Металлические дети, растущие, как кристаллы, из сверкающего сияния под игру веселых огней.

Невероятный расцвет металла и хрусталя под колыбельные песни огней.

Родовой покой Города.

Лоно металлического чудовища!

Неожиданно вспыхнули стены ниши, крошечные глазки разглядывали нас, как проснувшиеся и захваченные врасплох часовые. Ниша быстро закрылась, так быстро, что мы едва успели отпрыгнуть в коридор.

Коридор ожил.

Нас подхватила сила. Понесла нас вверх. Далеко впереди появился светлый квадрат, Он быстро рос. В нем виднелось аметистовое сверкание большого кольца, что охватывает окружающие вершины.

Я повернул голову: коридор за нами закрывался!

Теперь отверстие было так близко, что сквозь него я видел панораму долины. Стена сзади коснулась нас, начала выталкивать. Мы с отчаянием прижимались к ней. Все равно что мухи, пытающиеся остановить гору.

Нас неумолимо толкало вперед. Вот мы уже в нише глубиной в ярд. Вот стоим на карнизе в фут шириной.

С дрожью смотрели мы круто уходящую вниз стену Города. Гладкий блестящий утес спускался на несколько тысяч футов до самого дна долины. И никакой милосердный туман не скрывал, что ждет нас внизу. Вообще тумана не было. С невероятной четкостью перед нами открылись все детали пропасти.

Мы качались на краю. Карниз под нами таял.

И, взявшись за руки, мы полетели вниз, прямо к смерти далеко внизу!

Правда ли, что время внутри нас самих, что, подобно пространству, своему двойнику, оно лишь иллюзия человеческого сознания? Иногда часы мелькают, как крылья колибри, а секунды, идут словно в свинцовых башмаках.

И правда ли, что когда угрожает смерть, сознание благодаря воле к жизни покоряет эту иллюзию, продлевает время? Отшатываясь от забвения, мы можем в мгновение воссоздать целые годы прошлого и будущего, продлевая свое существование.

Как иначе объяснить медленность нашего падения, неторопливость, с которой проплывала мимо стена?

И неужели это наказание – приговор, вынесенный за то, что мы осквернили своими взглядами священное место, за то, что видели ковчег металлических существ, их святая святых, место, где рождаются металлические дети?

Долина раскачивалась, раскачивалась широкими медленными взмахами.

Колоссальная стена медленно уходила вверх.

И вдруг я понял, но сам не мог поверить себе, чувствовал лишь крайнее изумление. Это не иллюзия. После первых мгновений падения наш спуск перехватили. Раскачиваемся мы, а не долина.

Как по широкой дуге маятника, мы раскачивались на поверхности стены Города – на расстоянии трех футов от нее; и при этом медленно, медленно опускались.

Теперь я видел, что проснулись бесчисленные глаза в стене, они рассматривают нас с озорной насмешкой.

Нас держала хватка живой стены; она раскачивала нас, словно давала возможность все новым участками разглядеть нас; это она медленно, осторожно опускала нас на дно, до которого теперь было около двух тысяч футов.

Меня охватили гнев и негодование; всякая благодарность, которую я должен был испытывать за спасение, исчезла, поглотилась унижением.

Я погрозил кулаком подмигивающей стене, пытался дотянуться до нее и пнуть, как рассерженный ребенок, проклинал ее – не по–детски. Требовал, чтобы она бросила меня вниз, на смерть.

Дрейк дотронулся до меня рукой.

– Спокойней, – сказал он. – Спокойней, старина. Бесполезно. Спокойней. Посмотрите вниз.

Я, красный от стыда, ослабевший от взрыва ярости, взглянул вниз. Теперь дно долины находилось в тысяче футов. Вокруг того места, куда мы должны были опуститься, толпилось множество металлических существ. Казалось, они смотрят вверх и ждут нас.

– Комитет по встрече, – улыбнулся Дрейк.

Я отвел взгляд, взглянул вверх. Воздух прозрачный, но небо затянуто тучами, звезд не видно. Освещение примерно такое, как в полнолуние, но в свете что–то незнакомое. Он не отбрасывал тени; мягкий, он в то же время освещал все с ясностью солнечного полудня. Я подумал, что свет исходит от окружающего аметистового кольца.

И в это время в далекой дымке сверкнула фиолетовая искра. Со скоростью метеора устремилась к нам. У самого основания стены приземлилась в вспышке голубого блеска. Я понял, что это одно из летающих существ, невероятных посыльных.

После его приземления суетливое передвижение ожидающих нас металлических существ усилилось. И наше продвижение изменилось. Длинная дуга, по которой мы раскачивались, сократилась. Мы опускались теперь гораздо быстрее.

Далеко, в том направлении, откуда прилетел вестник, я почувствовал другое движение; приближалось что–то отличное от металлических существ. Оно становилось все ближе.

– Норала! – выдохнул Дрейк.

С развевающимися волосами, закутанная в шелковые янтарные покрывала, она, как прекрасная ведьма, приближалась к городу на спине огромного коня из больших кубов.

Она подъезжала все ближе. И наше падение становилось все более отвесным. Теперь мы опускались, словно привязанные к разматывающейся нити. До дна долины оставалось не более двухсот футов.

– Норала! – кричали мы. – Норала!

Прежде чем она смогла нас услышать, кубы повернули, остановились под нами. Сквозь сотню футов разделяющего нас пространства я увидел странные созвездия в больших глазах Норалы, увидел гневное выражение ее лица.

Мягко, как рукой облачного гиганта, нас сняли со стены и без всякого толчка поставили рядом с ней на поверхность куба.

– Норала… – я замолчал. Это не Норала, которую мы знали. Исчезло спокойствие, ни следа неземного равнодушия. Норала проснувшаяся… и ставшая человеком.

И все же в охватившем ее гневе я чувствовал нечто нечеловеческое. Брови над сверкающими глазами сложились в неподвижную золотую черту; тонкие ноздри раздувались; губы побелели и стали безжалостными. Как будто во время долгого сна ее человеческая сущность приобрела необыкновенные силы, и теперь, проснувшись, ярость ее гнева коснулась зенита той сферы, в которой спокойствие было надиром.

Она была подобна урне, заполненной огнем бога гнева.

Что же ее пробудило, что изменило нечеловеческое спокойствие на этот поток ярости? Меня охватило страшное предчувствие.

– Норала! – Голос мой дрожал. – Те, кого мы оставили…

– Они исчезли! – Золотой голос стал глубже, он дрожал, полный угрозы; так должны были звучать барабаны орд Тимура, призывая на битву. – Их захватили.

– Захватили! – выдохнул я. – Кто захватил? Они? – Я указал рукой на металлические существа, толпившиеся вокруг нас.

– Нет! Эти мои. Они мне повинуются. – Золотой голос страстно дрожал. – Их захватили – люди!

Дрейк что–то прочел на моем лице, хотя слов понять не мог.

– Руфь…

– Захвачена, – сказал я. – И Руфь и Вентнор. Захвачены вооруженными людьми, людьми Черкиса!

– Черкис! – Она подхватила это имя. – Да, Черкис! А теперь он, и все его мужчины – и все женщины, все живое, чем он правит, заплатит за это. А вы не бойтесь. Я, Норала, верну то, что принадлежит мне.

– Горе, горе тебе, Черкис, горе всему, что принадлежит тебе! Ибо я, Норала, проснулась, и я, Норала, помню. Горе тебе, Черкис, горе: пришел твой конец!

– И не богами своей матери, которые отвернулись от нее, я клянусь в этом. Я, Норала, не нуждаюсь в них. Я, Норала, обладаю большей силой, чем они. Я раздавлю этих богов, Черкис, как раздавлю и тебя, и все живое, что принадлежит тебе! Да! И даже все неживое!

Норала говорила не останавливаясь, речь пламенно лилась из ее безжалостных уст.

– Идем! – воскликнула она. – И часть мести я оставила вам, это ваше право.

Она высоко подняла руки, топнула по спине металлического существа, державшего нас.

Существо вздрогнуло и понеслось. Стены Города быстро удалялись.

Мы полетели не к туманному занавесу, но поперек долины. Над нами, как шелковое знамя, развевались на ветру волосы Норалы, в них сверкали колдовские огни.