Перед ним стоял худой как щепка, хлесткий как пастуший кнут, одетый в однотонную песчаную форму непривычного покроя человек с выжженным солнцем лицом – и в прищуренных глазах его плясало пламя. Пламя горящих наливников на Саланге и бронетранспортеров в кандагарской зеленке, пламя афганской войны.

– Сменщик… – неверяще сказал он – ты что ли?

– Ротный? – неверяще сказал Николай.

Это и в самом деле был капитан Евгений Сивицкий. Тот самый, у которого он принимал группу спецназа в далеком Джелалабаде…

Они вышли из здания аппарата. У капитана – оказалась неподалеку припаркована машина, душманская полноприводная белая Тойота. Грязная, с какими-то странными, отличающимися от обычных номерами – Скворцов уже знал, как выглядят местные номера.

– Садись – приглашающе махнул рукой Сивицкий – щас еще одного рафика[33] захватим и двинем в расположение. Ферштейн?

– Ферштейн… – сказал Николай усаживаясь в машину. Душно было так, что даже ему, привычному к жаре по Афгану стало не по себе.

Сивицкий резко рванул с места, и тут же взвыл кондей, окатив их если и не холодным то не таким теплым, как окружающий воздухом…

– Щас получше будет – сказал капитан, уверенно правя по дамаскским улицам – давно сюда прибыл?

– Два дня. А направления так и нет – сказал Николай.

– П…ры – нецензурно выразился Сивицкий, добавив по-арабски. Николай запомнил из всего необычно звучащее слово «маниук», потом оказалось, что это и есть по-арабски «п…р» и тот, кого так назвали должен первым делом убить обидчика.

Их тряхнуло на ухабе – и тут же заиграла музыка, местная, танцевальная. Капитан свернул рычажок, музон заглох.

– Во – оценил он – везучий ты. Я думал магнитола сдохла совсем. Ан нет, ты в машину сел, она и заработала. Давно оттуда?

– Пару месяцев – сказал Скворцов – полудохлого вывезли. С корабля на бал, можно сказать, как поправился – сюда.

– Кому отряд передал?

– Не знаю…

– То есть, как? – не понял Сивицкий?

– Я по спецуре работал, со смежниками[34] – пояснил Скворцов.

– ОМОГ,[35] что ли?

– Ну, да.

– А со званием что?

Скворцов вздохнул.

– Старлей еще.

– Ты чего? Залетал что ли?

– Что-то вроде того. Один раз крепко залетел. Едва не вышибли. По дискредитации.

По дискредитации – это слово каждый офицер понимал одинаково – по пьяному делу. В каких-то ситуациях могли и посочувствовать, но только не в спецназе, где выход на войну хотя бы одного человека в состоянии менее чем ста процентной готовности может привести к гибели всей группы. Скворцов тоже не стал упоминать, что запил он после того, как вместе со своим напарником Шило сбил зенитной ракетой Стингер самолет Генерального секретаря ЦК КПСС. Откровенно говоря, он не верил, что его не только выпустили за границу с такими то знаниями в башке, но и просто оставили в живых. Видимо, то ли сбой где-то произошел, то ли решили, что нечего грех на душу брать – сам навернется. Шило уже навернулся – убили предатели. Не питал никаких иллюзий насчет своего будущего и он.

– Здесь сухой закон.

– Да я сейчас ни капли – сказал Скворцов.

– Дела здесь серьезные. Кстати, у тебя замком… Шило был. Люди говорили.

– Был…

Сивицкий понял все. Остаток пути они проделали в тяжелом, нехорошем молчании.

На каком-то повороте – к ним в машину не сел, буквально вломился высокий, черноусый офицер со смеющимися черными как агат глазами.

– Ас салам алейкум, рафик Евгений…

Араб споткнулся, глядя на сидящего рядом второго советского.

– Знакомы, что ли? – уточнил Сивицкий.

– Ну, да… В самолете познакомились…

Американская система власти – у неподготовленного к такому человека вызывает оторопь. А, к примеру, у советского функционера из аппарата ЦК, вздумай он с ней ознакомиться, она вызвала недоуменный вопрос – а как это вообще все работает? Как может работать система, в которой нет единого центра власти, в котором различные группы интересов пытаются отстоять свои, часто диаметрально противоположные интересы, когда законодательная власть может работать не просто без учета интереса власти исполнительной, а в прямо противоположном направлении. Тем не менее – система работала и позволяла чего-то добиваться…

Никакой рабочий день в Капитолии – не похож на предыдущие, каждый день жизнь подкидывает все новые и новые порции дерьма на вентилятор. В рабочие дни Капитолий похож на разбуженный улей, где в столкновении интересов – рождается нечто напоминающее политику страны.

Работа сенатора в Капитолии совсем не похожа на жизнь… скажем, народного депутата СССР. Народный депутат СССР – это машина для голосования, практически вся работа его заключается в поднимании руки с мандатом… ну и выступает он иногда. Полностью загруженный конгрессмен тратит на заседания в нижней палате всего около двадцати процентов рабочего времени.

Основная работа происходит в комитетах. Каждый конгрессмен входит в несколько тематических комитетов, кроме того, он может состоять в еще в комитетах ad hoc[36], следственных комиссиях, а так же выезжать в командировки, по поручению партии или самого Конгресса. По итогам командировок он готовит обзор, в комиссиях предварительно рассматриваются те вопросы, которые будут поставлены или не поставлены на голосование.

Но силу конгрессмена определяет его аппарат.

В аппарате каждого конгрессмена состоит несколько категорий сотрудников. Часть – это личные помощники, организующие встречи, движение бумаг в офисе и просто поящие конгрессмена кофе. Есть специальные помощники – люди, сведущие в какой-то проблематике и нанимаемые либо ad hoc, либо на время, скажем, службы конгрессмена в таком то комитете. Есть помощники – обозреватели, корреспонденты – по поручению конгрессмена они выезжают на место, встречаются с людьми, собирают информацию – то есть система сбора и оценки информации в Конгрессе США намного сложнее, чем скажем в Верховном Совете СССР и полностью взять ее под контроль невозможно. Наконец, есть следователи – люди, которые занимаются разбирательством по делам, относящимся к категории уголовных. А Конгресс – имеет право при необходимости брать на себя функции суда[37].

Лишь небольшая часть аппарата каждого конгрессмена оплачивается из бюджета. Большую часть он оплачивает либо из своего кармана (а есть конгрессмены – миллионеры или даже мультимиллионеры), либо ему платит партия, либо лоббисты. Вот об этих лоббистах надо поговорить подробнее.

Между лоббизмом и коррупцией существует очень тонкая грань. Не каждый может ее уловить, но она есть. Коррупция – это акт покупки голосов – приходит человек, выписывает чек и предлагает голосовать по такому то законопроекту так то. Безусловно, наказуемое по закону деяние. Лоббизм – более тонкий акт действия, лоббист старается убедить конгрессмена в своей правоте. Для чего – он предоставляет ему доклады, оплачивает ему помощников, которые подыскивают материалы по теме, вывозит на места, организовывает встречи с заинтересованными лицами. Конечно – если быть до конца честными, надо сказать, что встречи с заинтересованными людьми происходят часто в Атлантик-Сити или в Лас-Вегасе в дорогущих отелях, а договоренность часто включает в себя пожертвования заинтересованных бизнесменов в предвыборный фонд того или иного конгрессмена. Мир не совершенен и никогда не будет совершенен – но нельзя не признать, что лоббизм имеет и положительные стороны.

Так вот, в среду, 14 сентября 1988 года, в одном из кабинетов Капитолия, крепко задумавшись, сидел человек.