Гнусова. А каково-то нам, грешным? Бедняк, сударь, что муха: где забор, там двор, где щель, там постель! ^* Намеднись вот чуть со двора меня не согнал: «Хочу, говорит, чтоб у меня немка в экономках была!» Ну, рассудите вы сами. Станислав Фаддеич, хуже, что ли, я немки-то!

Понжперховский. Сс… да он должен был бы радоваться, что ему дворянка служит!

Гнусова. Тоже и я говорю… насилу уж его Аксинья Ивановна уняла!

Понжперховский. Д-да-с… так вот видите: стало быть, Аксинья-то Ивановна добрая!

Гнусова. И, сударь, не говорите! тоже озорница выросла!

Понжперховский. Это можно изменить-с… Будет не только шелковая, а даже бархатная; на это манера есть-с… А вы исполнили порученьице-то, моя почтенная?

Гнусова. Говорила, сударь… только она все чтой-то мнется… сначала было подалась, а потом и опять на попятную.

Понжперховский. Да что же такое-с?

Гнусова. Да говорит, что ты больно по гостям шататься любишь, а я, говорит, желаю, чтоб муж у меня бессменно при мне сидел…

Понжперховский. Ну, скажите пожалуйста! Ведь вот жадность какая! Да вы бы внушили ей, моя почтеннейшая, что и без того ей уж по́д тридцать!

Гнусова. Говорила я, так она все свое: папаша, говорит, коли захочет, так для браку и из Петербурга генералы приедут!

Понжперховский. Д-да… а как хотите, это ведь правда, что дрянная-то кровь, как ты там ее ни перегоняй сквозь куб, а все скажется… Мне не ее-с, а вот приложений-то жалко!

Гнусова. Что и говорить, сударь!

Те же и Доброзраков(роста большого и несколько при этом сутуловат; смотрит угрюмо; в военном сюртуке).

Доброзраков( становясь в дверях). Пану полковни́ку здравия желаем! Чи добрже ма́ешь, пане?

Понжперховский. Что нам делается, доктор! от нас вам пожива плохая.

Доброзраков. Ну, это еще бабушка надвое сказала… об этом будет у нас в то время разговор, как ноги, дружище, протягивать станешь! ( Устремляет взор на водку.) А! и водка на столе! это добрже! А ну, полковник, испытаем-ка целебные свойства этой жидкости! Мне, я вам скажу, что-то сегодня нездоровится: стара стала, слаба стала… потуда и жив, покуда внутри водкой сполоснешь! Да и та нынче изменять стала! ( Пьет.) Было, было и наше времечко! выпьешь, бывало, сколько подымешь, а нынче… сколько глазом окинешь! ( Все смеются.)

Понжперховский. А что вы думаете, доктор: может быть, от этого-то всполаскивания оно и не действует. Вот в наших сторонах помещик был, тоже занимался этим, так, поверите ли, внутренности-то у него даже выгорели все — так и скончался-с!

Доброзраков. Вздор, сударь! ( Ударяет себя по животу.) Эта печка такого сорта, что как ее ни топи, все к дальнейшей топке достойна и способна… ^* Я вот шестой десяток на свете живу и могу сказать, бывала-таки у нас топка… да, изрядная! А все хоть сейчас в поход готов!.. ( Гнусавой.) Иван Онуфрич встал?

Гнусова. Никак нет еще, Иван Петрович: как можно!

Доброзраков. То есть он и проснулся, пожалуй, да тот еще час, видно, не пробил, в который дуракам просыпаться прилично… Э-э-эх! то-то вот и есть: мужика сколько ни вари, все сыростью пахнет! Издали-то он ни то ни се, а что ближе, то гаже!

Гнусова( иронически). Ну так, сударь. Известно, возвысил бог куликов род — как же и не покуражиться ему!

Доброзраков. Люблю за то, что, по крайней мере, не говоря худого слова, ноги на стол задрал! Повторим, полковник. ( Подносит Понжперховскому рюмку; оба пьют.)

Понжперховский. Это вы истинную правду, доктор, сказали: человек, покуда в диком состоянии находится — ничего… даже можно сказать, что это именно почтенный человек-с! Но коль скоро повезла ему фортуна или успел он, так сказать, надуть себе подобного, то это именно даже удивительно, какой вдруг переворот в нем бывает!

Доброзраков. Какой тут переворот? Первым долгом — ноги на стол… этот переворот и хавронья сделать может!

Понжперховский. Правда, доктор! Я сам иногда, глядя на него, думаю, зачем он, например, бороду бреет?

Доброзраков. С бородой-то, по-моему, еще лучше. Борода глазам замена: кто бы плюнул в глаза — плюнет в бороду!

Все смеются.

Понжперховский. Или, например, зачем ему такой дом? Он еще не знает, как и ходить-то по паркету… Кабы этакие-то средства да человеку образованному, сколько бы можно добра тут сделать!

Доброзраков. Нет, вы лучше скажите, зачем ему годовой врач? вот вы что скажите! Ведь у него, кроме прыщей на носу, и болезней-то никаких не бывает!

Гнусова( иронически). Чтой-то уж и не бывает! Вы, Иван Петрович, уж, кажется, не в меру его конфузите!

Доброзраков( смотрит на часы). Однако надо ему сказать, что пора бы и перестать валяться-то… Уж и султан турецкий давно поди встал!

Те же и Дмитрий Иваныч(вбегает стремительно; одет франтом и завит).

Дмитрий Иваныч. Где папаша? где папаша? Двенадцатый час, а он там проклаждается! Вы-то чего ж смотрите, Степанида Карповна!

Гнусова( оскорбляясь). Помилуйте, Дмитрий Иваныч! я ведь дама… разве могу я в опочивальню к вашему папаше входить?

Дмитрий Иваныч( останавливаясь в изумлении перед Гнусовой). Дама?!…а кто же вам сказал, что вы дама?

Гнусова. Все же, чай, не мужчина, сударь!

Дмитрий Иваныч. Так вы говорите «женщина», а то «дама»!

Доброзраков. Да что ж такое случилось, Дмитрий Иваныч?

Дмитрий Иваныч( размахивая руками). Князь… князь… желает узнать о папашином здоровье… поняли, что ли?

Гнусова, всплеснув руками, стремительно убегает.

Доброзраков( начиная застегиваться). Ах ты, господи! сам его сиятельство едет!

Дмитрий Иваныч. Кто вам говорит про его сиятельство! Поедет к вам его сиятельство! Будет с вас и того, если и Леонида Сергеича пришлет!

Доброзраков( расстегиваясь). А! Разбитной! ну при этом и в рубашке быть предостаточно!

Дмитрий Иваныч. Вы, доктор, кажется, забываетесь! Вы не понимаете, в каком доме находитесь!

Доброзраков( озираясь кругом). А в каком? в каменном!.. Ну, да полноте, Дмитрий Иваныч, я ведь это так, шутки ради… Известно уж, Леонид Сергеич особа не простая… где ж нам против них! Я вам так даже скажу, что я и купаться-то бы перед ним в одной рубашке не осмелился, а так бы вот в мундире и полез в воду…

Дмитрий Иваныч. Вы все с своими шутками!

Доброзраков. Старик ведь я, Дмитрий Иваныч, кому же и пошутить-то!

Понжперховский. А мне, видно, уйти покудова… не люблю я этого Разбитного!

Доброзраков. Что так?

Понжперховский. Гордишка-с!

Дмитрий Иваныч и Доброзраков.

Дмитрий Иваныч. Ну, скажите, доктор, зачем, например, этот выходец сюда таскается?

Доброзраков. А так вот, просто потому, что есть умок сладенько поесть… Вы уж очень строги, Дмитрий Иваныч.

Дмитрий Иваныч. Нет, я не строг, доктор! я только желаю, чтоб в этом доме чистый воздух был… понимаете? Знаете ли, как у меня здесь наболело, доктор? ( Указывает на сердце.) Ведь на улицу выйти нельзя: свинья там в грязи валяется, так и та, чего доброго, тебе родственница!

Доброзраков. Да, это зрелище тово… нельзя сказать, чтоб пейзаж живописен был!

Дмитрий Иваныч. Нет, вы войдите в мое положение, доктор! Намеднись вот иду я в хорошей компании мимо рядов; ну, и княжна тут… Только откуда ни возьмись — бабушкин брат; весь в кубовой краске выпачкан: «А это, говорит, кажется, наш Митюха с барами-то ходит!» Вы поймите, что́ я тут должен был вытерпеть!