— Нет, ты посмотри, Мариетт, какая у него рожа, — задыхается от смеха Хаггарт. — Ты счастлив, да? Да говори же: ты счастлив? Посмотри, Мариетт, какая у него счастливая рожа! Оборвалась веревка — это сказано сильно, это еще сильнее, чем я сказал: на веревку. Кто сказал, ты не знаешь Хорре? Но ты совсем одурел и ты ничего не знаешь — ну, не знай, не знай! Эй, дайте ему джину. Я рад, очень рад, что ты еще не совсем покончил с джином. Пей, Хорре!

Голоса:

— Джину.

— Ой, боцман хочет пить! Джину!

Хорре с достоинством пьет. Смех, крики поощрения. И сразу все смолкает и воцаряется угрюмое молчание — все погасил чужой женской голос, такой чужой и незнакомый, как будто не сама Мариетт — а другой кто-то говорит ее устами:

— Хаггарт! Ты помиловал его, Хаггарт?

Некоторые взглядывают на труп: те, кто стоит ближе, отходят. Хаггарт спрашивает удивленно:

— Это чей голос? А, это ты, Мариетт? Как странно: я не узнал твоего голоса.

— Ты помиловал его, Хаггарт?

— Ты же слыхала: веревка оборвалась.

— Нет, скажи: это ты помиловал убийцу? Я хочу слышать твой голос, Хаггарт.

Угрожающий голос из толпы:

— Веревка оборвалась. Кто еще разговаривает тут? Веревка оборвалась.

— Тише! — кричит Хаггарт, но в голосе его нет прежней повелительности. — Убрать их всех! Боцман, свисти всех на корабль. Время! Флерио! прикажи готовить шлюпки.

— Есть. Есть.

Хорре свистит. Неохотно расходятся матросы, и тот же угрожающий голос звучит откуда-то из темной глубины:

— Я думал сперва, что это мертвец заговорил. Но и ему бы я ответил: лежи! Веревка оборвалась.

Другой голос отвечает:

— Не ворчи. У Хорре есть заступники и посильнее тебя.

Хорре. Разболтались, черти! Молчать. Это ты, Томми? Я тебя знаю, ты всегда первый зачинщик…

Хаггарт. Идем же, Мариетт! Дай мне маленького Нони, я сам хочу отнести его на борт. Да идем же, Мариетт.

Мариетт. Куда, Хаггарт?

Хаггарт. Эй, Мариетт! Сны кончились. Мне не нравится твой голос, женщина — когда ты успела подменить его. Что же это за страна фокусников, я еще никогда не видел такой страны.

Мариетт. Эй, Хаггарт! Сны кончились. И мне также не нравится твой голос — несчастный Хаггарт! Но может быть, я еще сплю — тогда разбуди меня. Поклянись, что это ты так сказал, Хаггарт: веревка оборвалась. Поклянись, что мои глаза не ослепли и видят живого Хорре. Поклянись, что это твоя рука, несчастный Хаггарт!

Молчанье. И громче голос моря веселый плеск, и зов, и обещание грозной ласки.

— Клянусь.

Молчание. Подходит Хорре и Флерио.

Флерио. Все готово, капитан!

Хорре. Тебя ждут, Нони. Иди скорее! Они сегодня хотят бражничать, Нони. Только вот что скажу я тебе, Нони, они…

Хаггарт. Ты что-то сказал, Флерио? Да, да, все готово. Я сейчас иду. Кажется, у меня еще не все кончено с землею — это такая удивительная страна, Флерио: в ней сны впиваются в человека, как колючки терна и держат его. Надобно разорвать одежду, и, пожалуй, немного и тело. Ты что говоришь, Мариетт?

Мариетт. Ты не хочешь ли поцеловать маленького Нони? Никогда больше ты не поцелуешь его.

— Нет, не хочу.

Молчание.

— Ты пойдешь один, Хаггарт.

— Да, я пойду один.

— Ты плакал когда-нибудь, Хаггарт?

— Нет.

— Кто же плачет теперь? Я слышу: кто-то плачет горько.

— Это неправда, это только море шумит.

— О, Хаггарт! О какой великой печали говорит этот голос?

— Молчи, Мариетт. Это море шумит.

Молчание.

— Уже все кончилось, Хаггарт?

— Все кончилось, Мариетт…

Мариетт, умоляя:

— Гарт! Одно только движение руки! Вот здесь против сердца… Гарт!

— Нет. Пусти меня.

— Одно только движение руки. Вот твой нож. Гарт, пощади же меня, убей своей рукою. Одно только движение руки… Гарт!

— Пусти. Отдай нож!

— Гарт! Я благословлю тебя! Одно движение руки… Гарт!

Хаггарт вырывается, отталкивает женщину.

— Так нет же! Или ты не знаешь, что одному движению руки так же трудно совершиться, как солнцу сдвинуться с неба? Прощай, Мариетт!

— Ты уходишь?

— Да, ухожу. Ухожу, Мариетт — вот как это звучит.

— Я прокляну тебя, Хаггарт. Ты знаешь ли это: ведь я прокляну тебя, Хаггарт. И маленький Нони проклянет тебя, Хаггарт. Хаггарт!

Хаггарт кричит весело и резко:

— Эй, Хорре. Ты, Флерио, мой старый друг. Стань сюда, дай твою руку — о, какая крепкая рука! Ты что дергаешь меня за рукав, Хорре? — у тебя такая смешная рожа. Я так и вижу, как лопнула веревка и ты, словно мешок… Флерио, старый друг, мне хочется сказать что-нибудь смешное, но я забыл, как оно говорится. Как оно говорится, да напомни же, Флерио! Чего тебе надо, матрос?

Хорре хрипло шепчет.

— Нони, будь осторожен. Веревка-то оборвалась неспроста, они нарочно дали плохую веревку. Тебе изменяют! Будь осторожен, Нони. Бей их в лоб, Нони.

Хаггарт хохочет.

— Вот ты и сказал смешное. А я? Ну, слушай, Флерио, старый друг. Вот эта женщина, что стоит и смотрит… Нет, это не будет смешно!

Делает шаг вперед.

— Помнишь, Хорре, как славно молился этот? За что он убит, он так славно молился. Но он не знал еще одной молитвы — вот этой: К тебе несу я мою великую бессмертную печаль; к тебе иду я, отец-океан!

И далекий отвечает голос, печальный и важный.

— О, Хаггарт, милый мой Хаггарт.

Но может быть, то волны прошумели — кто знает. Много печальных и странных снов посещают человека на земле.

— На борт! — весело кричит Хаггарт и идет не оглядываясь. Внизу веселый гул голосов, смех. Скрежещут камешки под твердою ногою — уходит Хаггарт.

— Хаггарт!

Идет, не оглядываясь.

— Хаггарт!

Ушел.

Веселые крики: приветствуют Хаггарта матросы. Поют и уходят в темноту — все дальше, все тише. А на берегу догорают брошенные факелы, освещая труп, и мечется женщина. Легкими шагами перебегает она с места на место, наклоняется над обрывом. Выползает сумасшедший Дан.

— Это ты, Дан? Ты слышишь: они поют, Дан? Хаггарт ушел.

— Я ждал, пока они уйдут. Вот еще одна. Я собираю трубки от органа. Вот и еще одна.

— Будь ты проклят, Дан!

— Ого? И ты тоже, Мариетт: будь проклята!

Мариетт схватывает ребенка и высоко поднимает его. Зовет дико:

— Хаггарт, оглянись! Да, оглянись же, Хаггарт! Тебя зовет Нони. Он хочет проклясть тебя, Хаггарт. Оглянись! Смотри, Нони, смотри — это твой отец. Запомни его, Нони. И когда вырастешь, обойди все моря и найди его, Нони. И когда ты найдешь его — высоко на рею вздерни твоего отца, мой маленький…

Гром салюта заглушает ее крик. — Хаггарт вступил на свой корабль. Чернеет ночь и плеск волны стихает: уходит с отливом океан. Безгласна великая пустыня неба и ночь чернеет и затихает плеск волны.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Георгий Дмитриевич Стибелев, видный общественный деятель.

Екатерина Ивановна, его жена.

Вера Игнатьевна, его мать.

Алексей Дмитриевич Стибелев, брат его, студент.

Татьяна Андреевна, мать Екатерины Ивановны.

Елизавета Ивановна (Лиза), сестра Екатерины Ивановны.

Аркадий Просперович Ментиков.

Павел Алексеевич Коромыслов, художник.

Торопец, художник.

Людвиг Станиславович, художник.

Фомин, студент.

Тепловский.

Жура, племянник Коромыслова.

Гувернантка у Стибелевых.

Горничная Саша.

Маша, горничная Коромыслова.

Первый час ночи на исходе.

В большой барской столовой тот легкий беспорядок, который оставляет за собой ушедший день. Пусто; вверху, в люстре над столом, горит одна только лампочка, и это дает чувство неприятной асимметрии. В первую минуту кажется, что все в доме уже спят, но нет: слышны голоса. И, приглядевшись, видишь, что одна дверь неплотно закрыта, и в щель идет яркий свет, и за дверью громко и тревожно говорят двое, мужчина и женщина. Голоса то падают, то возвышаются почти до крика, перебиваются короткими, но глубокими паузами, раз даже слышны слова: «Ты лжешь!» — коротко и гневно выкрикивает мужской голос.