Уилсон поклонился с дерзко-самоуверенным видом, затем сел перед огнем и, скрестив руки на груди, наградил меня очередным своим благожелательным взглядом.

— Милорд, — обратился он к Макаре. — Я не ожидал застать у вас гостей.

— О, мистер Тауншенд — мой близкий друг, — отвечал лорд Макара. — Я уверен, вы с ним отлично сойдетесь.

— Вы служили в армии, сэр? — спросил мистер Уилсон, оборачиваясь ко мне.

Было очевидно, что он либо совершенно безумен, либо так пьян, что не понял, кто я такой. Посему я ответил спокойно:

— Нет, но у меня много друзей-военных.

— Хм! Наверняка несгибаемые конституционалисты, воевавшие под знаменами Фидены. Не сомневаюсь, ваши друзья отличились в бегстве от Массена в тридцать третьем году?

— Не совсем так, — возразил я, закуривая сигару. — Все они были со сквайром Уорнером, который, если помните, предпочитал отсиживаться подальше от обеих армий, в грязных болотах, средь очаровательных ангрийских холмов.

— Знаю, знаю, — отвечал мистер Уилсон. — Отвратительная страна эта Ангрия. Я был там лишь раз, когда служил коммивояжером в торговом доме Макендлиша и Джеймисона, и ушел от них именно потому, что меня отправили в такую вонючую дыру.

— Вот как? — изумился я. — Так вы не уроженец этой страны?

— Уроженец?! — взревел мистер Уилсон. В его маленьких глазках вспыхнула звериная подозрительность. — Уроженец?! Что вы хотите сказать, сэр? К чертям эту страну! Я — ее уроженец?! Да я всего одну ночь в ее пределах и провел! Да и ту помню лишь потому, что ночевал в лучшей гостинице Заморны — «Воньклиф», «Дряньклиф», «Стэнклиф», как там она называется, — и меня так заели клопы, что к утру все лицо распухло и пришлось одалживать у горничной платок, чтобы завернуться до глаз. Ну, сэр, что вы на это скажете?

— Приношу тысячу извинений. Я лишь исходил из того, что у вас отчетливый ангрийский выговор.

— Шотландский! — воскликнул он. — У меня шотландский выговор! Я родился в Росстауне и вырос в Росстауне за прилавком. Там я позаимствовал чуток из кассы и был выслан в Чурбандию — во Фредерикстаун, где, как уже рассказывал, поступил в контору Макендлиша и Джеймисона. И я переломаю кости всякому, кто посмеет утверждать…

— Мистер Уилсон, выпейте кофею, — вмешалась мисс Дэнс. Она склонилась над ним с чашкой в руке и вкрадчивой улыбкой на устах, расточая перед коммивояжером почти столько же очарования, как если бы то был ее высокородный любовник, утонченный граф Н***. Уилсон поднял глаза и, принимая чашку, сказал:

— Я бы выпил, даже будь здесь яд.

— Надеюсь, он вас успокоит, — проговорила она с улыбкой.

— О нет, мадам, он зажжет мне кровь. Напиток, поданный вашей рукой, вновь делает меня воином. — Он быстро проглотил кофе и продолжал, сверкая глазами: — Я исполнил, что вы велели. Хотел бы я, чтоб задание оказалось более трудным.

— Я дам вам другое, которое для вас будет куда труднее, — отвечала она. — Сдержите на время свой пылкий нрав. Помолчите хотя бы пять минут. Видите, я запечатываю вам губы.

И маркиза игриво тронула его губы пальчиком, затем со смехом возвратилась на свое место.

— Ну вот, — сказал лорд Макара. — Запрет, наложенный такой ручкой, нарушить нельзя.

Кто объяснит странные ассоциации, рождающиеся в человеческом мозгу? В ту минуту, когда Луиза Дэнс накладывала на гостя заклятье немоты, я огляделся, и все увиденное вызвало в памяти другую картину — похожую и в то же время совершенно иную. Вот комната в сердце великого города, закрытая, занавешенная, освещенная. У столика, уставленного серебром и фарфором, элегантная дама в роскошном платье; ее лицо немного поблекло с годами, немного истрепано рассеянной жизнью, однако в мягком свете лампы по-прежнему привлекательно. Призывный взгляд, кокетливо рассыпанные волосы, нарочитая томность каждого движения — все говорит о фальшивости, бессердечии, пороке, и все же она обольстительна. У камина, в халате — человек, чье лицо как мел, а руки безжизненны и кости просвечивают сквозь бледную кожу; молодость и здоровье ушли, осталась апатия, мука, усугубляемая дьявольским темпераментом. И второй, Уилсон, разыгрывающий шотландского торговца; по осанке и поведению — забулдыга-офицер, уволенный из армии за какие-то непотребства и не смеющий признаться в ангрийском происхождении, поскольку запятнал фамильное имя грязью несмываемого позора. Картина, которую я созерцал, пробудила у меня совсем иной образ: гостиная в старинной усадьбе, за окном — озаренный вечерним светом великолепный парк, вкруг стола — прекрасные дамы, юные и неиспорченные, и один бравый красавец военный, которому слава открыла дорогу в их общество. Однако сцена эта почти неразличима: ее здоровые краски выцвели в ядовитой атмосфере другой картины.

И даже ее я не стану долго расписывать. Довольно сказать, что в ту ночь Уилсона уложили в карету Макары мертвецки пьяным. Куда его отвезли — не ведаю: ночь была холодная и ветреная, так что у меня не возникло желания следовать за каретой. Когда я уходил, виконт сидел в кресле неподвижно, улыбаясь одними губами. Мисс Дэнс отправилась к себе в «Азалии» несколькими часами раньше, после того как одарила хмельного Уилсона всем возможным вниманием. У меня были основания полагать, что Макара использует ее в качестве василиска, чтобы она своими чарами заворожила неосторожного удальца. В разговорах, когда языки развязались от выпитого, проскальзывали намеки на политические махинации. Уилсон говорил о своих товарищах, своих сообщниках, а незадолго до того, как повалиться под стол, выпил полный стакан за погибель султана и его клевретов. Он настоял, чтобы я присоединился к тосту, и я не нашел причин отказываться. Мне было плевать, кто такой султан. Я понятия не имел, о ком речь, а если и догадывался, то это совершенно не важно.

Мы с Суреной только что повздорили из-за того, сколько угля нужно для камина в гостиной. Я одержал верх и в итоге наслаждался плодами своей победы у жаркого огня, который практически монополизировал, усевшись напротив и поставив обе ноги на каминные скобы. Разбитый наголову Сурена ретировался в лавку, и я сквозь двустворчатые двери слышал, как он обрекает бессмертную душу проклятию, божась, что отдает товар дешевле, чем сам купил. Чай закончился. Ханна Роули закрыла ставни и задернула занавески на единственном окне. Я был в гостиной один и, сидя в вышеописанной элегантной позе, созерцал, запрокинув голову, свою пляшущую на потолке исполинскую тень. К досаде хозяина, я довольно плотно подкрепился и теперь, в тишине, на сытый, но не перегруженный желудок, ощущал если не сонливость, то приятную мечтательность, словно после легкого опиата. Веки уже смежились, а дремотные грезы переходили в блаженные сновидения. Я был далеко от Витрополя, в присутствии чего-то прекрасного и поэтического, на локте у меня лежали шелковый рукав и прелестная белая рука; мы прогуливались по лунной аллее. Она — каким было ее имя? Ее черты? Имя вот-вот должно было прозвучать, лицо уже поворачивалось ко мне, когда раздался какой-то лязг. «Каминные щипцы!» — подумалось мне; во сне я вообразил, будто Сурена, воспользовавшись моей дремотой, крадет из камина жар.

— Эй! — крикнул я. — Не трожь огонь, не то я проломлю тебе голову кочергой!

Кто-то рассмеялся. Я, окончательно пробудившись, открыл глаза и увидел, что пламя в камине горит ярче прежнего: в него только что подбросили еще угля. Смутная фигура, склонившаяся над камином, как раз ставила на место кочергу.

— Кто вы? — вопросил я.

— Смотрите, — был лаконичный ответ.

Я посмотрел и немало удивился, узрев субъекта, облаченного в наряд полицейского со всеми эмблемами и нашивками. Синий мундир с красными отворотами, белые перчатки и деревянная дубинка не оставляли сомнений, что передо мною и впрямь блюститель порядка.

— Кто вас послал и что вам нужно? — снова вопросил я.

— Всего лишь пригласить вас на небольшую прогулку.

— Меня? Куда?

— Не пугайтесь, мистер Тауншенд, дело совершенно пустяковое. Просто начальство хочет задать вам пару вопросов. А если вы прочистите глаза, то поймете, что я ваш друг. Не будь мы приятелями, я не стал бы входить так по-свойски.