Жила на свете одна молодая и очень красивая актриса. У нее было все — молодость, талант, успех. Однажды после спектакля к ней подошел пожилой человек и со слезами на глазах стал рассказывать, что умирает его дочь. И что только она, актриса, может помочь. Так ему сказала одна старуха-ворожея. Помочь же можно очень просто — если актриса подарит из своей жизни всего один год. И тогда его дочь сможет прожить целый год! Актриса легко согласилась, ведь впереди у нее была, как ей казалось, долгая счастливая жизнь. И что ей этот год! Счастливый отец ушел. Прошло много лет. Актриса состарилась, стала немощной некрасивой старухой. И вот чувствует, скоро за ней придет смерть. И тут она вспомнила, что в молодости подарила целый год из своей жизни. И подумала: если б мне вернули хотя бы месяц из того года, то и умирать было б не страшно, и я бы в последний раз могла насладиться жизнью. Едва она так подумала, как произошло чудо. Она увидела себя в зеркале молодой, цветущей, красивой — как много лет назад. Она поехала к морю — купалась, танцевала, веселилась. В нее влюбился пылкий молодой человек. А она — в него. У них был совершенно дивный месяц любви. Но она помнила о роковом сроке и за день до его истечения, не простившись, уехала, вернулась к себе домой. Следом за ней примчался ее возлюбленный и сказал, что он ищет свою любовь. «Это я», — ответила она. Он взглянул на нее с ужасом и ушел. Она подошла к зеркалу и увидела в нем лицо безобразной старухи…

Скорее всего, Шульженко сама придумала эту притчу. Она добавляла, что любить молодую, красивую, здоровую — для этого не надо никаких усилий. Это одно сплошное удовольствие, и вокруг тебя вьются мужчины, не зная как тебе угодить. А на старости лет что-нибудь попросишь — и вокруг пустота. Никого не дозовешься, в том числе и этих мужчин.

Это было тяжелое одиночество среди людей, которые ее окружали и любили. Это было одиночество великой актрисы, время которой кончилось. Понимала ли она это? Быть одиноким в окружении близких людей, очевидно, тяжело вдвойне. В жизни ее уже не было главного и самого важного — ее творчества. Вот почему она каждый день слушала свои пластинки.

Однажды, гуляя около дома, она сказала своему соседу, музыканту: «Я слышу, как у меня на балконе шелестят листья. Почему они шелестят? Ведь там нет деревьев». Музыкант подумал, что у Клавдии Ивановны начались слуховые галлюцинации. Хемингуэй написал: «Не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе». К каждому из нас придет время, когда мы услышим шелест листьев. Мы услышим, как Вечность будет шелестеть столетьями, как листьями…

Она лежала в клинике на Открытом шоссе. Шелестели листья. Но вдруг шелест прекратился, и она увидела себя на белой большой лестнице, которая почему-то спускалась от подножия церкви. Она шла вниз по лестнице, и рядом с ней шла счастливая улыбающаяся Флер, ее любимая героиня из ее любимого романа «Сага о Форсайтах».

«— Свадьбы всегда так забавны, — почему-то сказала Флер. Девушка в совершенстве владела собой и была красивей, чем когда-либо, в белом платье, в белой фате на темно-каштановых волосах, падавших челкой на лоб; веки ее скромно нависли над темно-карими глазами. Телом она присутствовала здесь. Но где блуждала ее душа? Проходя, Флер подняла веки — и беспокойный блеск белков запечатлелся в глазах…»… Клавдии, как трепет посаженной в клетку птицы.

…Когда похоронная процессия направлялась из ЦДРИ к кладбищу, шел сильный дождь. Едва приехали на Новодевичье — выглянуло яркое желтое солнце.

Георгий Кузьмич Епифанов пребывал в очередной командировке во Владивостоке. Утром он вышел из своего номера, спустился на лифте на первый этаж и, как водится, первым делом купил свежую «Правду». На последней странице на него смотрела Шульженко, его Клавдюша, в платье с белым отложным воротничком… Он хорошо помнил этот снимок, и помнил, когда ее снимал. Он никак не мог понять, почему портрет в черной рамке… Через некоторое время, когда появилась «резкость», он увидел под портретом текст, а под текстом большое количество фамилий и первая из них — К. Черненко. В 1984 году он был первым человеком в государстве.

Она умерла 17 июля. Еще ничего не предвещало грозных событий, какие через несколько лет обрушатся на огромное пространство, занимавшее одну шестую часть суши Земли. Однако убежден: смерть Клавдии Шульженко стала предвестником распада великой империи.

…В 1996 году Владимир Филиппович Коралли готовился торжественно отметить свое девяностолетие. Он уже договорился с ЦДРИ о своем юбилейном вечере, о небольшом концерте, о количестве столиков и гостей. Потом позвонил Лидии Семеновне Лапиной и попросил ее приехать. Он ей сообщил, что юбилей свой, он, конечно, отметит, а потом умрет. И попросил ее помочь сделать так, чтобы его похоронили вместе с Клавдией Ивановной… Коралли умер за несколько дней до своего юбилея. Игорь Владимирович, сын, выполнил его просьбу.

В Харькове родственник Шульженко Б. С. Агафонов на свои деньги открыл музей Клавдии Ивановны. Собственно, это даже не музей, в строгом смысле этого слова, а клуб друзей Шульженко. Самое поразительное, что среди ее друзей очень много «постперестроечной» молодежи, которая знает Шульженко только по пластинкам и редким телевизионным записям. Им удалось организовать ежегодный фестиваль песни имени К. Шульженко. В Харьков уже несколько лет подряд съезжаются на этот фестиваль ведущие певцы России, Украины, других городов и стран.

Жизнь Клавдии Ивановны Шульженко продолжается. Несмотря ни на что.

22 марта 1997 года в газете «Вечерняя Москва» появилась большая статья, озаглавленная: «Жорж. Одинокий рыцарь примадонны» и подзаголовок: «Пенсионер Епифанов живет наедине с портретом своей мечты». Это был рассказ о нем и о ней. Я решил, что лучше, чем Епифанов, известный советский кинооператор, заслуженный деятель искусств, вошедший в советскую киноэнциклопедию, — лучше него мне никто не расскажет о Клавдии Ивановне Шульженко. Позвонил. Телефон молчал, на следующий день — то же самое.

Через некоторое время выяснилось, что он умер. 24 марта. В день рождения Шульженко.

Летом 1997 года я попал в квартиру Георгия Кузьмича Епифанова, человека очень пунктуального и высокоорганизованного. Документы, письма, сценарии, заявки — все было разложено по папкам. Все было надписано. Когда начато, когда закончено. Письма от многочисленных дам. С разных городов нашей необъятной Родины. Они тоже систематизированы. Не было только переписки Епифанова и Шульженко. Единственное, что удалось обнаружить, две записки. Вот они:

Эти две записки она так никогда и не прочла.

Хочу искренне и сердечно поблагодарить всех, кто любезно согласился помочь мне в сборе материалов о жизни и творчестве К. И. Шульженко: И. В. Кемпера, Л. С. Лапину, В. Ф. Бровко, внучек Клавдии Ивановны — Лизу и Веру, композитора Б. С. Фиготина, режиссера И. Г. Шароева, В. А. Тартаковского, А. А. Азарину, М. И. Саксаганскую.

Моя особая благодарность харьковчанам Б. С. Агафонову и Д. Б. Сикару — организаторам и сотрудникам городского клуба-музея Клавдии Шульженко, а также сотруднику Союза эстрадных деятелей А. Вартаняну.