Встречи, встречи, встречи… Их в ее жизни было множество. Это писатели Эрнест Хемингуэй и Ремарк, крупнейшие ученые с мировым именем Александр Флеминг и Майкл Де Бекки, актеры, режиссеры: Чаплин, Габен, Пиаф, Треси, Уэллс, Креймер. Всех перечислить невозможно. Однако всем нашлось место в книге и сердце Марлен Дитрих. До сих пор ее называют «неувядаемой Марлен».
Я думаю, что содержание этой книги, книги трогательной, искренней, сердечной, трепетной, полной радости и гнева, тоски, восторга и печали, никого не может оставить равнодушным. Воспоминания-размышления Марлен Дитрих — не просто увлекательное чтение, они открывают перед нами мир прекрасного, тонкого, мужественного человека — нашего друга Марлен Дитрих».
Когда Марлен Дитрих узнала о выходе книги, она откликнулась благодарственной телеграммой. Но благодарить она могла теперь только издательство…
Она только приступила к этой работе, сев за немецкий, концертов становилось все меньше и меньше, и ничего хорошего от этого ожидать не приходилось. Чувствовала она себя не лучшим образом, как вдруг все словно остановилось вокруг нее, и сама она оцепенела, замерла — внезапно умер Эдик.
Они собирались уезжать на курорт, собраны были чемоданы, а вечером — застолье в честь отъезда. Был какой-то спор с одним из гостей, Эдуард Максимович погорячился, но — ничего, все закончилось мирно.
Утром в шесть часов он разбудил Майю — по просил вызвать «скорую», ему плохо. «Скорая» приехала, Барклаю сделали укол, после чего он потерял сознание. На носилках его понесли в машину, но носилки в лифт не прошли, и тогда Барклая посадили на стул. Он был по-прежнему без сознания. В течение пяти дней он находился в реанимации. Все оказалось бесполезно. Не приходя в сознание, Эдуард Максимович Барклай скончался.
19 июня 1984 года были похороны Барклая. В ЦДРИ состоялась гражданская панихида. Было много речей, цветов и желающих проститься. Эдика в Москве знали…
А через день Майя снова пришла в ЦДРИ. И снова на панихиду. Хоронили Клавдию Иванову Шульженко. Проститься с ней пришло значительно меньше народа, чем ожидалось. Возможно, о ней стали забывать. Клавдии Ивановне шел девятый десяток Уход в прошлое в этом возрасте наступает значительно раньше, чем уход из жизни.
Постепенно Майя приходила в себя. Но ровно настолько, чтобы как-то жить, вернее — существовать. Концертов было мало. Выручала Марлен Дитрих, Майя продолжила работу, но она шла медленно. Когда в переводе ей встречались трудности, с которыми она не могла справиться, обращалась к дочери Татьяны Райновой — переводчицы с немецкого.
Однажды позвонили со Студии грамзаписи и предложили записать пластинку. Майя сразу же согласилась. Запись может быть последней в жизни, подумала она, но тут же поставила условие: звукорежиссером должен быть Бабушкин, который работает теперь на «Мосфильме». В студии согласились. С Бабушкиным они не виделись много лет и, встретившись на студии, обнялись и расцеловались. Пластинку писали несколько дней, Майя пела песни о любви, старые и новые — «Поговорим» Г. Мовсесяна и И. Шаферана, «Если вам ночью не спится» A. Островского и С. Михалкова, «Лето кончилось» B. Зубкова и Н. Кондаковой. Борис Саввич Дубровин дал ей для этой записи оригинальную песню: казалось бы, новая песня, но… На французское танго «Дождь идет», известное еще с довоенных времен, старый поэт написал стихи, и получилась очень грустная песня:
Дождь стучит по крышам,
Я его не слышу,
Я его не вижу,
Я вся для тебя…
В пластинку также включили широко известную в исполнении Вахтанга Кикабидзе песню Георгия Мовсесяна «Родимая земля». Майе давно хотелось спеть эту песню, но только без одного куплета:
Родимая земля, достоинство мое,
Вся жизнь моя не меньше и не больше,
Она всегда во мне, а я уйду в нее
Когда-нибудь, хотелось бы попозже…
Она сказала об этом Мовсесяну. Тот воспротивился, однако автор стихов Роберт Рождественский не возражал. Он понимал, почему Майя не хочет петь этот куплет.
И Майя записала песню без него.
Прослушав песню на пластинке, я позвонил Георгию Викторовичу и сказал: «А этого куплета в песне нет!» И вдруг услышал в трубку голос Мовсесяна, в котором не было ни досады, ни разочарования, а был — восторг. «Все-таки не записала!» — прокричал он.
Пластинку Майя назвала «Мы с тобой случайно в жизни встретились».
Нет Эдика. Жизнь стала невзрачной, в каких-то серых тонах. Майя не скрывала своей опустошенности от близких. На дне рождения Касаева, стоя на кухне с Кобзоном, Майя сказала горько: «После того, как ушел Эдик, мне стало неинтересно жить». Эту фразу она потом не раз повторяла и другим своим друзьям.
Нет Эдика. Человека, который помогал ей жить, не оставаясь наедине с болезнью. Она плакала, когда он заставлял ее пить лекарства, кричал на нее, но подчинялась. Плакала, но пила…
А состояние все ухудшалось. Она попросила Татьяну Григорьевну получить ее зарплату в Москонцерте. Денег у нее совсем не было. Татьяна Григорьевна пошла в бухгалтерию. Там посчитали — всего за четыре концерта, это же копейки. Райнова отправилась в местком. Там помогли — «мы рассчитаем как среднюю зарплату». Получилась солидная сумма, и Райнова принесла ее Майе. Нет Эдика…
В начале 1985 года Майя встретила на улице женщину-врача, которая когда-то работала у Кассирского. Врач предложила Майе лечь в ее клинику, и Майя согласилась. В клинике ей сделали облучение, вскоре у нее ухудшилась речь, плохо стали двигаться правая нога и рука.
(Вспоминает Иосиф Кобзон: «Как-то мы встретились после кончины Эдика Барклая на дне рождения у Чермена Касаева, и я понял, что она от нас уходит. Она тихо, скромно подошла ко мне, я увидел ее исколотые руки, они не держались. Потом я настоял, чтобы она выступила на авторском вечере Льва Ошанина в Колонном зале, вместе со мной она исполнила песню «Я тебя подожду» из нашего «Дворового цикла». Это было наше последнее свидание с ней на сцене. Вскоре она слегла, я к ней приехал в больницу. Жутко, конечно, было смотреть на нее. Она очень хотела надписать мне свою новую пластинку, которая только вышла, но ей это было трудно. Я сказал: «Майюшка, ну чего ты мучаешься, вот поправишься, встанешь и надпишешь. Я в тебя верю, вся страна тебя ждет». Она заплакала и только сказала: «Нет, Иосиф». Я потом вышел за дверь и сам расплакался…»)
Ближе к весне из клиники ее выписали, дома навещали друзья, она дарила каждому недавно вышедшую пластинку, с трудом делая на ней дарственную надпись: писала правой рукой, помогая себе левой. С ней постоянно Мария Борисовна и сестра Аня. В конце мая Мария Борисовна на две недели уехала из Москвы — ей предложили отдохнуть, впервые за несколько лет, и Муся оставила Майю на попечение Татьяны Райновой…
Прошло всего несколько дней после отъезда Марии Борисовны, как Майя лишилась речи. Она могла еще звонить по телефону, но уже не говорила и только плакала в трубку.
Так прошла еще одна неделя. Мария Борисовна, вернувшись, немедленно уложила Майю в Боткинскую больницу. Врач осмотрев Кристалинскую, отправил ее в реанимационное отделение. Она пролежала там без сознания несколько дней.
19 июня Майи Кристалгнской не стало… В этот день год назад хоронили Эдуарда Барклая.
Академик Андрей Иванович Воробьев, главный гематолог России, директор Института гематологии Академии медицинских наук помнит эти дни, словно не было прошедших с того времени десятилетий.
«Я с ней встретился примерно через год после того, как закончил лечение Иосиф Абрамович, его в живых уже не было. Это было в семьдесят первом — семьдесят втором годах. У нее поднялась температура и были обнаружены увеличенные лимфатические узлы в нижней половине тела, и по поводу этих узлов проводилось лечение. Но общая ситуация резко изменилась — опухолевая ситуация, потому что, когда опухоль начинает повторный рост, прогноз резко меняется в худшую сторону. Мы проводили химиотерапевтическое лечение противоопухолевыми препаратами. Майя переносила лечение плохо, и вообще эти препараты тяжелы, они вызывают тошноту, рвоту, вызывают изменение настроения, усиливают депрессию, которая у нее была и раньше. Поэтому она вообще отказывалась от проведения курса. Потом наступало обострение, и она соглашалась на проведение курса. К сожалению, лечение не способствовало полной ликвидации процесса. Так бывает, когда лечатся не по программе, не в полном объеме. Наступает обострение опухолевого процесса, и он становится неуправляемым. Вот и все. Поэтому, к сожалению, через несколько лет появились метастазы в других, органах, и терапия стала неэффективной. Я не хочу останавливаться на деталях, не нужно их обсуждать, но фактология в общем такова, как я ее рассказал. Обвинять Майю в том, что она была недисциплинированна в лечении, я бы не стал, сам факт обострения после примерно десяти лет перерыва опухолевого роста уже делает прогноз очень и очень сомнительным.
