«Не будь глупцом, – твердил он себе. – После того, что ты сделал, ни одна женщина не станет относиться к тебе так, как ты этого хочешь. Даже если ты ее отпустишь. Единственный способ исправить то, что ты натворил, – это доказать ее невиновность».

Но он не хотел ждать так долго. Он был здесь и сейчас. Его тело изнывало от желания прикоснуться к ней, еще раз ощутить упругую нежность ее кожи. Он придвинулся ближе к ее постели.

В свете огня печурки он мог хорошо ее рассмотреть. Она лежала тихо и по странной привычке закусывала во сне нижнюю губку. От этого у нее был такой вид, словно ей снится кошмар.

Он почувствовал угрызения совести. Если ей снится страшный сон, это он тому виной. В своей «Горной долине» она жила в покое и безопасности, но он не мог жалеть, что приехал туда. Что бы с ним ни случилось дальше, он никогда не забудет Викторию и никогда не пожалеет, что отыскал ее.

Он задумался, не замерзла ли она. Пока она спала, он отыскал легкое одеяло из мягкого хлопка. Хотя нынче ночью – вот уж ирония судьбы – ей скорее понадобится толстое одеяло из конского волоса.

Отсветы пламени мелькали на ее щеках. Нижняя губа у нее изогнулась в легкой улыбке.

В тусклом свете густые ресницы казались черными. Было странно видеть ее с закрытыми глазами.

Тринити больше не мог сдерживаться. Придвинувшись еще ближе, он дотронулся до ее щеки и позволил своим пальцам насладиться мягкой нежностью ее кожи. Кончиками пальцев он очертил контур ее подбородка, скользнул по гладкости губ. Ему понравилось их тепло.

Еще ему понравилась неподвижность, сопровождавшая ее сон. Она вливала в его душу покой. Он и не помнил, когда испытывал подобное чувство. Но близость к ней заставляла его кровь кипеть и жарко бурлить в жилах, а мускулы ныть от напряжения. Желание переполняло его. Но в то же время какая-то безмятежность, казалось, проникала во все клеточки его тела, доходя до самой глубины существа. Странно, что близость этой женщины порождала в нем противоречивые эмоции, которые тем не менее прекрасно уживались друг с другом.

Она казалась такой хрупкой и нежной, такой деликатной... и он боялся, что она сломается. Однако наяву она смогла оставаться три дня в седле и воевать с индейцами так же храбро, как он.

Он коснулся ее волос, густых и тяжелых и в то же время шелковистых и послушных. Он жаждал погрузить в них руку, обвить ими пальцы, скрутить, заплести их... но не решался. Это ее разбудит.

Он дотронулся до каждой части ее лица. Словно слепой, Тринити осязанием запоминал лицо женщины, которую любил. Он вбирал в себя его форму и текстуру.

А затем он ее поцеловал. Он не должен был этого делать, но сделал. Это был легкий поцелуй, нежнейшее прикосновение к ее губам. Так много и так мало. И совершенно недостаточно.

Он поцеловал ее снова. На этот раз не так легко.

Она пошевелилась.

Он отпрянул, уверенный, что она проснется. Но она не проснулась. Он не мог вернуться к своей постели. Он испытал пьянящий вкус ее рта и должен был сделать еще глоток.

Тело Тринити так напряглось, что он задрожал. Брюки больно врезались в тело, но он не сделал попытки их поправить. Только Виктория могла дать ему требуемое облегчение. Он поцеловал ее веки. Ему хотелось сделать это с самого начала, с того момента как он увидел ее спящей.

Он отвел беглый локон с ее лба, поцеловал лоб и кончик носа, шею под ушком... Каждый следующий поцелуй становился все жарче. Виктория зашевелилась, но Тринити был настолько поглощен своим желанием, что отступить уже не мог. Когда ее рот затрепетал под его губами, его поцелуй стал более полным, более жадным.

Виктория ответила на его поцелуй. И Тринити потерял всякую сдержанность. Взяв ее лицо в ладони, он стал осыпать его жгучими поцелуями.

Тринити отбросил прочь покрывало и заключил Викторию в объятия. Теплота ее тела звала, приглашала прильнуть лицом к изгибу ее шеи. Он не мог ею насытиться. Ни одна женщина из тех, с которыми он бывал раньше, не вызывала у него таких чувств. Словно то, что он проделывал много раз, происходило впервые в жизни.

Тринити хотелось что-то сказать ей... но как сказать женщине, которую везешь на виселицу, что сходишь по ней с ума и жаждешь заняться с ней любовью? Поделом ему будет, если она отнесется к нему, как к рыжебородому.

Но она так поступать не стала. Виктория прижималась к нему так же крепко, как он к ней. Она откинула голову, чтобы ему было удобнее целовать ее шею. Она покрывала его лицо жаркими поцелуями. Она льнула к нему так, словно не хотела отпускать. Тринити решил, что их тела сами говорят все, что нужно и важно сейчас. Потом он попытается выразить все словами.

Губы Тринити ласкали ее шею, затем переместились к плечу, где он сдвинул бретельку ее рубашки. Он пробежался цепочкой поцелуев по ее руке и плечу. Стон наслаждения, вырвавшийся у Виктории, побудил его сдвинуть бретельку дальше за локоть. Обнажившаяся пышная грудь едва не заставила Тринити окончательно утратить самообладание.

Ему мучительно хотелось спустить рубашку до талии, Но он побоялся, что все происходит слишком быстро. Виктория хотела его точно так же, как он ее, но он не мог забыть о препятствиях, стоявших между ними.

Сделав глубокий вдох, он сосредоточился на другом ее плече. Но когда сдвинул бретельку и там обнажилась вторая грудь, выдержка покинула его.

Он захватил ее рот долгим страстным поцелуем. И одновременно накрыл обе ее груди ладонями. Виктория потрясенно ахнула, но не отшатнулась. Язык Тринити проник между ее зубами и погрузился глубоко в ее рот. В то же время кончики его пальцев нежно обводили кругами ее возбужденные соски.

Тело Виктории выгнулось ему навстречу, и она прервала их поцелуй. Дыхание ее стало прерывистым и неглубоким. Однако она не отодвинулась. Она лежала тихо и ждала.

Оставив губы, Тринити проложил след поцелуев по ее шее вниз.

Бережно и нежно он дотронулся до одного из набухших сосков кончиком языка. Викторию словно подкинуло на постели. Он взял сосок в рот и потянул его. Ее тело словно одеревенело.

Испугавшись, что огорчил ее, Тринити отпрянул, но Виктория взяла в ладони его голову и прижала к груди.

Он уже готов был окончательно поддаться ее приглашению, но тут острое ощущение опасности пробилось сквозь туман его воспламененных чувств. Желание овладеть ею боролось с желанием защитить.

Последнее победило.

Тринити прервал их объятие. Только отчаянное понимание необходимости действовать помогло ему проигнорировать возмущение его возбужденного тела. Их жизнь была в опасности.

Он внимательно прислушался.

– Что... – начала было Виктория, но тревожный шепот ее остановил.

– Ш-ш! Снаружи кто-то есть, – прошептал Тринити.

В одну секунду, едва осознав опасность, Тринити превратился из пылкого любовника в опытного охотника. Быстрыми плавными движениями он вынул из седельных сумок револьверы и протянул их Виктории:

– Вот. Стреляй в каждого, кто попытается войти. И стреляй на убой.

Затем он подобрал ружье и закрыл дверцу печурки, погрузив комнату в полный мрак. Лишь постепенно глаза его стали различать бледные квадраты окошек.

– Пригнись, Я выхожу, – прошептал он.

Виктория старалась понять, что происходит вокруг. Ее тело сорвалось с высот огненной страсти в глубины ледяного страха, но ей не хватало опытности Тринити. Ее рассудку не хватало его гибкости и ясности. Эта быстрая перемена привела к тому, что ее трясло, кровь стучала в висках, а в голове воцарился сумбур мыслей и чувств.

Рыжебородый.

Она говорила себе, что там, снаружи, может оказаться кто угодно... но поверить в это не могла. Она не сомневалась, что там рыжебородый и его дружки.

«Вылезай из постели. Тринити рискует жизнью ради тебя. Ты не можешь оставить его там, снаружи, одного». Эти мысли усмирили ее нервы. Она боялась за себя, но Тринити... насчет него все обстояло иначе. То, что кто-то собрался его убить, потому что он пытается ее защитить, привело Викторию в ярость.