Вот тут-то, коснувшись спиной филенки стенной панели, он и почувствовал, как панель слегка поддалась под нажимом.

Тем временем представление Иппо повторили обе девицы: балерина Олюша – плача в бессильной злости, а студентка Марья – визжа, сквернословя, мотая головой из стороны в сторону, будто пес, упорно рвущийся с цепи. На лице наблюдавшего за ними Исидро не отражалось даже скуки, как будто ничто в человеческом мире его более не волновало. «Возможно, так оно и есть, – подумалось Эшеру, – но вот интересно: принуждал ли хозяин к подобным представлениям леди Ирен Итон? И если да, писала ли она об этом Исидро?»

– Ты, Марья, предпочла бы укусить его, не так ли? – с издевкой заметил Голенищев. – О, поглядите-ка на нее! Ну и личико, а? Куси-ка лучше Иппо, Марья. Усь его, усь!

Демонически оскалившись, девица медленно, дюйм за дюймом, поползла к студенту («Уж не любовники ли они?» – мелькнуло в голове Эшера), схватила Иппо за уши и принялась рвать, терзать зубами его лицо и руки.

– Подлый буржуй! – крикнул Иппо графу. – Прислужник правящих классов…

– От околесицы о «правящих классах» вы нас, Ипполитон Николаевич, будьте любезны, избавьте, – подал голос один из «птенцов», вошедших в спальню следом за Голенищевым, изрядно сутулый, с кислой миной, словно навеки отчеканенной на лице. – Теперь судьбы рабочих волнуют вас не больше, чем меня – участь Российской империи. По-моему, в тот вечер, когда я в последний раз видел вас на партийной сходке, вы без зазрения совести прикончили девчонку из магазина модного платья, свернувшую в безлюдный переулок по дороге домой.

– Ну а теперь слушайте, – заговорил граф Голенищев, после того как все трое бунтовщиков, приведенные в повиновение, преклонили колени, припав лбами к полу.

Фонарь угасал, мрак в спальне сгущался на глазах. В потемках граф одним движением – с ужасающим проворством вампира, туманящим разум до тех пор, пока холодные пальцы не стиснут плечо, – подступил к Эшеру, схватил его за руку и поднял на ноги, будто полицейский, ведущий в участок малолетнего попрошайку.

– Ваш друг, князь Даргомыжский, не может вас защитить, и, изловив этого гнусного изменника, я еще покажу вам, как он бессилен. А если кто-то из вас хоть пальцем тронет этого человека, – тут он легонько толкнул Эшера в их сторону, – если хоть волос упадет с его головы, вы тут же узнаете, чего стоит обещанное изменником покровительство. В этом ручаюсь вам словом дворянина Российской империи.

Учтиво склонив голову перед Исидро, граф толкнул Эшера в его сторону с такой силой, что Эшер, если б не ждал подвоха, не приготовился к чему-то подобному, наверняка рухнул бы на колени.

Немедля забыв об Эшере – о малосущественном эпизоде в состязании воль, явно продолжавшемся не первый день, – граф вновь повернулся к провинившимся.

– Что бы князь ни наговорил вам, все вы принадлежите мне. И если вам потребуется убедиться в этом еще раз, – шагнув вперед, он потрепал разъяренную Марью по подбородку, легонько провел кончиками когтей по изодранной, окровавленной щеке Иппо, – я к вашим услугам.

Очнулся Эшер – внезапно, с ощущением, будто лишился чувств, хотя понимал, что дело совсем не в этом, – лишь посреди ночной улицы, один, промерзший насквозь.

По окнам кабинета с хмурым упорством хлестал проливной дождь. Запечатав конверт, Лидия принялась копаться в пенном хаосе ящика письменного стола в поисках марки («Так вот куда я засунула те заметки о патологических изменениях нервной системы!»), а после откинулась на спинку кресла и устремила взгляд за окно, на потемневшую от сырости стену Нового Колледжа, на двух молодых людей (студенты, не желающие вымочить под дождем мантии?), мчащихся вдоль Холивелл-стрит, словно огромные черные листья…

Рассеянно провожая их взглядом, Лидия думала о доне Симоне Исидро.

Да, она помнила, что должна подняться в спальню, разложить накопившиеся номера «Ланцета», «Британского медицинского журнала», «Ле журналь франсез физиокемик» и еще полудюжины немецких и американских периодических изданий на места, по коробкам, чтоб Мик отнес их в мансарду. Помнила, что должна привести в удобочитаемый вид конспекты статей немецких врачей-гематологов, работающих в России, которые строчила почти без остановки вот уж четвертый день кряду. Помнила, однако браться за дело даже не думала.

По мостовой – цок-цок-цок – прокатила тележка торговца домашней птицей. За нею мимо окна, навстречу порывам ветра, придерживая шляпку, прошла женщина, ведущая за руку мальчугана в теплых башмаках, закутанного во множество одежек, будто кочан капусты. Прикрыв глаза, Лидия сняла очки и задумалась. Интересно, кем родилось бы дитя, потерянное прошлой осенью, мальчиком или девочкой?

«Забудь о нем. Этому не суждено было случиться».

Ветер чуть поутих, но вскоре вновь принялся швырять в окна горсти дождевых капель.

Дон Симон…

«И этому тоже. То были просто чары. Он сам так сказал».

Лидия крепко ущипнула себя за переносицу.

«Вампиры охотятся, внушая к себе доверие. Отчего еще человек среди ночи пойдет в темный переулок с тем, кто совершенно ему незнаком?»

Ну а щемящая, сдавливающая грудь тоска, охватившая ее, стоило только вспомнить спокойствие в желтых глазах, негромкий, вкрадчивый голос, прикосновение холодных пальцев, – не более чем реакция на череду былых треволнений и опасностей, завершившуюся трагедией.

Нет. Джейми не отступил, и она не отступит тоже.

Правда, для Джейми все обстояло иначе. Конечно, его с души воротило от лживости Департаментской службы, от требований держаться в постоянной готовности расправиться с любым, кто бы ни встал между ним и служебным долгом, однако Лидия знала: в своем деле он мастер. Сама она рядом с вампиром ни минуты не чувствовала себя уверенно, вечно не понимала, правильно поступает или же нет.