Коромыслов.Есть такие места, Горя, и, к счастью, не одно.
Алексей.Постойте, Павел Алексеич, а мама? Она останется одна?
Коромыслов.А мама останется одна, такое ее дело, Алеша. Всем женщинам доказываю, что не нужно рожать, а они рожают, ну и сами виноваты. Идем, Горя.
Вера Игнатьевна (издалека, всхлипнув).Верно, Павел Алексеич, виновата!
Георгий Дмитриевич (упираясь). Ясперва хочу в детскую.
Коромыслов.В детскую так в детскую. Господа, в детскую!
Занавес
Действие второе
Прошло полгода. Екатерина Ивановна с детьми приехала на лето в имение к матери в Орловской губернии. Стоят жаркие и погожие дни начала июня. Сцена изображает большую бревенчатую комнату с дорогой мебелью, картинами и цветами; стены и полы некрашеные. В трехстворчатую стеклянную дверь, теперь совершенно открытую, видна большая терраса с обеденным, крытым цветной скатертью столом. Также много цветов, видимо, из собственной оранжереи. За перилами террасы налево — гуща зелени: старых кленов и дубов, потемневших от годов берез; посредине и вправо, вплоть до одинокого старого дуба, — широкая просека с четкими золотыми далями. Время к вечеру. На террасе у стола сидит Ментиков, небольшого роста человек с мелкими чертами лица и тщательной прической, и кушает молоко с сухариками; цветным носовым платком смахивает крошки с щегольского, полосатой фланели костюма. Из сада по ступенькам всходит Татьяна Андреевна, мать, высокая женщина, строгого и решительного облика, и за нею младшая дочь, Лизочка, красивая и крепкая девушка-подросток со сросшимися бровями. Идет она с видом упорного, но несколько нарочитого и веселого каприза, шагает и останавливается вслед матери и тянет душу низким капризным голосом: «Мама! а мама! — я поеду». При появлении Татьяны Андреевны Ментиков встает.
Татьяна Андреевна.Вы это что?
Ментиков.Кушаю молоко, Татьяна Андреевна.
Лиза.Мама, а мама! Я поеду.
Татьяна Андреевна.Отстань. А разве вы не обедали сегодня?
Ментиков.Благодарю вас, Татьяна Андреевна, я обедал. Но при городских условиях жизни мое здоровье расшаталось, и доктор велел…
Татьяна Андреевна.А, расшаталось!.. Свежее ли хоть молоко-то вам дали?
Ментиков.Вполне.
Татьяна Андреевна.Что вполне? Ах, да отстань же ты, Лиза, ты мне, ей-Богу, надоела! Не дергай за платье.
Лиза.Ментиков, хоть вы заступитесь за меня.
Татьяна Андреевна.Да уж, нашли себе доченьки заступника, сам Бог послал! Отстань, тебе говорю. А вот вы бы, миленький, раз здоровье расшаталось, побольше бы гуляли да на воздухе работали бы, а не… А где Катя?
Ментиков.Екатерина Ивановна, кажется, к себе в комнату пошли. Мы хотели в крокет играть, но так жарко…
Татьяна Андреевна.Да уж вы и занятие найдете… крокет? Лучше бы…
Через комнату быстро и легко проходит Екатерина Ивановна, высокая, красивая, очень гибкая блондинка. Движения ее всегда неожиданны и похожи на взлет или прерванный танец: минутами становится совсем неподвижной, подносит к подбородку сложенные вместе руки и смотрит изумленно и долго, приподняв сросшиеся, как у сестры, темные брови, — и в эти минуты молчит, разве только слегка качнет отрицательно головою.
Екатерина Ивановна.Вот и я. Ты меня звала, мама? — мне в окно слышно.
Лиза смешливо подмигивает сестре и, снова насупившись, тянет душу.
Лиза.Мама, а мама!
Татьяна Андреевна.Не звала, а просто спрашивала. Купаться сегодня ходила? Отстань, Лиза! Вот, Аркадий Просперович жалуется на свое городское здоровье, а я ему говорю…
Ментиков.Мое здоровье очень мало интересует Екатерину Ивановну.
Татьяна Андреевна (презрительно оглядев его).Я полагаю. Да скажи же ты ей, Катя, чтобы не приставала! — ходит с утра и зудит в ухо, как комар, — замучила.
Лиза.Я в Петербург зимой поеду.
Татьяна Андреевна.Ну и поезжай.
Лиза.Ты нарочно говоришь, а как наступит зима, так скажешь: сиди тут, дохни, некуда тебе ехать.
Татьяна Андреевна.Так до зимы-то сколько? Ну и забыла, конечно: от Любочки из Швейцарии письмо, пишет, что жара, и у Костеньки была уже дизентерия.
Екатерина Ивановна.Да что ты, мама! Как же можно с детьми и в такую жару… бедный мальчик!
Татьяна Андреевна.Да разве им с мужем втолкуешь! То ли дело у нас в Орловской губернии, звала ведь, так нет! Ты знаешь, Катечка, когда я сегодня встала? В шесть…
Лиза.А я в семь.
Татьяна Андреевна.В шесть! — и с тех пор на ногах и не присаживалась, и ни капельки не устала…
Ментиков.Все по хозяйству?
Татьяна Андреевна.Нет, с ключницей Кассой да с управляющим в крокет играла!
Лиза смеется, целует мать сзади в шею под волосами и внезапно принимает вид глубокого разочарования в жизни.
Лиза.Я пойду умирать. Катя, пойдем умирать!
Екатерина Ивановна.Я уж умирала сегодня, как в крокет пошли играть.
Лиза.Ментиков, пойдемте умирать!
Ментиков (бодро).Я еще хочу жить!
Татьяна Андреевна.Ему прически жалко!
Лиза.А мне ничего не жалко. О чем жалеть, о чем грустить?..
Медленно, с тем же видом: разочарования, проходит через комнату. Вслед за ней поднимается и Татьяна Андреевна.
Татьяна Андреевна.Погоди, Лизочка, пойду уж и я с тобой умирать. Что ж одной-то девочке умирать!.. (Уходит.)
Ментиков.Как жарко!
Екатерина Ивановна.Пойдемте в комнаты, там прохладнее.
Ментиков.Сыграйте что-нибудь, Екатерина Ивановна… Грига.
Екатерина Ивановна.Сейчас?
Ментиков.Мне хочется музыки.
Екатерина Ивановна.Удивительно у вас все не вовремя, Аркадий Просперович.
Ментиков.Да?
Молчание.
Я сегодня вечером уезжаю, Екатерина Ивановна.
Екатерина Ивановна.Это еще что?
Ментиков.Мое присутствие, видимо, не совсем приятно вашей матушке, да и вы сами…
Екатерина Ивановна.Оставайтесь.
Ментиков.Катя!
Екатерина Ивановна.Опять? Помните, что я вам сказала, Аркадий Просперович, и сейчас опять повторяю: если вы еще раз осмелитесь назвать меня Катя или чем-нибудь напомнить…
Ментиков.Но ты мне принадлежала, Катя, ты была моей!
Екатерина Ивановна.Если вы… если вы… Я вас ударю сейчас!
Ментиков.Простите, не буду больше. Не думайте, Екатерина Ивановна, что я боюсь вашего удара… вы уже ударили меня однажды…
Екатерина Ивановна.Я рада, что вы это помните.
Ментиков.Да, я помню. И поверьте, я не боюсь повторения, но моя любовь к вам бескорыстна, и только одного я хочу: день и ночь жертвовать собою для вашего счастья… Я останусь.
Екатерина Ивановна.Зачем вы мне напомнили? — сегодня с утра мне было спокойно, и я надела белое платье.
Ментиков.Белое платье — эмблема чистоты: вы невинная жертва, Екатерина Ивановна.
Екатерина Ивановна.Зачем вы напомнили мне… О, какая тоска… Я была несчастна, я была безумна, когда я отдалась вам. Какой вы ничтожный, — разве же вы не понимаете, что я от презрения отдалась вам, от этой горькой обиды… Он отравил меня. Меня он смел заподозрить, что я ваша любовница… ну, так вот, так пусть это будет правдой, так пусть я ваша любовница, — вы довольны?
Ментиков.Поверьте, Екатерина Ивановна, голосу моего сердца: я никогда не забуду тех счастливых мгновений, которые вы мне дали.
Екатерина Ивановна.А теперь он пишет, он ежедневно пишет. Вчера было опять письмо. Что я ему отвечу?
