Констанс не сказала того, что само просилось на язык. Она сказала другое:

— Вам не везет с людьми, которые не могут вовремя бросить идиотов.

— Не везет, — улыбки не было, просто ухоженные усы и борода чуть шевельнулись. Так лиса пробегает через пшеничное поле. — На суде я буду выступать обвинителем от дома Рива.

Констанс кивнула. Законы Рива не требовали, чтоб защитник и обвинитель были сторонними хладнокровными профессионалами. Напротив, считалось, что кровная заинтересованность заставит обоих прилагать все усилия, чтобы убедить суд в правоте своего дела. Возможно ли здесь, чтобы законники, метавшие друг в друга молнии в зале суда, в перерыве обменивались анекдотами за чашкой кофе? Констанс не знала. Здешний суд больше походил на старинное вече, и побеждал тот, кто стяжал больше симпатий. В этом было мало цивилизованности, но…

— Знаете, почему в таких делах число заседателей всегда чётное? — спросил Шнайдер напоследок.

Констанс пожала плечами. Когда она знакомилась с историей Картаго, это показалось ей простым недочетом, а судебный поединок — глупостью.

— Мы верим в судьбу и считаем, что ей тоже нужно дать шанс, — пояснил Шнайдер, и на этом аудиенция окончилась.

На следующий день ей дали свидание с тремя «зачинщиками мятежа». Судить должны были всех морлоков, но судьба всего батальона зависела от приговора в отношении Дика, Порше и Гедеона — остальные шли оптом, так что отправляться в городскую тюрьму имело смысл в самую последнюю очередь — проверить условия содержания морлоков под стражей.

Первым к ней привели Рэя. Его переломы уже начали заживать, но передвигался он с большим трудом, скрипя и громыхая экзоскелетом на каждом шагу.

— У вас не нашлось гравикресла? — голос Констанс… не дрогнул, против ожиданий.

— Нашлось, но его дизайн не рассчитан на хвостатую задницу, — ухмыльнулся дежурный офицер.

— Пустое, миледи, — Рэй тяжело опустился на табурет. — Очень рад вас видеть в добром здравии.

— Я тоже радовалась бы, находись ты в добром здравии. Но придется довольствоваться тем, что ты жив, и радоваться хотя бы этому.

Морлок широко улыбнулся и облокотился на стол. Ему больно сидеть прямо, догадалась Констанс.

— Я должен просить у вас прощения. Если бы я знал, что сэнтио-сама получит в подарок звездолет, я не стал бы искушать его.

— Слышать об этом ничего не хочу, — отрезала Констанс. — Рэй, я буду твоим защитником на суде, и мы должны продумать стратегию защиты.

Рэй улыбнулся еще шире.

— Помните, что сказал Господь? Когда поведут в суды — не думать, что говорить, а предоставить дело Святому Духу?

Бедный Ройе, подумала Констанс.

— Это прекрасно, Рэй, и мы никоим образом не будем нарушать право Святого Духа говорить твоими устами. Но сейчас мы еще не в суде, и тебе не нужно свидетельствовать передо мной, я ведь уже обращена. Почему бы нам просто не поговорить о том, что случилось на базе Ануннаки? В конце концов, я не только защитник, но и твой друг — а знаю ровно то, что рассказал синоби.

Порше развел ладонями. Кисти слушались плохо: пробивая запястья, ему повредили сухожилия.

— Я весь ваш, миледи…

По итогам разговора Констанс не знала, чего хочет больше: сжать Рэя в объятиях и плакать — или надавать ему по голове. И то и другое было бы для него равно болезненно, да никто и не пустил бы ее на ту сторону барьера, так что Констанс ограничилась прикосновением к его руке, продавив кончиками пальцев пелену защитного поля. Караул, все-таки пристыженный упреком, подогнал гравиносилки — но Рэй отказался лечь и поковылял по коридору прочь, опираясь на носилки руками.

Юный Гедеон произвел более тягостное впечатление. Констанс никак не могла взять с ним верный тон: прежде она общалась только со взрослыми морлоками, которые, проживая с людьми, накопили достаточно человеческого опыта. Гедеон же был чуть старше Дика, а по сравнению с ним казался умственно отсталым. Констанс понимала, что это не органическое расстройство, а всего лишь плод весьма специфического воспитания, но это понимание не могло поправить дела. Правильную линию она нащупала ближе к концу беседы, опершись на свой духовный авторитет христианки с многолетним стажем. Не будучи ни священником, ни богословом, она ощутила себя почти узурпатором.

Но тяжелее всего, как она и думала, вышло с Диком.

Печать смертельной усталости, знакомая по «Паломнику», лежала на нем так явно, что Констанс первым делом спросила, как его кормят и дают ли спать. Ответом был смех, похожий на дыхательную судорогу. Оказывается, Ройе тоже первым делом об этом спросил.

Тогда, на Паломнике, она сказала, что он должен делегировать власть, распределять ответственность. Сейчас этот совет был бесполезен.

Дик попытался каяться в том, что предал ее и Джека, но Констанс пресекла это. Да, какая-то часть ее малодушно упрекала его в том, что побег не удался. Но эта часть не имела права голоса даже внутри нее.

— Слышать ничего не хочу об этом, — сказала она. — Ты просил, чтоб тебя защищал кто-то, кто тебя любит. Я здесь.

Дик улыбнулся.

— Я знал, что Детонатор найдет способ до вас добраться. Как там Рэй и Гед?

— В определенном смысле лучше, чем ты, — честно ответила Констанс. Рэй был истерзан физически, но спокоен и тверд духом. Юный Гедеон — недостаточно целен как личность, чтобы страдать от разрушения своих границ.

Дик напомнил ей руины Минато, заснятые хронистами. В его провалившихся глазах темнела то ли клиническая депрессия, то ли черная ночь души. А впрочем, не ходят ли они рука об руку?

Дик усмехнулся одной стороной.

— Я сделал все это, чтобы нас нельзя было потихонечку запинать под ковер и затоптать. Моро предлагал захватить здание космопорта, но…

Усмешка перешла в судорогу.

— Я не знаю космопорта. Мне пришлось бы постоянно опираться на его советы и суждения. Ну и… все равно к моменту захвата поезда он был уже мертв.

— Динго?

— Да… — Дик потер нос. — Моро не удалил его допуск из систем безопасности корабля, представляете?

Здесь могла бы прозвучать какая-нибудь банальность про зло, поражающее само себя, но они оба давно выросли из таких вещей.

— Я боялся, что он будет мне сниться, — юноша начал раскачиваться на табурете, поставив его на передние ножки. — Знаете, я мог убить его. Я часто думал, почему не… И только здесь, в камере понял — я боялся, что он станет сниться… Мне никогда не снятся живые, вот в чем штука. Я должен был догадаться, что вы живы, раз вы мне ни разу не снились. Тогда я не зарезал бы найсёгуна, не убил Джориана, и кто знает, как все бы пошло, — он хохотнул, почти по-человечески. — Нет. Фунния. Бог есть чистый акт, верно?

— Дик…

— Нет, послушайте. Это важно. Это важно. Вот почему я вас позвал. Мне нужно знать, ересь это или нет. Они думают, что я сплю — а я думаю… По кругу и снова по кругу. Я свихнусь, если не получу ответа. Бог есть чистый акт, этому учит Церковь. Я же не мог ничего забыть и перепутать?

Констанс опять кивнула.

— Или мог?

Констанс покачала головой. Китайский болванчик — не самый лучший собеседник, но она опасалась, что если раскроет рот, то закричит.

— Значит, все правильно. Значит, ничто не могло быть иначе. Никаких «если бы». Только чистый акт. Только «сейчас». Или других возможностей начисто не существует — или они существуют все разом. Где-то есть мир, где Минато не сожгли и я живу там с отцом и мамой. Где-то есть мир, где Сунагиси просто не открыли. Где я не убивал Джориана. Где он не соврал мне, где вас и Джека убили. Где-то есть мир, где Падения не было. Где-то есть мир, где я сижу перед вами и качаюсь на стуле, но не так, а вот так, — он переставил табурет на задние ножки, снова хохотнул. — Где-то есть мир, где я навернулся. Но даже в этом случае у меня есть только одно «сейчас», остальные не имеют значения. Забавно думать, что ты не просто так сидишь, а плодишь реальности, но это уже сродни рукоблудию. Только одно «сейчас», вот что главное. Только чистый акт. Умоляю, скажите, еретик я или нет.