Мусульмане и копты терпимо относятся к церемониям друг друга. У них даже есть один общий праздник. Это шам ан-Насим — первое дуновение ветерка, первый день весны. Он считается также первым днем хамсина, периода горячих южных ветров, которые несут в Каир густую пыль. Слово «хамсин» означает «пятьдесят», и пыльные ветры действительно длятся примерно пятьдесят дней. Когда дует хамсин, Каир живет словно под гнетущим желтым песчаным покрывалом, и если остановиться на мосту Каср ан-Нил и взглянуть на город, реку, сады, небоскребы, трамваи и автобусы, вспомнятся слова из песенки битлов: «Не осталось ничего реального…» — именно так и выглядит город.

Праздник шам ан-Насим считается особенно веселым. Рядовая счастливая каирская семья, захватив корзину с провиантом, присоединяется к таким же счастливым семьям в садах у реки. В этот день молодежь обстреливает Каир небольшими гранатами, сделанными из камня и пороха, завернутых в бумагу и перевязанных бечевкой. Мальчишки носят гранаты в карманах и бросают их на тротуары под ноги прохожим; стрельба слышна день и ночь. Та же самая счастливая египетская семья, наверное, накануне заходила в специальный магазин, где продают подгнившую рыбу фессех, которую готовят на берегах озера Мензала около Порт-Саида. Египтяне едят этот гнилой деликатес круглый год, но он является обязательным в шам ан-Насим, и запах его слышен повсюду. Я видел когда-то карликовый кедр, посаженный в старую бочку от фессеха, и листья дерева распространяли не аромат кедра, а отвратительную вонь гниющего фессеха.

Каждый праздник или пост в Каире — удобный предлог для семейных сборищ. Как и все народы, жившие племенами, евреи и египтяне хранят традиции кланов. Поэтому когда братья и сестры, двоюродные и троюродные братья и сестры, жены двоюродных братьев, мужья троюродных сестер и просто друзья идут в Каире друг к другу в гости, это напоминает не обычный семейный визит, а кочевку племени в пустыне. Церемония встречи гостей тоже напоминает традиции аравийской пустыни, а не железобетонного города. После принятого в этих случаях обмена восточными любезностями гостям и хозяевам следовало бы усесться, поджав ноги, на ковер в шатре, а они вместо этого рассаживаются на европейских стульях с прямыми неудобными спинками в модернизированной квартире.

Из всех традиций и обычаев Каира тесные семейные узы — самое лучшее, что осталось от далекого и сложного прошлого. Избежать семейных связей не может никто, даже такой любитель изоляции, как интеллигент. На практике именно интеллигенция находится под сильным влиянием этого пережитка докапиталистической эпохи, хотя, конечно, и здесь кое-что начинает меняться.

Трудно предугадать, какова будет судьба традиционных норм поведения и обычаев в новом египетском обществе. Интеллигенция, как правило, выражает сегодня то, о чем завтра будет думать и спорить общество в целом, поэтому по ее поведению и следует судить о будущем. Та путаница, какую представляют нынешние общественные отношения в Египте, пошла прежде всего на пользу творческой интеллигенции. Перед ней открылся неограниченный простор для изучения замечательного человеческого материала, который представляет возрожденный народ. Сейчас, когда интеллигенция наконец сбросила ярмо духовной зависимости от Европы и ищет собственные источники культуры, Каир постепенно снова превращается в центр интеллектуальной жизни, который может распространить свое влияние далеко за пределами ОАР и арабского мира.

Нельзя сказать, чтобы до революции 1952 года египетские писатели, артисты и художники находились «где-то в подполье», но гнетущая обстановка в стране мешала свободной творческой деятельности, В тот январский день 1952 года, когда пылал Каир, интеллигенция в силу политических разногласий не смогла принять активного участия в развивающихся событиях, не возглавила революцию. Это пришлось сделать молодым офицерам, в большинстве своем не принадлежавшим к интеллигенции, — некоторые из них были весьма ограниченными людьми, но полными решимости, дисциплинированными и воодушевленными идеей.

Далеко не вся каирская интеллигенция приветствовала армию в качестве нового хозяина и не все молодые офицеры симпатизировали интеллигенции.

После революции и вплоть до 1956 года молодые офицеры не выдвинули такую идеологию, которая привлекла бы к ним творческих работников. Образованная каирская молодежь продолжала с восхищением взирать на Запад. Накануне революции Альберт Коссари, один из наиболее даровитых молодых писателей Египта, все еще писал изысканные романы в стиле Даррела (причем на французском, а на на арабском языке) об усталых и безразличных к жизни египетских крестьянах и рабочих, у которых нет ни энергии, ни воли к избавлению. Такую же позицию занимали молодые интеллектуалы даже после революции.

Смертельный удар по таким настроениям нанесла суэцкая война 1956 года, заставившая египтян взглянуть на себя иными глазами. Поэты, писатели, художники и драматурги словно прозрели и примкнули к египетской революции. Но их положение было далеко не блестящим. Насер поощрял интеллигенцию, однако презрительное отношение правого крыла офицеров к «длинноволосым» создавало атмосферу нервозности и растерянности среди деятелей культуры.

Обстановка резко изменилась в 1962 году, когда Насер провозгласил социалистическую «Хартию»[14]. Он видел спасение Египта в боевом, народном, научном, антиимпериалистическом, индустриальном и насыщенном лозунгами социализме и нуждался в помощи интеллигенции, чтобы убедить в этом народ. В целом интеллигенция не только согласилась с ним, но и с радостью включилась в дело. В 1962–1963 годах Насер освободил из тюрем коммунистов, в основном видных представителей интеллигенции. Многие находились в тюрьме с момента революции, но из тюремных камер они зачастую поддерживали Насера, даже когда политическая полиция избивала их и пытала за отказ отречься от идей коммунизма. Насер предложил им теперь принять политику Арабского социалистического союза, не отрекаясь от коммунизма. Поскольку у коммунистов не было возражений против «Хартии» 1962 года, они приняли эти условия. Выйдя на свободу, некоторые из них сразу же получили важные посты в области культуры в государственном аппарате.

Таким образом, в политическом отношении интеллигенция обнаруживала все большую связь с революцией. Внешнеполитические события также принуждали ее занять твердую позицию по многим вопросам, которые, как правило, вызвали у интеллигенции колебания и сомнения. В печати, театре, кино, литературе и по телевидению писатели и артисты начали объяснять народу, что египтяне не дураки и не рабы и что нация должна обладать достоинством, смелостью и ясной целью. Прислушиваясь к разговорам об общественной сознательности, даже почтенные представители среднего класса решались произносить вслух такие огнеопасные слова, как «социализм» и «революция». Всего несколько лет назад слово «социализм» произносили только шепотом, но теперь интеллигенция призвала людей заговорить по-иному.

Вероятно, многие нации еще не сумели решить проблемы равновесия между ответственностью и свободой интеллигенции, и Египет в этом отношении не исключение. Если взглянуть на тот по-восточному своеобразный окольный путь, по которому идут сейчас египтяне к своему будущему, то можно заметить в выборе направления определенную логику. Может быть, не всем интеллигентам нравится бремя ответственности, но так или иначе им придется к нему приспособиться. Египетская революция развязала могучие интеллектуальные силы, примером чего может служить каирская пресса.

Той прессы, которая на Западе именуется «свободной» (то есть находящейся в частной собственности), в Египте уже не существует. В 1960 году вся печать была передана в руки Арабского социалистического союза. Потеряв своих частных владельцев, каирские газеты перестали заниматься злословием и сплетнями (которые иногда были весьма забавны). Они стали орудием общественного воздействия. Некоторых это устраивало, но не всех. Известные еженедельники вроде «Роз аль-Юсеф» (названный по имени основательницы газеты), «Ахбар аль-Яум» и «Ахер Саа» стали намного лучше, отказавшись от легкомысленных сенсаций, хотя и поскучнели.