее – маска гнева и отчаяния; большие глаза устремлены на Хранителя; изящное тело обнажено, на нем ни обрывка шелка.

И от струящихся прядей до белых ног ее окружал светящийся овальный нимб. Юная Изида, девственная Астарта, стояла она в объятиях диска, как поруганная и преданная богиня, стремящаяся к мести.

Несмотря на всю свою неподвижность, мне показалось, что император и Хранитель сошлись в схватке, в смертельной рукопашной; я осознал это так отчетливо, словно, подобно Руфи, мыслил мозгом Норалы, смотрел ее глазами.

Мне стало также ясно, что эта схватка двоих – вершина той битвы, что кипит вокруг; что тут решается судьба, о которой говорил Вентнор; и в этом зале определяется не только будущее диска и креста, но и будущее всего человечества.

Но с помощью каких средств велась эта невидимая дуэль? Они не бросали молнии, не сражались никаким видимым оружием. Только обширные плоскости перевернутого креста дымились и тлели мрачным пламенем охры и алого; а по всей поверхности диска плясали холодные радужные огни, отбивая невероятно частый ритм; радужно светилось пламенное рубиновое сердце, сапфировые овалы превратились в огненные бассейны.

Послышался громовой разряд, заглушивший все остальные звуки, ошеломивший нас в нашем укрытии. По обе стороны кратера рухнули стены Города. Я бегло увидел множество открытых помещений, в которых светились меньшие копии горы конусов, меньшие резервуары энергии чудовища.

Ни император, ни Хранитель не шевелились, оба казались совершенно равнодушными к разворачивавшейся вокруг них катастрофе.

Я подполз к самому краю завесы. Между диском и крестом образовалось облако черного тумана Он был прозрачный, точно сотканный из светящихся черных частиц. Он висел, как черный занавес, удерживаемый невидимыми руками. Качался, дрожал, колебался – то в сторону диска, то в сторону креста.

Я чувствовал, как они напрягают силы, пытаются через этот туман добраться друг до друга.

Неожиданно император ослепительно вспыхнул. Как от удара, черный занавес отлетел к Хранителю, окутал его. И я видел, как под ним потускнели сернистые алые огни. Погасли.

Хранитель упал!

На лице Норалы вспыхнуло дикое торжество, отогнавшее отчаяние. Как в смертных муках, взметнулись плоскости креста. На мгновение сквозь черную завесу сверкнули его огни, понеслись вперед, ударились о загадочную клавиатуру, которой могли управлять только его щупальца.

Торжествующее выражение исчезло с лица Норалы. Его место занял невероятный, непередаваемый ужас.

Гора конусов содрогнулась. От нее протянулся мощный поток энергии, как продолжительное сокращение сердца. Под напором этой энергии император дрогнул, развернулся – и, разворачиваясь, подхватил Норалу, прижал ее к пламенеющей розе.

Вторая пульсация прошла через конусы, более сильная.

Диск содрогнулся в спазме.

Огни его поблекли; снова вспыхнули, неземным сиянием озарив фигуру Норалы.

Я видел, как извивалось ее тело, словно разделяя агонию диска. Голова ее повернулись. Большие глаза, полные невыразимого ужаса, смотрели на меня.

Спазматическим, бесконечно ужасающим движением диск закрылся…

И сомкнулся над ней!

Норала исчезла – была закрыта в нем. Прижата к запертым огням кристаллического сердца.

Я услышал всхлип, звуки перехваченного дыхания – понял, что всхлипнул я сам. Рядом извивалось тело Руфи, изогнулось конвульсивной дугой, застыло.

Конусы сбрасывали свои короны на дно. Гора растворялась. Под светящимися обломками неподвижно лежали распростертый крест и большой неподвижный шар, ставший гробницей женщины–богини.

Кратер заполнился бледным свечением. Все быстрее и быстрее стремилось оно вниз, в пропасть. И из всех меньших ям, от меньших конусов стремилось то же бледное свечение.