Подозрения Эшера подтвердил выкидыш, случившийся под конец октября, а Лидия, вновь погрузившись в молчание, порой начала становиться такой равнодушной, далекой, что кровь стыла в жилах. Да, она всеми силами старалась утешить его в горе и сама заставляла себя принимать утешения, однако Эшер видел: некая часть ее существа спрятана так далеко, что не дотянуться.

Только на Рождество он – наконец-то! – впервые услышал ее непринужденный смех, услышал, как Лидия, по обыкновению, затеяла с одним из самых чванных представителей семейства Уиллоуби спор, есть ли у кошек душа или же нет. Рождественской ночью она, проснувшись задолго до рассвета, плакала в его объятиях, а на Новый год, по пути домой с ужина у дядюшки, декана Колледжа, спросила:

– А как ты, Джейми, думаешь провести этот год? – и в ее тоне явственно слышалось, что речь идет вовсе не о его студентах, не об исследованиях смутных, малоизвестных легенд и даже не о формах сербских глаголов.

С тех пор Эшеру вот уж три месяца казалось, что на его глазах сквозь толщу каменной мостовой робко пробиваются к солнцу ростки зелени…

Однако теперь, стоило ему упомянуть имя старого вампира, прежнее настороженное молчание тут же вернулось назад.

– Да, помню, – осторожно, точно Лидия несла в руках исключительно хрупкую вазу, ответил он. – Но это вовсе не значит, что я собираюсь идти у него на поводу.

Взглянув на него из-за стекол очков, Лидия вновь поспешила опустить взгляд к тарелке, вновь принялась раскладывать на ней столовое серебро.

– Даже ради того, чтоб узнать, что ему от тебя нужно?

– Что ему нужно, я знаю заранее. Нужно ему, чтобы я сделал за него нечто такое, на что сам он в силу природы своей неспособен.

Лидия слегка выровняла кофейную ложечку. Казалось, она даже не помышляет о том, что известно обоим. При всей своей власти над человеческим разумом Неупокоенные оставались бессильны перед солнечным светом. И сам Эшер, и Лидия воочию видели жуткое пламя, охватившее тело вампира, как только его коснулся первый луч солнца. При всей своей чудовищной силе (Эшер сам видел, как дон Симон Исидро гнул тонкими пальцами кованое железо) вампиры не могли дотронуться до серебра, не заработав ожогов и язв, а порой и захворав не на одну неделю. И, наконец, при всем своем условном бессмертии Неупокоенные вечно зависели от необходимости охотиться, необходимости кормиться живой кровью, а также от регулярных физических омоложений, недостижимых без гибели жертв.

– Предположительно, – куда спокойнее продолжал Эшер, покрутив ус, – ему хочется, чтоб я, воспользовавшись связами в Форин-офисе, разузнал для него что-либо или отправился с ним в некое путешествие. Всего остального он может добиться от живых при помощи денег, обмана или шантажа, как, обманув бедную мисс Поттон, залучил ее тебе в компаньонки и как шантажировал в 1907-м меня самого. А превращением моих личных ночных кошмаров в декорации для его угроз я глубоко возмущен.

Длинные, тонкие пальцы Лидии замерли перед тем, как еще на миллиметр сдвинуть в сторону ложечку для яиц. Затем, скривив губы, она сгребла столовое серебро в кучку, в нарочитом беспорядке сдвинула его к краю тарелки и вновь взглянула на Джеймса – деловито, совсем как в прежние времена. На фоне белесой хмари за окнами – март 1911-го выдался необычайно студеным, ветер отчаянно трепал голые ветви ив в саду – ее сердоликовые, тускло-рыжие волосы приобрели оттенок тлеющих в очаге углей, округлые линзы очков заблестели не хуже серебряной подставки для гренков.

– Ты ждешь от него опасности?

Тут Эшеру, в свою очередь, пришлось отвести взгляд от того, чего ему совершенно не хотелось видеть. Может, Исидро сует нос в кошмары, преследующие его вот уж больше десятка лет, только потому, что знает, как обратить невысказанные страхи в согласие? А может, причина всех этих видений в том, что самому Эшеру слишком хорошо известно, чем обернется новая, современная война?

Как знать, как знать…

– Не будь это важно, – спокойно, с той самой рассудительностью, что порой приводила собеседника в нешуточное замешательство, продолжала Лидия, – он даже не попытался бы связаться с тобой, сам понимаешь.

Да, в ее правоте Эшер нисколько не сомневался. А еще понимал, что изначальный порыв, стремление уберечь Лидию от воспоминаний о старом вампире по крайней мере отчасти был попросту ширмой. Дымовой завесой. Что на самом деле ему ничуть не меньше хотелось уберечься от них самому.

– «Это», Лидия, важно всегда, – устало ответил он. – Всякий раз, как начальство Департамента просит меня рискнуть жизнью ради королевы и родины, причина в том, что задание – важнейшее в жизни и они всецело полагаются на меня. И всякий раз это заканчивается смертью, либо предательством, либо обстоятельства вынуждают меня поступить с кем-нибудь так, как я даже не подумал бы с ним поступать, не будь задание важнейшим в жизни…

Эшер горько вздохнул, словно пытаясь исторгнуть из легких запахи крови и горчичного газа.

– Устал я от этого, Лидия. Устал, а еще страшновато становится, так как подобное начинает входить в привычку и больше не возмущает, как прежде. А еще у меня чай остыл, – добавил он.

Лидия, рассмеявшись, направилась к буфету, за чайником.

– Нет, я вовсе не хотел сказать, что тебе следует сходить за…

– После того как я закончу работу в анатомическом театре, мы с Джозеттой едем на лекцию о древнеегипетских медицинских текстах.

Помянув о лучшей подруге, учительнице литературы в одном из самых дорогих пансионов, Лидия налила ему чаю.

– Так что до вечера ты меня больше не увидишь.

Водрузив чайник на место, на крохотную спиртовку, она встряхнула пышными кружевными манжетами, спрятала в них ладони, словно рыжеволосая болотная фея, ни с того ни с сего переодевшаяся в дамский костюм от Уорта[8] из темно-зеленой шерсти с чуть желтоватым отливом, и, несколько поколебавшись, добавила:

– Джейми, ты ведь не сердишься на дона Симона, правда?

Эшер приподнял бровь:

– Не сержусь ли я на того, кто погубил сотни человек только затем, чтоб самому жить, и жить куда дольше отведенного людям срока? Нет, нет, – прибавил он, заметив тревогу, вновь угнездившуюся в глазах жены. – Нет, не сержусь. В прошлом он помогал нам, а то, чего он от меня хочет, действительно может быть крайне важно, однако это отнюдь не значит, что он безобиден сам по себе. Всякий раз, как я, или ты, или любой другой сталкивается с ним – либо с любым из вампиров, мы, можно сказать, играем с собственной жизнью.

Приняв чашку, он накрыл руку Лидии ладонью:

– Знал бы я, куда ему писать, непременно сообщил бы в самых учтивых выражениях, что на этой неделе занят и ни за какие дела не берусь.

Лидия улыбнулась. Ее блестящая, яркая красота поразила Эшера в самое сердце, совсем как в те дни, когда ей было шестнадцать, а он, гость, время от времени приглашаемый к ее высокоученому дядюшке, в Уиллоуби Тауэрс, на партию в крокет, не имел ни малейшей надежды стать для нее кем-либо, кроме как другом семьи, которого со временем могли бы пригласить на ее венчание с кем-то другим.

Однако Лидия сразу же посерьезнела, сняла очки (упаси боже, если кебмен или лучшая подруга увидят ее в очках!) и спрятала их в серебряный футляр.

– Просто будь осторожен, Джейми. Если дело действительно важное, отказа он, думаю, принять не пожелает.

– Что значит «не пожелает»? Придется!

Но, несмотря на всю эту браваду, Эшер с замиранием сердца понял: на самом деле жена его абсолютно права.

– Лидия?

Мрак на ступенях лестницы поглотил ее имя, и, окруженный тишиной дома – безмолвного, будто могила, однако отнюдь не пустого, – Эшер подумал: «Все это сон».

Стоило ему осознать, что некогда он уже стоял точно так же, на этом же самом месте, в груди вскипела, запылала жаркая злость.

Туманный вечер. Осень 1907-го. В доме ужасно зябко. Стук копыт за дверьми, на Холивелл-стрит, в тишине кажется грохотом канонады. Стоя посреди передней в черной академической мантии, Эшер заранее знал, что, пройдя по нижнему этажу, в кухню, обнаружит там миссис Граймс, горничную Эллен и Сильвию, девчонку на побегушках, нанятую им в помощь (а в прошлом году вышедшую замуж за сына местного мясника и замененную не менее бестолковой Дейзи), уснувшими за столом, точно в немой сцене из дешевой мелодрамы…