— А по мне, так все просто. Я бы пулей понеслась в полицию. О, каламбур.

— У тебя отец коп, а у меня художник.

— Ну и какая разница?

— Не знаю.

— Мы-то с тобой обе служим в полиции.

— Да, но мне кажется, что я постаралась бы сама все уладить. Поговорила бы с ней, попыталась понять. А сейчас у этой девушки с матерью такие отношения, что о понимании можно смело забыть, — сказала Энни.

— Иногда это не самое главное.

— А что — самое главное?

— Чтобы все остались целы.

Энни слегка пожала плечами:

— Справедливая мысль. Очевидно, я зря воображаю, что была бы так либеральна. И на самом деле преспокойно сдала бы поганку и не переживала лишнего. Повезло мне, что у меня нет детей. И им заодно тоже.

— Брось. Я так и вижу, как они бы из тебя веревки вили.

— Короче, — продолжала Энни, — дом до сих пор опечатан, а мы ждем баллистической экспертизы. Кое-что должно проясниться сегодня днем. Девушка под домашним арестом — в гостинице, ее мать временно живет у своих друзей. А что случилось с Патриком Дойлом, тебе известно.

— Да, — кивнула Уинсом. — Это ужасно.

— Плюс к тому вчера вечером ко мне приходила женщина из отряда спецназа, которая участвовала в операции. Желала узнать, на ее ли я стороне.

— А ты?

— Хотелось бы сказать, что я на стороне закона и справедливости, но как-то меня подташнивает от таких слов, когда в дело замешан Чамберс.

— Но ты ж не станешь лгать и кого-то выгораживать, правда? Ты ведь даже их толком не знаешь, этих спецназовцев.

Энни мягко тронула ее за руку:

— Нет, Уинсом, не стану. Господи, да меня и в доме-то не было, я не в курсе, что там действительно произошло. Но когда Чамберс до меня доберется, я постараюсь правдиво ответить на все его вопросы, а если чего-то не знаю, так и скажу.

— Правильно. По-моему, честь по чести.

— Кто сказал, что все это имеет хоть малейшее отношение к чести?

— Ты циник.

— Ну… да. Не забудь, я уже работала с Чамберсом.

Уинсом доела бургер и принялась за картофель.

— А я чем могу помочь? — спросила она, подняв глаза от тарелки.

— Ты знаешь дочку Бэнкса?

— Ее вроде Трейси зовут, да?

— Именно. Хотя с недавних пор она предпочитает другое имя — Франческа.

— А, это не страшно. Дети часто бывают недовольны, как их назвали родители. Типа юношеский протест, — заметила Уинсом. — У меня тоже такое было. Я себя в школе целый год называла Джоаной.

— Трейси двадцать четыре. Она уже не ребенок. — Энни коротко глянула на Уинсом. — А ты правда звала себя так? Джоаной?

— Угу. Я ненавидела имя Уинсом. Мне хотелось чего-нибудь самого обыкновенного. А ты никогда не меняла имя?

— Нет, как-то обошлось, я всю дорогу была просто Энни. Ну ладно, значит, ты знаешь Трейси?

— Мы с ней раза два общались, когда она приходила в отдел. Приятная девчушка, как мне показалось. Но не могу сказать, что знаю ее. А что, есть проблемы?

— Может быть. Она не только поменяла имя, но и сменила внешность.

— И что? Со многими случается. Ты вон тоже подстриглась и покрасилась. Раньше одевалась как хиппушка, а…

— Ну да. Я уловила твою мысль. — Энни смущенно пригладила волосы. — Все правильно. Люди порой хотят что-то изменить. Дело не только в этом. Она, кажется, куда-то исчезла.

— Кажется?

— Ну, тут мы попадаем в область сплошных догадок, или, как выражается мадам Жервез, фантазий. Почему, собственно, я и говорю с тобой обо всем этом здесь, а не у нее в кабинете.

— Потому что я доверчивая?

— Потому что из всех, кого я знаю, ты самая рассудительная и надежная. Так что выслушай меня, пожалуйста, Уинсом. И если тебе покажется, что все это чушь, так и скажи.

Энни отодвинула пустую тарелку и отхлебнула пива. Она почти все выпила и с удовольствием заказала бы еще, но, учитывая, какая сумятица царила на работе, все же сделала выбор в пользу чашки кофе. А заодно попросила принести пудинг и жидкий заварной крем.

— Джульет Дойл, мать той девушки, у которой в комнате нашли пистолет, сказала мне, что Эрин снимает квартиру в Хедингли с двумя соседками. Роуз Престон и Трейси Бэнкс. Лидская полиция провела там обыск в день, когда Эрин арестовали. При этом присутствовала только Роуз. Когда Трейси пришла вечером с работы и Роуз ей обо всем рассказала, Трейси страшно задергалась. Похоже, ее больше всего волновал некий Джафф, бойфренд Эрин. Эрин молчит, и мы ничего не можем от нее узнать об этом парне. Почти сразу после того, как Роуз выложила ей новости, Трейси собралась и ушла. С тех пор о ней ничего не известно. Никто ее не видел и не слышал.

— Откуда ты знаешь?

— Я съездила вчера вечером в Лидс и поговорила с Роуз. А потом зашла на квартиру к Джаффу — шикарный дом на Хлебной пристани, — но у него никого не было. Сосед сказал, что полиция там уже побывала и долго его расспрашивала. Он мне даже дверь не открыл, разговаривал через цепочку и наотрез отказался сообщить что-нибудь еще. Ну, его можно понять. Больше мне там делать было нечего, и я поехала домой.

— Да, бывают такие противные типы, — покивала Уинсом. — Упертые и злобные.

— Сегодня утром я позвонила в Лидс инспектору Кену Блэкстоуну, и… угадай, что он сказал? Он все проверил и сообщил, что вчера никого на Хлебную пристань не посылали.

Уинсом нахмурилась:

— И что же, по-твоему, это означает?

— Не знаю. Могу только строить разные догадки. У Роуз создалось впечатление, будто между Джаффом и Трейси что-то есть. Так она мне, во всяком случае, сказала. И Трейси действительно переживала насчет этого Джаффа. Понятия не имею, знала она про пистолет или нет. Возможно, все это только мои домыслы, но, поскольку Джафф и Трейси исчезли одновременно, я готова поспорить, что они вместе. Если пистолет действительно принадлежал Джаффу, то он может бояться, как бы Трейси не донесла на него в полицию. И еще он боится, что полицейские уже его ищут. Понятно, что он предпочел потихоньку смыться.

— Значит, мальчик в бегах. Разумно. А ты как думаешь, он стрелял из этого пистолета?

— В последнее время, согласно предварительной экспертизе, оружием никто не пользовался. Сейчас надо выяснить, его это пистолет или нет.

— А какова роль Трейси во всем этом деле?

Энни проглотила кусочек пудинга, запила его кофе и ответила:

— Не знаю. Либо она замешана и уехала с парнем, либо не замешана, но все равно с ним.

— Либо она уехала сама по себе. Одна.

— Может быть. Но вряд ли. Тебе не кажется, что уж больно все совпадает по времени?

— Все это только косвенные улики. Но я поняла тебя. И вот что я скажу: мне не верится, что Трейси замешана в чем-то плохом. Кто угодно, но не дочка инспектора Бэнкса.

— Я согласна, она всегда была славная девочка, однако люди меняются, Уинсом. Причин масса: связалась с дурной компанией, просто приключений захотелось, осточертела прежняя жизнь или не нравится то, как к ней относятся окружающие. Внутренний протест, который может принять самые неожиданные формы, возникает не только у подростков. Двадцать четыре года — это не так уж и много. А если ей правда нравится этот Джафф… ох, господи…

— Что?

— Да так. Вспомнила себя в те времена, когда мне нравились «плохие парни».

— Какие такие «плохие парни»?

— Да брось, Уинсом, ты что, через это не проходила?

— Вроде нет. Я как-то никогда с ними не общалась.

— На «плохого парня» нельзя полагаться. Иногда он вообще исчезает без всякого повода, всегда опаздывает и сам же при этом злится, во всем обвиняет тебя и торопится уйти. Он вечно должен быть в другом месте, где у него очень важное дело. А ты всегда ждешь, что он появится, и ни на чем толком не можешь сосредоточиться, одним глазом посматриваешь на дверь — а вдруг он войдет в комнату, — хотя догадываешься, что он сейчас может быть с другой. Но когда он рядом, у тебя сильнее бьется сердце и порой перехватывает дыхание. Пока его нет, ты на него злишься, но он пришел — и ты счастлива, ведь сейчас он твой, безраздельно. Потом все опять начинается по новой.