Сначала они вообще ни о чем не разговаривали. Просто подолгу сидели вместе. Потом – она все же сумела разговорить его. Он оказался москвичом, образованным парнем, свободно говорившим по-английски – когда он немного отошел, то даже по памяти читал ей Шекспира. Дочь учительницы английского языка и главного инженера завода, интеллигентная девочка – Катя не могла понять, как этого парня занесло в кровавый афганский кошмар. Никаких разговоров на эту тему он не поддерживал – замыкался к себе. Психиатр – а здесь психиатр работала под видом старшей медсестры – им не занималась, значит, психика в порядке. Хотя… кто это может знать…

Она была с ним и тогда, когда на подъездной дорожке к главному зданию появилась новенькая, черная, с квадратными фарами Волга. Они медленно шли по усыпанной листвой дорожке и говорили о Шарле Бодлере. И по тому, как он напрягся – как хищник перед прыжком, она поняла – вот и все. Больше – ничего не будет.

– Это за тобой? – пролепетала она.

– Да – ответил он – это – за мной…

И в его голосе – была звенящая ненависть…

– Ты можешь не ходить? – задала второй, еще более глупый вопрос она.

А он только улыбнулся ей.

– Пойдем… Холодно что-то сегодня…

Коробочка – лежала на журнальном столике. Маленькая такая – коробочка…

– Смотреть будешь? – спросил полковник Цагоев, командир Скворцова по Афганистану и по отряду особого назначения…

Скворцов не притронулся к коробке.

– Шило – как то равнодушно сказал он – ему что?

– За Отвагу отвалили – сказал Цагоев.

– Здорово…

– Ну, вот что, друг мой… – Цагоев заговорил прямо и жестко – тут не детский сад, б… Ты что – справедливости какой что-ли ищешь? Во!

Он показал – чисто по-русски – фигуру из трех пальцев.

– Нету ни хрена ни какой справедливости. Мы кровь льем – свою, чужую – неважно. А они наверху – жрут в три глотки, в спецраспределителях отовариваются, по загранкам летают, комсомолок трахают. Мерседесы покупают. И насрать им на все. На-срать! На все! А нам они – время от времени медальку кинут – иди, служи. Ты, думаешь, я им служу, а? На, посмотри…

Цагоев закатал рукав.

– Смотри, смотри… Знаешь, что это? Не знаешь. Как только я от тебя в Кандагаре вышел – меня шокером и в Баграм. Центр дознания, мать их устроили там, как в Чили – кагэбешники сраные! Пытались понять – куда информация ушла. Сказал бы я про тебя – тебя бы в двенадцать часов слили! Мать твою!

– Спасибо… – сказал Скворцов.

– Да насрать мне на твое спасибо! Ты думаешь, я им служу, этим козлам? Да я бы их собственноручно пошел бы и кончил на полигоне, дай кто такой приказ. Я родине, мать твою служу! Горам своим служу! Роду своему служу! Этому городу служу! Ты хоть прикидываешь, что тут будет, как духи сюда доберутся? Помнишь, карты изымали? Весь Союз зеленый! Вот чтобы этого не было – я и служу!

Скворцов ничего не сказал.

– Хочешь знать, что тут будет? На, глянь.

На поверхность стола – шлепнулись, разлетевшись снимки. Скворцов глянул сначала мельком – потом заинтересовался, взял в руки.

– Где это?

– Зварнотц, Армения. Американского президента взорвали, так его мать! Заправщик с бомбой – прямо на самолет вышел!

– Жив?

– Куда там. Пепла не осталось… тварь.

– Я про американца… этого.

– А это… Жив… Его переправляли в Турцию – шестнадцать истребителей сопровождения. Восемь ихних, восемь наших. В Армении сейчас десантники… семнадцать убитых уже.

– Кого – убитых? – не понял Скворцов.

– Десантников… соображай – быстрее. Завтра – второй Афган у нас под ж… будет. Там и в Средней Азии. А ты, б… обиделся.

Скворцов взял коробочку, открыл ее. Тускло сверкнула красными, матовыми гранями звезда. Он положил ее на ладонь, сжал до боли – в Афганистане это называлось «крещение кровью».

– Приказывайте…

Домой он даже не заехал. Неприметная, гражданская одежда, чемоданчик в руках – с этим он вышел к электричке. Сел, заплатил за билет. Доехал до Ярославского, растворился в людской толчее. Еще один человек среднего возраста, без особых примет.

Он давно не на «трех вокзалах» – и то, что он увидел, ему не понравилось. Кроме обычной вокзальной толчеи – люди у касс, у киосков с журналами и нехитрой снедью – были и другие люди. Джинса, черные очки – примерно такой прикид все деды старались собрать перед отбытием из Афгана. Иногда в руках – ключи от машины, что они здесь делают в разгар рабочего дня – непонятно, но явно не работают. Какие-то группки, быстро собирающиеся и столь же быстро распадающиеся, толстые, золотозубые молодцы, цыгане. Торговля – где-то из-под полы, где-то открыто, кто-то что-то меряет прямо из баула. Стенд с книгами – он немного задержался, потому что читать любил… когда-то любил. Как он понял – мужик торговал дефицитными книгами, но официально – выдавал для прочтения, взамен брал денежный залог.

Отодвинув таксиста, назойливо предлагавшего свои услуги – он вышел на площадь. Решил поехать на трамвае.

И снова – толчея, суета, шум. Много машин, таксисты и бомбилы. Все это чем-то напоминало Кабул и потому было неприятно. Рядом с ним – громко обсуждали, где должны будут в ближайшее время выбросить дефицит.

Домой он заезжать не стал. Письма он писал – а мать сразу поймет, что он был ранен. Только этого и не хватало…

С пересадкой – он поехал до нужного места. Советский Пентагон, здание Десятого главного управления генерального штаба. В СССР очень любили клеймить позором империалистов, отправлявших наемников в разные страны мира – но вся разница между нами и ими заключалась только в том, что они брали деньги за то, что мы делали бесплатно. Хотя не всегда бесплатно – у Каддафи была нефть, и он хорошо платил. Советский союз имел своих наблюдателей и советников в… восьмидесяти что ли странах мира. И всеми ими – отправкой, договоренностями с местными, получением денег (или заверений в вечной дружбе) занималось Десятое главное управление Министерства обороны СССР.

В загранку – Николай отправлялся впервые. В Афгане он был – но туда попадали не так, сначала плацкартный вагон и сине-зеленые, едва стоящие на ногах призывники, потом учебка в Чирчике, где уже прошедшие Афган сержанты и прапоры быстро выбивали дурь десантными полусапогами. Потом – вертолет – и здравствуй, Афган, страна чудес[17]. А тут – вроде как в цивильную загранку, да еще таким молодым. Обычно – офицерье годам к сорока отправлялось. За год командировки можно было накосить на кооперативную квартиру (чеками[18]).

В первом же кабинете его тормознули – нужен был комсомольский билет, а его как на грех не было. Пока искали – мурыжили два часа. Наконец Николай, отчаявшись, дал телефон, который ему сообщили «на самый крайний». Через тридцать минут – его подняли на этаж выше – начальство решило само посмотреть на «человека со связями».

– Лет то сколько? – спросил коренастый, пожилой полковник, записывая что-то в гроссбухе аккуратным, мелким почерком.

– Двадцать три…

Полковник присвистнул.

– Однако…

– Что-то не так, товарищ полковник? – вежливо спросил Николай. Отправляя его сюда, в Балашихе дали цэ-у вести себя максимально вежливо и не привлекать внимания.

– Да как то…

Полковник коротко взглянул на Николая.

– Оттуда?

– Да.

– Понятное дело. У меня сын там был…

– Жив?

– Да жив… – полковник вздохнул и продолжил – сидит…

– Как сидит?

– Как-как… В ресторане цапнулись с какими то… – полковник сделал неопределенный жест рукой – те бутылку разбили. Мой – двоих, голыми руками. Насмерть. Такой же рейнджер как ты…

– Звать как?

Полковник посмотрел на Николая.

– Да чего там… Все по закону…

– Товарищ полковник. Звать – как?

– Владимиром звать. Щеглов фамилия…

Николай сделал про себя заметку – спросить. Он немного времени пробыл в Москве… сначала, когда он шатался… после этого, в общем. Сейчас – немного дали времени, совсем немного. Но и того, что он видел – было достаточно. Москва гнила на глазах… очереди у магазинов… какие-то праздношатающиеся… таксисты… шпана всякая. У каждого магазина спекулянты, у любого «соки-воды», в которых почему-то водку продают – тоже толкутся, водка теперь есть, дорогая правда, но самогон гнать не перестали. Все поползло… как после долгой зимы, когда мокрый снег превращается в кашу и начинает проступать грязь, которая под ним скрывалась всю долгую зиму. Ему было противно… просто физически противно наблюдать такое. В Афганистане – смерть поджидала тебя на каждом шагу… но в то же время там были люди, готовые отдать за тебя жизнь. Сразу – не раздумывая, не сомневаясь. А тут… какая-то мерзкая суета. И если братишка попал – его долг вытащить. Тем более, что ментов вон, повыпускали, дела пачками пересматривают, в санатории только об этом и говорили. Пусть и братишку выпустят… нельзя так.