— Конец возникает с вопросом об отличии. Или, собственно говоря, не с вопросом, а с ответом на него.

— Честно говоря, Нанна, я не поняла ни слова.

— Вопрос звучит так: что отличает слово Бога от слова человека?

— А ответ?

— Ответ — это конец всему. Я рада тому, что не знаю его.

— Я думаю, я слишком устала, чтобы…

Нанна не дала ей закончить.

— Давай предположим, что ответ на вопрос — это конец круга, точно так же, как и само отличие тоже означает конец круга. Итак, что произойдет, если ответ звучит так: нет совершенно никакого отличия? Кончается ли тогда круг или нет?

Замешательство Сендрин возрастало с каждым словом. Она снова не была уверена, окружает ее действительность или это уже сон, мир по ту сторону мира. Уровень шаманов.

Но почему тогда Нанна до сих пор была с ней?

— Теперь предположим, что нет совершенно никакого отличия между словом Бога и словом человека, — неуклонно вела свое Нанна, очень спокойно, почти с интонацией заклинателя. — Это значило бы, что слово человека также является актом творения. Но что же создает человек своим словом? Что за вещи или существа возникают из его слова? И где они возникают?

Сендрин не знала, откуда у нее взялся ответ на эти слова, но, когда он сорвался у нее с губ, то прозвучал как нечто само собой разумеющееся.

— В пустыне, — ответила она, беззвучно шевеля губами.

Нанна лишь молча смотрела, на нее.

Через некоторое время она встала и повела Сендрин к дому.

Караван из Цесфонтейна прибыл в деревню спустя три дня. Всю вторую половину дня на рыночной площади раздавались оглушительные крики. Прибывшие с востока наперегонки торговались с искателями сокровищ и туземцами. Несколько мужчин из деревни нашли в обломках кораблей монеты, они утверждали, что это испанские дублоны; торговец из Свакопмунда обзывал их мошенниками, но, тем не менее, выказывал большой интерес к найденным предметам. Скоро между ним и одним из золотоискателей возникла серьезная драка, которая была прекращена лишь спустя несколько минут при помощи солдат, сопровождающих караван.

Элиас представил Сендрин капитану, возглавляющему группу охраны. Ей не составило труда понять, что Элиас регулярно подкупал капитана, — он и был тем человеком, который занимался вложением золота, получаемого Элиасом за свои товары, в банк Цесфонтейна. Такие деловые отношения были выгодны обоим мужчинам, так что ничего удивительного не было в том, что капитан без промедления приветствовал Сендрин как нового члена каравана. Элиас очень пекся о ее благополучии и украдкой дополнительно заплатил капитану за его заботу о ней; Сендрин не знала, сколько именно.

На следующее утро она попрощалась с Элиасом и Наиной. Когда они с братом обнялись, Элиас пообещал приехать к ней в гости, вероятно, еще в этом году, а если не получится в этом, тогда в следующем году он уж непременно будет в Виндхуке. Ее вновь охватило чувство, которое она испытала после их последней совместной ночи: сильное раздражение, переходящее в глубокую антипатию. Это очень напугало ее, и она расплакалась, но ощущение ярости — совсем ей не свойственное, которое и не могло быть ее чувством, прошло в то самое мгновение, когда Нанна сзади положила ей руку на плечо. Несколько секунд Сендрин не знала, что испугало ее сильнее: чужая, вселившаяся в нее беспричинная ярость или необъяснимое оцепенение, охватывавшее ее при прикосновении Нанны.

Нанна тоже обняла ее и, пока Элиас выносил из дому багаж, что-то прошептала ей на чужом языке прямо в ухо.

— Что это значит? — прошептала Сендрин, прижимая к себе Нанну.

— Заколдованная, — тихо объяснила Нанна, — так это звучит на языке моих отцов.

— Откуда ты знаешь…

— То, что ты отправляешься не в Виндхук? — Нанна улыбнулась. — Разве это так сложно угадать?

Они долго смотрели друг другу в глаза, и только когда вернулся Элиас, они неохотно отвели взгляды. Снова у Сендрин было такое чувство, что перед ней стоит не обычный человек, но сущность этой страны, сама загадочная Африка, воплотившаяся в существо из плоти и крови.

— Караван уже отправляется, — проговорил Элиас.

— Я иду, — откликнулась Сендрин и надела свою шляпу от солнца. Голос ее звучал глухо. Она попыталась больше не смотреть на Нанну, опасаясь прочесть в ее глазах такое, о чем она ничего не хотела бы знать сейчас.

Нанна подарила ей одни из своих узких брюк, которые были совсем нетипичной одеждой для туземки. Они подошли Сендрин гораздо лучше, чем те, которые она купила по пути сюда, в Оутйо. В отличие от того способа передвижения, каким она добиралась сюда, теперь ей придется ехать не в карете, а верхом на лошади. Капитан предложил ей верблюда, но Сендрин с благодарностью отклонила его предложение. Еще слишком свежи были болезненные воспоминания о поездке верхом на верблюде к месту раскопок.

Караван выстроился у подножья утесов. Нанна осталась стоять на краю скалы и безмолвно смотрела вслед Сендрин, в то время как Элиас проводил ее до лошади и хотел даже помочь сесть в седло. С большим трудом Сендрин смогла его убедить, что она и сама в состоянии это сделать.

Капитан дал приказ отправляться, и обоз пришел в движение. Он состоял из торговцев и солдат, всего их было около пятидесяти человек, и почти втрое больше верблюдов и лошадей. Шум разговоров и ржание животных заглушал ветер, со свистом вырывающийся из расселин скал, даже шум прибоя по ту сторону дюн не был слышен.

Когда Сендрин оглянулась, Элиас стоял в одиночестве и махал рукой, в то время как фигура Нанны, стоявшей на утесе, уже слилась с темной скалой, и казалось, что ее сущность, воплотившись в человеческое тело, теперь снова соединилась с камнем и песком — с Африкой.

Вечный ветер, задувавший вокруг Ауасберге, воющий над крышами Виндхука, в течение последних недель усилился. По ночам вокруг поместья Каскаденов бушевали бури, и у садовников каждое утро было полно работы — они сжигали на лугу возле акаций, за восточным крылом дома, вырванные с корнями кусты и осыпавшуюся листву.

Адриан стоял в эркере спальни Сендрин и смотрел наружу на клубы дыма, расползшиеся по земле на несколько метров. Сильные порывы ветра приносили запах дыма в дом, и уже несколько дней в комнатах и коридорах прочно обосновался устойчивый запах гари.

Огонь пылал там, где когда-то стоял термитник. Адриан знал, что в это место по-прежнему сползалось большое количество насекомых, длинные печальные процессии термитов стекались сюда по траве со всех направлений. То, что саны снова и снова использовали это место для сжигания листвы, удивляло его: еще не так давно оно было для них свято. То, что они не позволяли термитам снова поселиться там, могло иметь только одно объяснение: теперь саны считали это место местом беды. Адриан уже давно стал придерживаться такого же мнения.

Его отношение к санам оставалось двойственным. У него были среди них друзья, правда, не так много, как предполагала его мать. Он уважал и Ценил их культуру. Вместе с тем он разделял сомнения Гаупта по поводу Них. У священника имелись веские причины, чтобы считать неприемлемыми поступки «людей кустов», и Адриан сознавал, что он сам очень давно бы погиб, если бы Гаупт тогда не предостерег его и не взял бы под свое покровительство.

Смерть брата Гаупта, Вильгельма, не была случайностью. Саны обнаружили у него такие же способности, какие дремали в Адриане и Сендрин. Тогда не было никого, кто предостерег бы Вильгельма от участия в их церемониях; польщенный вниманием и уважением, выказываемым ему санами, он согласился на их предложение участвовать в ритуальных обрядах шаманов. Вильгельм не вынес пыток, и, если бы не Гаупт, Адриана ждала бы та же участь.

И его, и, без сомнения, Сендрин. Адриан рассказал ей о ее даре, желая сделать это раньше санов. Гаупт был в ярости, но он признал, что Адриан поступил правильно. Когда таланты Сендрин начали развиваться независимо от ее желаний, особенно после случаев ее «проникновения» в сооружения термитов, Адриан попытался помочь ей.