— Ты чего одна тут живешь? — спросил Слива, оглядывая грязное помещение.

— С козой жила, — ответила женщина, разглядывая Сливу.

Она отошла, села на скамейку, закинув ногу на ногу. Слива про себя отметил, что женщина скорее всего в молодости была ничего себе, но теперь располнела малость в бедрах, зато грудь излишняя полнота не портила.

— Где мой обрез и твое ружье? — спросил Слива.

— Твой обрез я припрятала, а ружье всегда со мной, — ответила она.

И тут же прищелкнула языком так, как будто щелкнула затвором. Слива понял, что его по дурацки провела какая-то деревенская недотепа, запугала несуществующим ружьем. Он снова почувствовал себя сильным и крутым.

— Ты тут плечи-то особо не расправляй, — сразу увидела его «воскрешение из пепла» женщина, — и не вздумай дурака валять.

— А то что? — с усмешкой спросил Слива.

Она не ответила, а только снова прищелкнула языком, но уже с другой интонацией. Сзади послышался грозный рык. Слива обернулся и увидел в дверях огромного пса — помесь ротвеллера и дворняги. Он скалил свою желтую пасть, из которой текли длинные сталактиты слюней. Слива опять растерялся.

— А ты думаешь легко порядочной девушке одной в такой глуши жить? — спросила она, прикуривая сигарету. — Всяких козлов немерено шастает в округе. С собакой спокойнее. Садись, чего ты стоишь?

Слива, косясь на собаку, присел на стул напротив женщины и зверюга сразу перестала рычать.

— А чего ты тут в глуши живешь? — поинтересовался Слива. — С твоей хваткой в столицу надо двигать…

— Была я в столице, — ответила она, — но теперь мне туда путь заказан.

— А чего так?

— Долгая история и тебе неинтересная. Расскажи-ка мне лучше как ты собрался этого депутата передать родне так, чтоб нас не сцапали?

— Пока об этом не думал, — признался Слива, — я вообще не думал его в заложники брать, как-то так спонтанно получилось. Мы когда заблудились, я вообще хотел его пристрелить.

— Это мы всегда успеем сделать, — сказала она, — мне деньги позарез нужны, хочу из страны свалить насовсем. И пол лимона меня устроят.

— А больше?

— Что ты предлагаешь?

— Ты баба хваткая, давай вместе работать, — предложил Слива.

— Не называй меня «бабой», — нахмурилась она, — один козел в Москве всегда говорил мне — ты, мол, баба, говно, не человек, подстилка сраная. С той поры не люблю я, когда меня бабой называют. Так что за работу ты предлагаешь?

— Я только недавно из колонии бежал, мне сейчас отчаянные люди нужны, чтобы денег заработать!

— Богатых брать в заложники и продавать? — усмехнулась она.

— Это только часть задуманного мной дела, — ответил Слива, — мы будем еще жирных свиней на «Мерседесах» потрошить, грабить их будем, заставим их сук бояться нас. Чтобы вся Москва тряслась, когда о нас в вечерних новостях говорили.

— Мне деньги нужны, — сказала она, — а слава мне не нужна, и пол лимона, которые мы получим с этого депутата мне дожить за границей жизнь вполне хватит.

— Ну что ты на западе купишь на свои сраные пол лимона? — вскипел Слива. — Дом какой-нибудь на Гавайях и пару машин. Мы год попотрошим округу и уедем миллиардерами!

— Я тебя не знаю вообще, — сказала она, — какой ты в деле? Ты депутата увел в болото, чуть сам вместе с ним на дно не пошел лягушек кормить. Украл такого человека, а плана как деньгами завладеть и самим в живых остаться у тебя нет. Как ты хочешь Москву потрошить?

Слива рассердился, даже попытался вскочить, но зверюга зарычал и он плюхнулся на свое место.

— Ладно, — сказал он, успокаиваясь, — а у тебя план есть?

— У меня есть, — ответила женщина, — слушай.

Она придвинулась к Сливе и стала ему горячо шептать на ухо свой план. Слива чувствовал ее горячее дыхание, обалдевал от ее логики и понимал, что ему в жизни, если он хочет выжить, больше не обойтись ни без этого горячего дыхания, ни без этой логики. Когда она закончила говорить, то обхватила его шею руками и своими большущими губами всосала его губы в себя. Зверюга больше не рычала и Слива с удовольствием отдался сладострастным поцелуям своей новой знакомой. Это было незабываемо!!!

Она поднялась с пола первой, поправила на себе одежду и сказала:

— Теперь можно чего-нибудь и перекусить…

— Тебя как хоть зовут? — спросил Слива, застегивая штаны и откровенно любуясь ей.

— Даша, — ответила она.

— Даша, — повторил он, — ну ты даешь!!!

— Научилась давать, — запросто ответила она, — почти десять лет на Тверской стояла!

— М-м-м, — выл в погребе в это время, народный депутат, стараясь вытолкнуть онемевшим языком засунутый в рот кляп, — м-м-м.

Ему было холодно, голодно и страшно хотелось в туалет, но под себя этого он делать не мог по морально-этическим нормам, привитым ему с детства. Но, наконец, физиология пересилила морально-этические нормы, слуга народа зажмурился от унижения и сходил под себя как в раннем детстве, много-много лет назад.

Первым делом после перестрелки в офисе Антон Сергеевич и Арбуз отвезли Бутмана в больницу, где знакомый Антону травматолог наложил фиксирующую повязку на сломанную ключицу бухгалтера, а Арбузу обработал и перевязал его рану. Константин Маркович во время перевязки плакал и порывался позвонить жене с дочкой, чтобы предупредить их о грозящей опасности и попросить уехать из города на некоторое время. Антон набрал ему номер и Бутман высказал все, что хотел, своей жене Рахиль. Она подчинилась мужу и вместе с дочерью стала собираться в своему папе в его загородный дом. После того как все вышли из белоснежных покоев больницы, Бутман стал расшаркиваться и, судя по всем повадкам, собрался домой и даже попытался сбежать. Но Арбуз догнал его и насильно затолкал в автомобиль.

— Что вы от меня хотите? — пропищал Константин Маркович, который за сегодняшний день испытал точно такой же стресс, какой испытал, наверное, и во время своего рождения из утробы матери.

Того первого в своей жизни стресса, к счастью, он не помнил, а этого, сегодняшнего, к несчастью, не мог позабыть.

— Мне нужно знать все о смерти Сливянских и их дочери Ольги, — произнес Антон Сергеевич, который сидел на заднем сидении рядом с нахохлившимся, как воробей, Бутманом.

— Я ничего такого не знаю об их смерти, что могло бы быть интересным, — хмуро ответил бухгалтер, близоруко щуря глаза, оттого что очки его были потеряны в офисе.

— Кладбищенский сторож мне рассказал о том, что ты говорил ему сразу после похорон Ольги, что в их смерти виноват Слива, — сказал Антон Сергеевич.

— Я тогда был ни в себе, мало ли чего я мог наболтать! — немногословно ответил Бутман.

— Может наподдать ему для ума? — предложил Арбуз, который сидел за рулем и вел машину одной рукой.

— Зачем? — пожал плечами Антон Сергеевич. — Мы просто отдадим его обратно хозяину его фирмы, пусть его снова повесят вверх ногами, только уже не за ноги, а за другое место. Поворачивай.

Бутман моментально представил себе весь ужас ситуации возвращения к Арсению Павловичу, представил как он снова висит подвешенный «за другое место» вниз головой и завопил:

— Не надо! Не надо поворачивать! Я не хочу больше висеть вниз головой! Моя фамилия все-таки Бутман, а не Бэтмен! Я вам расскажу все, что вас интересует! Что рассказывать нужно?

Арбуз усмехнулся и снова выровнял машину.

— Рассказывай все, что знаешь про Сливу, — предложил Антон Сергеевич.

— Ладно, хорошо, я все расскажу, — обречено вздохнул Бутман, — чего мне терять, ведь меня все равно убьют.

Он помолчал, собрался с духом и стал тараторить скороговоркой:

— Знаете, Слива в семье Сливянских всегда был как неродной! Как будто подкидыш! Я жил с семьей Сливянских рядом, гуляли мы в одном дворе. Сливу всегда отдавали в самые лучшие, элитные школы, а он там поджигал доски и подглядывал учительницам под юбки. Он совершенно не хотел учиться и постоянно изводил мать с отцом. А как он издевался над Олечкой, вы себе и представить не можете! Но они терпели его, потому что — куда деваться — он же их сын! Они терпели. Потом, когда Сливянских появился свой бизнес, огромная часть доходов уходила на его развлечения. Он постоянно играл в казино и постоянно проигрывал, он тратил огромные суммы на рестораны, на компании своих друзей, которых беспробудно поил, на машины, которые разбивал и сам нигде не работал никогда.