Один обнищавший в новых условиях художник, раньше когда-то заслуженный и обеспеченный, любил наблюдать за номерами шикарных иномарок. Утверждал, что цифры на них всегда предвещают несчастья и гибель хозяину. То 666, то 999 или ещё что-то зловещее. Когда такая машина разбивалась, он не мог скрыть злорадства. Особенно он ненавидел компьютеры. Говорил, что это порождение сатаны, знак конца света.

Девушки любят завидовать по поводу мужчин своих подруг. Увидят – и непременно скажут какую-нибудь гадость. Ум девичий виртуозно изворотлив. Или «метр с кепкой», или «зачем такой тебе сдался», или «где такого откопала». Глупые девушки часто ведутся на такой базар. Задумываются, болезненно поражённые в сердце: действительно, зачем? Остаются одни, в надежде найти принца прекрасного. А те, доброжелательницы, сами в итоге выходят замуж за какого-нибудь из той же компании – за «метр с кепкой» и т.п. Любят девушки нагадить друг другу.

Профессора бывают разные.

Один знакомый профессор-физик, молодой совсем по профессорским меркам, лет тридцати шести, был в душе хиппи и бунтарь. Носил кудри с проседью до плеч, кембриджскую небритость и костюм рокера – чёрную кожаную куртку с красными подлокотниками и жёлтыми вставками. Виртуозно матерился, любил рассказывать о самочувствии своего «болта». Был прекрасным музыкантом – играл одновременно на 7 инструментах. Этим подрабатывал себе на жизнь летом.

Ещё один профессор, тоже физик, тоже молодой, лет сорока, тоже был хороший музыкант. Импровизировал на рояле так, что кроме музыки ничего от него не хотелось. Это даже вредило ему. Девушка заслушается – ещё! Ещё! А уже и утро, и ни на что другое времени уже и нет. Жена скоро приедет с дачи.

Третий профессор из Москвы пригласил в кино – на элитарный японский фильм о жизни гейш. Гейшу любил старый заслуженный художник. На ней и умер. В кульминационные моменты их любви профессор во тьме дико тискал меня и раздевал себя – как школьник какой-то. Я била его по рукам, старалась это делать беззвучно, а также старалась держать спину ровно и не дёргать головой. Что люди, блин, подумают! Профессор кончить не успел. На улице затащил в парадняк и сонанинровал. Было ему 73 года – я сама ему документы печатала. Ну, блин, гейша и художник по-русски. Хорошо хоть не умер.

Четвёртый профессор занимался проблемой крови. Как философ. Пошёл с друзьями в баню. Принёс пиявок. Прочитал лекцию о философской символике пиявки. Пиявка как одно, пиявка как другое. А у древних кельтов – и т.д. Под шумок всех пиявок присосал – к себе, к друзьям, к банщику. Потом в парилке укусы от пиявок открылись – и хлынула потоком настоящая, реальная кровь. Лилась и давала себя увидеть и ощутить во всей своей красе. Так философия и реальность соприкасаются и посрамляют друг друга. Кто кого.

Пятый профессор преподавал атеизм. Был ужасен, несмотря на трогательность своего преклонного возраста. Бог любил учить его чему-то. Однажды профессору оставили обед в термосах, так как был он беспомощен в быту и полностью зависел от обслуживающей его жены, заботящейся о том, чтобы все силы отдавал он своей лженауке. Профессор открыл термос, а в нём, в кипятке, грелись и разбухали сардельки. Сардельки выпрыгнули на волю со свистом, пройдясь по кончику и без того красного и толстого профессорского носа. Был даже ожог. Долго профессору не давал забыть о себе полёт горячих сарделек. Вообще, все профессора-марксисты были очень какие-то некрасивые и неопрятные. Очень плохо пахли – потом каким-то лошадиным.

Хуже всего медведю в зоопарке. Зэк может выйти на волю. Бывают и у него работы под открытым небом, физические усилия, переезды, общение с себе подобными.

Огромный, почти целиком заполняющий собой клетку медведь, обречён на худшую жизнь. Развлечений мало. Медведь любит выпрашивать сладкое, указывая лапой на свою открытую пасть с кариесными зубами. Народ идёт мимо и забрасывает ему как в урну конфеты и пряники. Медведь равнодушно сглатывает и опять обнажает своё жерло. Скучно ему.

Весной я видела ещё одно развлечение медведя. Воробьиха с воробьёнышем забрались в клетку к медведю. Воробьишко, разинув абсолютно жёлтый клюв, истошно давил маме на инстинкт: «Покорми!». Воробьиха с опаской поглядывала на медведя, но дело делала – какую-то блевотину подбирала с пола и совала в рот малышу. Медведь, раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник, расхлябанным движением пытался лапой прибить пищащих воробьёв. После каждого удара подносил когти к носу, обнюхивал – нет ли там добычи. То ли медведь был подслеповат, то ли воробьи слишком мимикрировали под цвет его мехов… Судя по коричневатым пёрьям, застрявшим у медведя между когтями, остальные воробьиные братья здесь уже полегли. Лакомство разнообразило рацион хищника.

От скуки легко стать извращенцем и убийцей. Даже если сыт и есть крыша над головой.

С подругой должны были подойти в дирекцию музея, договориться о предстоящей выставке. Встретились. Идём. Под кустом на снегу лежит игральная карта. Красивая, яркая семёрка. Я не выдержала. Подошла, ногой перевернула. На обратной стороне фотография голого мужчины с удивительно, неправдоподобно длинным фаллосом. Надо же! Мы с подругой изумились, решили подобрать. А вдруг дети увидят? Безобразие! Три шага – опять карта. И на обратной стороне – опять, только с непомерно толстым. Так и шли по цепочке, восклицая. Насобирали штук десять. Я говорю: «Стоп! Так мы дойдём до какого-нибудь маньяка. Там, за кустами, где-нибудь притаился и подглядывает. Поджидает. И вместо последней карты в колоде мы увидим кого-нибудь живьём. Возможно он хочет нам показать то, что на картах изображено. Хочется ли тебе этого?» – «Да. То есть нет. Пора это дело кончать. Не поддадимся хитрому плану!» – высказалась подруга, и мы сошли с карточной тропы. Пошли по своей, другой дороге, хотя карты в стороне продолжались.

В музее нас ждал невежливый отказ. Можно сказать, нас послали. Туда. На те три буквы, которыми обозначаются предметы, чьи изображения нам повстречались в изобилии. Можно сказать, мы возвращались с карманами, полными концов.

На следующий день эти концы выпали из кармана моей подруги в самом неподобающем месте. В пункте обмена валюты. Она стала искать в кармане паспорт, но оттуда посыпались концы. Народ в очереди был шокирован и изумлён, особенно когда девушка стала всё это запихивать обратно. Выйдя, выбросила в ближайшую урну. Конец концам.

Дима был с однокурсниками послан в поля, на уборку картошки. Есть всё время хотелось. Кто-то заметил неподалёку сарай, в нём стояли бидоны с молоком. Ночью студенты украли бидон, приволокли к себе в барак, разлили молоко по кружкам, стали пить. Диме молоко показалось особенно вкусным и жирным. Все выпили по одной кружке. Дима – пил и пил, и ещё – пил и пил. Он вообще любил много пить и есть, особенно на халяву. Вскоре у него начался дикий понос. И одновременно возникла сильнейшая эрекция. Он не мог понять, что происходит. И то и другое его очень мучило. Побежал бы к девушкам, но говно беспрерывно струячит. Так, под кустами, со стоячим членом, он провёл три тяжёлых дня.

Вскоре выяснилось, что сарай, из которого украли бидон, принадлежал звероферме, на которой разводили то ли песцов, то ли хорьков, то ли ещё кого. И это было специальное молоко, предназначенное для повышения потенции у зверьков, для увеличения их плодовитости. У остальных студентов питьё хорькового молока прошло без заметных последствий.

Переедание ворованного никогда не идёт на пользу.

Мне ещё историю знакомый рассказал. Ему показалось, что он подцепил что-то. Пошёл к врачу. Это был врач-Хачик. Врач –Хачик что-то ему вдул, какое-то лекарство. У знакомого неожиданно член поднялся в метро. Он изменил маршрут и поехал к даме. Выйдя от неё, ему захотелось ещё. Он поехал к другой. Полгорода объездил. Но успокоения не достиг. Прошло 18 часов. Поехал к врачу-Хачику. Говорит: «Что это?» Тот отвечает: «А ничего!» – «Верните как было!» – «А так и было», – пытается дерзить врач и медсёстры ему подпевают. «У меня, кажется, начинается некроз. Я вас засужу. Делайте что хотите, но верните как было!» Тогда доктор выпустил из него много крови – полтаза. После этого у моего знакомого много проблем. Он даже занялся садомазохизмом.