Несколько матросов вводят связанного аббата. Одежда на нем в беспорядке, лицо расстроено и бледно. С некоторым удивлением взглядывает на дочь и опускает глаза. Вздыхает.
— Развяжите его! — говорит Мариетт.
Хаггарт сдержанно поправляет ее:
— Здесь только я приказываю, Мариетт. Хорре, развяжи.
Хорре распутывает узлы. Молчание.
Аббат. Здравствуй, Хаггарт.
Хаггарт. Здравствуй, аббат.
Аббат. Хорошую же ночку устроил ты, Хаггарт!
Хаггарт говорит сдержанно.
— Мне неприятно тебя видеть — зачем ты пришел сюда? Иди домой, поп, тебя никто не тронет. Лови рыбу… и что ты еще делал? — ах, да: выдумывай молитвы. А мы идем в океан; твоя дочь, знаешь ли, также идет со мною. Видишь корабль? — это мой. Жаль, что ты не понимаешь в кораблях — ты засмеялся бы от радости, увидев такой прекрасный корабль… Отчего он молчит, Мариетт? Скажи ему ты.
Аббат. Молитвы? А на каком языке? Или ты открыл еще новый язык, на котором молитвы доходят до Бога? Ах, Хаггарт, Хаггарт.
Плачет, закрыв лицо руками. Хаггарт тревожно:
— Ты плачешь, аббат?
Мариетт.Смотри, Гарт, он плачет. Отец никогда не плакал. Мне страшно, Гарт.
Аббат перестает плакать. Густо сопнув, он крякает, вздыхает и говорит:
— Я не знаю, как тебя зовут: Хаггарт или дьявол или как-нибудь еще: я пришел к тебе с просьбой. Слышишь ты, разбойник, с просьбой. Да не вели твоей команде скалить зубы: я этого не люблю.
Хаггарт угрюмо:
— Иди домой, поп! Мариетт остается со мною.
— Ну, и пусть остается с тобою. Мне ее не нужно, а если тебе нужна — возьми. Возьми, Хаггарт. Но только…
Становится на колени. Ропот удивления. Мариетт испуганно делает шаг к отцу:
— Отец! Ты стоишь на коленях!
Аббат. Разбойник! Отдай ты нам эти деньги. Ты награбишь себе еще, а эти деньги отдай ты, пожалуйста, нам. Ты еще молод, ты еще награбишь…
Хаггарт. Ты с ума сошел! Ну, уж и человек — он дьявола самого доведет до отчаяния. Послушай, поп, я кричу тебе: ты просто сошел с ума!
Аббат( на коленях). Может быть, и сошел, ей-богу, не знаю. Разбойничек, миленький, ну, чего тебе это стоит: отдай ты нам эти деньги. Мне жалко их, подлецов! Ведь они так радовались, подлецы: они расцвели как старый терн, у которого оставались одни только колючки, да ободранная кожа. Ну, и грешники они: так разве ж я Бога о них прошу: я тебя прошу. Разбойничек миленький…
Мариетт смотрит то на Хаггарта, то на отца. Хаггарт колеблется. Аббат бормочет:
— Хочешь, чтобы я сыном тебя, разбойника, называл? Ну, изволь… сын… все равно я тебя больше не увижу. Все равно! Как старый терн они расцвели — ах, Господи, эти подлецы-то, эти старые подлецы!
Хаггарт угрюмо:
— Нет.
— Ну, так ты дьявол, вот ты кто. Ты дьявол, — бормочет аббат, тяжело вставая с колен.
Злобно скалит зубы Хаггарт:
— Дьяволу хочешь продать душу, да? Эй, аббат, — а что дьявол всегда платит фальшивыми деньгами, этого еще не знаешь. Дай факел, матрос!
Выхватывает факел и высоко поднимает над головою — огнем и дымом одевает свое страшное лицо:
— Смотри, вот я. Видишь? Теперь попроси еще, если смеешь.
Бросает факел. Что пригрезилось аббату в этой стране, полной чудовищных снов? Но с ужасом, дрожа всем толстым телом, бессильно отталкиваясь руками — отступает он назад. Поворачивается: видит блеск металла, темные и страшные лица, слышит злобный плеск воды и закрывает голову руками, уходит поспешно. Выскакивает Хорре и ножом бьет его в спину.
— За что ты? — хватает аббат ударившую руку.
— А так, ни за что!
Аббат падает и умирает.
— За что ты? — вскрикивает Мариетт.
— За что ты? — гремит Хаггарт.
И устами Хорре, идя из неведомых глубин, отвечает чужой странный голос:
— Ты велел.
Оглядывается Хаггарт и видит: суровые и хмурые лица, тревожный блеск металла, неподвижный труп; слышит загадочно веселый плеск волны. И с мгновенным ужасом хватается за голову.
— Кто велел? Это море шумело. Я не хотел его убивать — нет, нет!
Мрачные голоса:
— Ты приказал. Мы слышали. Ты приказал.
Хаггарт слушает, подняв голову — и вдруг хохочет громко:
— Ах, дьяволы! Дьяволы! Так вы думаете: для того у меня два уха, чтобы мне лгали в каждое?
— На, кольни, гадина.
Бросает Хорре на землю.
— На веревку! Я сам бы раздавил твою ядовитую голову — но пусть это сделают те. Ах, дьяволы, дьяволы! На веревку.
Хорре грубо хнычет.
— Это меня, капитан? Я был твоей нянькой, Нони.
— Молчи, гадина!
— Это я-то, Нони? Твоя нянька? Ты визжал как поросенок в камбузе — ты забыл, Нони? — жалобно бормочет матрос.
— Эй! — грозно кричит Хаггарт в угрюмые ряды:— Взять!
Подходят несколько человек. Хорре встает:
— Ну, уж если меня, твою няньку — так ты совсем выздоровел, Нони! Эй, слушать капитана! Взять! Ты у меня наплачешься, Томми. Ты у меня всегда зачинщик!
Угрюмый смех. Несколько матросов под тяжелым взглядом Хаггарта окружают Хорре. Недовольный голос:
— Здесь и вешать негде. Тут и дерева ни одного нет.
— Подождать до корабля! Пусть честно умрет на рее.
— Я знаю тут дерево, но только не скажу, — хрипит Хорре. — Ищите сами! Ну, и удивил же ты меня, Нони. Как закричишь: на веревку! Совсем как твой отец, он тоже чуть не повесил меня. Прощай, Нони — теперь я понимаю твои поступки. Эй, джину — и на веревку!
Хорре уводят.
Никто не смеет подойти к Хаггарту: все еще гневный, он шагает взад и вперед крупными шагами. Останавливается, взглядывает коротко на труп и снова шагает. Зовет:
— Флерио. Ты слыхал, чтобы я приказывал убить этого?
— Нет, капитан.
— Ступай.
Снова шагает и снова зовет:
— Флерио. Ты слыхал когда-нибудь, чтобы море лгало?
— Нет.
— Если не найдут дерева, прикажи удушить руками.
Шагает. Мариетт тихо смеется.
— Кто смеется? — гневно спрашивает Хаггарт.
— Я, — отвечает Мариетт. — Я думаю, как его вешают, и смеюсь. О, Хаггарт, о, благородный мой Хаггарт! Твой гнев — Божий гнев, ты это знаешь? Нет. Ты смешной, ты милый, ты страшный Хаггарт, но я тебя не боюсь. Дай руку, Гарт, пожми мне крепко, крепко. Вот сильная рука!
— Флерио, мой друг. Ты слыхала, что он сказал? Он говорит, что море никогда не лжет.
— Ты сильный и ты справедливый — я была безумна, когда я боялась твоей силы. Гарт, можно мне крикнуть морю: Хаггарт справедливый!
— Это неправда. Молчи, Мариетт, тебя дурманит кровь. Я не знаю, что такое справедливость.
— А кто же знает? Ты, ты Хаггарт. Ты божья справедливость, Хаггарт. Это правда, что он был твоей нянькой? О, я знаю, что такое нянька: она кормит, учит ходить, ее любишь, как мать. Не правда ли, Гарт — ее любишь, как мать? Ну, так вот же — на веревку Хорре!
Тихо смеется.
В той стороне, куда повели Хорре, слышится громкий, раскатистый хохот. Хаггарт в недоумении останавливается.
— Что там такое?
— Это дьявол встречает его душу, — говорит Мариетт.
— Нет. Пусти мою руку! Эй, кто там?
Надвигается толпа: смеющиеся лица, оскаленные зубы — но, увидев капитана, становятся серьезны. Голоса повторяют одно и то же имя:
— Хорре! Хорре! Хорре!
И сам показывается Хорре: взъерошенный, помятый, но счастливый: оборвалась веревка. Сдвинув брови, молча ожидает его Хаггарт.
— Веревка оборвалась, Нони, — скромно, но с достоинством хрипит Хорре. — Вот и концы. Эй, вы там: тише! Смеяться тут нечего. Стали меня вешать, а веревка-то и оборвалась, Нони.
Хаггарт смотрит на его старое, пьяное, испуганно-счастливое лицо — и хохочет, как безумный. И таким же хохотом, подобно реву, отвечают ему матросы. Весело пляшут на волнах отраженные огни — словно и они смеются со всеми.
