В самом положении о соцсоревновании, поскольку оно намечено в постановлении ЦК партии, рекомендуется давать простор начинаниям на местах и отдельным формам, которые могут быть выбраны на местах. А вот все-таки среди наших педагогических деятелей никакого простора нет: знают все, что должно быть соцсоревнование, но при этом стараются его вогнать обязательно в те формы, в которые уже где-то вогнали: признается законной только кривая, изображающая повышение или понижение процентов промфинплана, а самое существо соревнования уже рассматривается только как функция промфинплана.
В коммуну ГПУ я переходил с радостным ощущением той необходимой свободы, которую я буду иметь в области создания нового советского воспитательного метода. И действительно, у нас в коммуне мне такая свобода представлена, и только поэтому наша коммуна может претендовать на одно из первых мест в Союзе. Но и здесь, в коммуне, на каждом шагу на дороге становится все та же логика «педагогической теории», сделавшая почему-то достоянием буквально каждого охочего человека.
Я меньше всего хочу сказать, что вот мне одному известны секреты работы, больше их никто не знает и поэтому никто не имеет права рассуждать о моей работе. Я только один из многих людей, находящих новые, советские пути воспитания, и я, как и все остальные, собственно говоря, стою еще в начале дороги. О нашей работе обязательно нужно высказывать суждение, иначе мы обязательно заблудимся. Но это высказывание ни в коем случае не должно принимать характера навязывания методов и средств, которые только «кажутся» хорошими и революционными, кажутся потому, что наскоро и совершенно по-дилетантски безответственно выведены из некоторых хороших понятий, а еще чаще даже не понятий, а слов и терминов. Например, сколько совсем пустых слов наговорено вокруг так называемой общественно полезной работы детей. Только потому, что в словах «общественно полезная работа» содержатся признаки положительного содержания, только поэтому с детскими коллективами производят манипуляции, которые ведут прямым путем к развалу коллектива и к полной неудаче воспитания.
Нисколько не претендуя на звание великого изобретателя, я хочу только одного, чтобы о ценности метода судили по его результату, а о ценности системы судили по общему результативному итогу.
Сейчас же получается такая картина: плох там я или хорош, но я работаю с беспризорными больше десяти лет. За это время я ни одного дня не более и никогда не был в отпуске. Мой рабочий день не меньше 15 часов. Это — больше 50 тысяч рабочих часов работы непосредственно в детском коллективе. Я уже не считаю моей работы дореволюционной, которая тоже дала мне некоторый опыт, так как мне посчастливилось все время работать в рабочей школе. Работа моя была все время более или менее успешной. За это время, представьте себе, сколько я передумал, перепробовал, сколько видел чужих опытов, сколько приобрел навыков почти механических. За это время я научился очень многому, и сейчас я отдаю это до конца искренне и воодушевленно советскому воспитанию.
Представлять себе воспитательную работу как простую цепь логических категорий, разумеется, просто неграмотно. Сказать, что вот в этом случае нужно поступить обязательно так, а в этом иначе, просто будет безобразием. Товарищ Б-н, например, без возмущения не может говорить о том, как это можно вычесть из зарплаты коммунара стоимость разбитой чашки 15 копеек. И он глубоко убежден в том, что он орудует с методической логикой, что взять из зарплаты вообще всегда недопустимо. Совершенно понятно, что вся его логика строится на некотором представлении некоторого идеала: ребенок, деньги, насилие. Разве может советская педагогика базироваться на таком идеальничании, ведь это в идеологическом и методическом способе позорно.
Все подобные соображения идут от очень стареньких интеллигентско-буржуазных философских положений о свободе личности, от индивидуалистических убеждений в том, что ребенок безответствен, просто от положений дамского доброго сердца. А чаще всего они идут от случайно пришедшей в голову мысли, что так, дескать, нужно и так будет хорошо.
Вы должны войти в мое положение. Ведь никакой такой простой и короткой логики в моей работе нет. Моя работа состоит из непрерывного ряда многочисленных операций, более или менее длительных, иногда растягивающихся на год, иногда проводимых в течение двух-трех дней, иногда имеющих характер молниеносного действия, иногда имеющих, так сказать, инкубационный период, когда накопляются потенциальные силы для действия, а потом оно вдруг приобретает характер открытый. Всякая такая операция представляет очень сложную картину: прежде всего она должна преследовать главную цель — воспитательное явление на целый коллектив, во-вторых, она должна иметь в виду влияние на данную личность, а в-третьих, она должна в какое-то гармоническое положение поставить и меня, и коллектив воспитателей, потому что «амортизация» педагогического коллектива — самое ответственное дело, какое у нас есть, и вообще к этому вопросу нужно относиться чрезвычайно осторожно.
Кроме этих трех главных целей в каждой операции присутствуют еще и второстепенные: сохранение материальных ценностей, удешевление воспитательского процесса, влияние на окружающую среду, доброе имя коммуны.
Конечно, идеально проведенной операцией будет считаться только такая, при которой все указанные цели достигаются в наиболее оптимальном виде. Но как раз в большинстве случаев задача принимает характер коллизии, когда нужно бывает решить, какими интересами и в какой степени можно пожертвовать и полезно пожертвовать. Для того чтобы такая коллизия благополучно разрешилась или даже приняла характер гармонии, нужно бывает пережить колоссальное напряжение. В таком случае задача требует от меня прямо какой-то сверхъестественной изворотливости и мудрости, требует широкого развертывания приема и иногда сложной игры с детским коллективом, настоящей сценической игры.
Если уж Вы пошли на это, чтобы истратить на чтение моего письма изрядное количество времени, то разрешите проанализировать случай с Ге-чем.
Кражи, подобные Ге-ча, имеют особенное значение в жизни детского коллектива, и при этом очень сложное. Ге-ч мальчик очень гнилой. Тов. Б-н представил его как продукт несчастного влияния Ярошенко. На самом деле это не так. Ге-ч очень развит, умен, циничен, нахален, своекорыстен, смел и, самое главное, имеет возмутительный моральный опыт: он никого не уважает и ничего не уважает. Это представитель редкого типа, который я называю типом неоправданного действия. Такие люди ставят себя против общества совершенно сознательно, не пытаясь никакими признаками логики как-нибудь оправдать свою позицию.
Я знаю происхождение такого типа и знаю, что перевоспитание их дается очень тяжело. Оно вообще возможно только в том случае, если перед такими людьми поставлена сильная воля, которая на них регулярно давит, которая приучает их к сопротивлению общества. Манипуляции с убеждением приносят только вред, ибо только дают простор для упражнений в циничной логике, что же касается «влияния доброго сердца», то оно производит прямо противоположный эффект по отношению к ожидаемому.
Ге-ч крал в коммуне регулярно. Удалось выяснить только кражу двух шинелей и часов, но с уверенностью можно сказать, что целый цикл краж, прошедший по коммуне в течение полутора месяцев, не обошелся без Ге-ча. В детском коллективе кражи не так страшны своими материальными последствиями.
Пропадают вещи, в коллективе бродят подозрительные соображения по адресу очень многих коммунаров, говорятся укоряющие и обвиняющие речи, заводятся ссоры, создаются целые стихии ненужных разговоров.
Когда обнаружился совершенно неожиданно виновник краж, общее негодование против него явилось естественной реакцией. Это негодование, конечно, не должно было определять характер мер против Ге-ча, но такую или иную уступку общественному мнению нужно было все-таки сделать. Нужно было вообще сделать так, чтобы воспитательное влияние на весь коллектив всей этой истории было наибольшим. С такой точки зрения истории, подобные кражам Ге-ча, бывают сплошь и рядом весьма полезными толчками в развитии всего коллектива, и, если бы подобных историй не было, общий воспитательский процесс мог бы получиться более замедленным. Коллектив выковывается на явлениях, имеющих общественное значение, хотя бы даже и на таких, как кража. Это положение представляется, разумеется, парадоксальным и, пожалуй, может послужить темой для шуток. Однако тем не менее оно остается справедливым в такой степени, в какой здесь говорится о пользе для коллектива предпочтительно перед пользой для отдельной личности. Во всяком случае, гневное напряжение нашего коллектива, вызванное кражами Ге-ча, нужно было переключить в полезные комплексы переживаний для наибольшего числа членов коллектива.
