— А где они в штате были? — спросонья не понял Самоваров.

— Совок ты, Самоваров. Страна такая есть. Соединённые Штаты Америки. Не веришь, сходи в библиотеку, открой энциклопедию…

— Хватит! Поехали дальше!

— Хорошо. В своей стране, Соединённых Штатах Америки, данные коллекционеры состояли в штате сливок общества. Всякими они были миллионерами, даже, скорее, миллиардерами. Эти дяди почему-то как забогатеют, так начинают любить искусство. Покупали дяди у вашего Скальдини картины, статуэтки, какие-то… сейчас посмотрю, я записал!.. Вот: дарохранительницы (до чего Серёга хорошо язык знает! я и русского-то такого слова не слыхал). Есть у вас в музее дар… хранительницы?

— Есть. Покажу при случае. Дальше!

— Дальше — больше. Сезар Скальдини стал дядям гадить. Начал продавать подделки… Тут пошли скандалы, плач дядь, недостаточность улик… Да, заметь, Сезар сильно тяготеет к произведениям ювелирного искусства. Он и сам коллекционирует — не подделки, конечно, но нет гарантии, что откажется от ворованного. Действительно, он разбирается в этом деле неплохо. Лет пять назад промышлял антиквариатом из стран Восточной Европы, иконами. Дела шли бурно. Улик, ясное дело, оказалось снова недостаточно… Много чего на него вешают — якобы вкладывает деньги и в наркотики, и в торговлю нашими Наташами, но всё это так, в тумане… Как тебе портретик?

— Ты знаешь, он правнук Наполеона, задумчиво пробормотал Самоваров.

— Не исключено, — ответил Стас. — Но не в этом дело. Что предпринимать-то будете? Ведь Серёга объяснил (это парень из органов, с компьютера), что личность прямо жуткая. Глотнёт ваши яйца или что там у вас, только ахнете.

— Разве такое возможно? — по-детски изумился Самоваров.

— Почему нет? Придумает какую-нибудь ерунду, что вы там ему за что-то пару миллиардов недоплатили. И ку-ку. Говорят, бывало такое. На крайний случай фальшивки вам сделает, мама родная не отличит от своей супницы или дарохранительницы. Повезёте эту туфту с гордостью в Нетск. В Европе побывали!

— Это, знаешь, вероятнее. Подложит муляжи, даже из идентичного материала, но современные.

— Вот-вот! Тебе видней, — облегчённо вздохнул Стас. — Так что решайте быстрее. Когда едете?

— Послезавтра утром вроде. Но улики-то вечно недостаточны!

— А скверная репутация? Думаешь, пускают этого наполеоновского внучка в хорошие дома?

— Ах, трудно что-то изменить, — вздохнул Самоваров. — Директор наш не однажды с Сезаром встречался и, думаю, знает о нём не меньше нашего, но тащит выставку в Европу. У него своя выгода — покрасоваться хочет. Любит очень это дело.

— А если начальству стукнуть?

— Начальство от Корсики в восторге. Не далее как сегодня утром прибыло в музей самолично и пинками подгоняло забивать добро в ящики. Тут не выгорит… Что же делать-то?.. Есть, впрочем, человечек один, может, он справится? Сейчас я из гуманных соображений звонить ему не стану, пусть ночью спит, а вот завтра рано-рано утречком попробую. А у тебя как дела? Хочешь, обрадую, то есть огорчу?

Самоваров помолчал секунду, а потом выложил Стасу информацию про разбитого Ленина, Гормана с Пундыревым и украденные письма о бриллиантах в отливке.

— Вот чёртова старуха! — рявкнул Стас. — Ничего ведь этого она мне не сказала. Мол, я не помню, три тысячи лет в коробочку с письмами не заглядывала, от кого письма — не знаю. Я уже все пункты цветмета обполканил, все статуэтки искал. Это, впрочем, ничего. Эту версию тоже со счетов не надо сбрасывать. И алкашей. Хотя на стаканах и бутылках только лапы Сентюрина и Мутызгина. Чёрт знает что.

— Не переживай. Что-то ведь вырисовывается. Бриллиантщика надо искать, пока тот бриллианты ищет. Приходи, поглядишь на останки ленинской обуви. Интересно, был там мешочек с камушками или нет? В гипсе, поди, должны были отпечатки, какие-то ниточки остаться. Эх, я не сообразил прибрать, не вымели бы наши ведьмы. Вечером сегодня осколки ещё лежали…

— Чего же ты мне не позвонил? — обиделся Стас. — Я тебе сразу про Сезара, а ты!

— Да не сообразил я, в чём тут дело. Думал, как и всё, что шизик какой-то… А когда Аночка мне этот сказ Бажова поведала, так сразу к одной нашей искусствоведше помчался: она старушку пасла, статейки писала, воспоминания из неё выдавливала. Вот Аночка ей как-то про ботинки и рассказала… А эта, может, кому ещё…

— Ну, и что искусствоведша? — спросил Стас.

— Молчит, как скала. Кстати, и муж у неё — специалист по минералам, на столе у него гром-камень лежит…

Стас забеспокоился:

— Слушай, брат, наверное, тебе в самом деле лучше бай-бай. Заговариваться ты стал. Библиотеки до добра не доводят. Утро вечера мудренее. Пусть тебе приснится коньяк «Наполеон» и все евоные внуки.

Морозным бесснежным утром по Нетску, так и не дождавшемуся снега, тоненькой струйкой потянулся дымок скандала. Это в лучезарной утренней телепередаче «Утро доброе, Нетск!» после советов, как стареющей женщине с помощью квашеной капусты и майонеза с просроченной датой годности сохранить свежесть щёк, возник старик Баранов. Седины его стояли дыбом, глаза горели, а то, что он говорил, смущало и шокировало публику. Ведущая передачи, изображавшая из себя якобы хозяйку якобы дома (из двух фанерок, куска бязи, двух жёлтых диванов и стильного стола со стильными дырами в непредвиденных местах), пыталась связать советы насчёт майонеза с барановской сенсацией. Специалистка по женскому увяданию осталась сидеть с ними и приготовилась понимающе поулыбаться и исчезнуть по кивку режиссёра при первом же наезде камеры на Баранова. Баранов не стал ждать, когда ведущая выпутается из затеянных ею сомнительных попыток сравнить красоту зрелых дам с археологией. Он перекрыл её мурлыканье звучным кашлем и, глянув прямо в камеру, провозгласил громово и хрипло: «Жители Нетска! Вы мирно спите в своих домах, просыпаетесь, идёте на работу, гладите детей по головкам и не знаете, что в это время готовится преступление!» Ведущая, которой был обещан рассказ про древности, уставилась в упор на Баранова и неэстетично сглотнула слюни. Специалистка по красоте и квашеной капусте не уловила ни кивка режиссёра, ни взмахов его рук, а затем и ног и осталась сидеть на жёлтом диване, как пришитая. Баранов сверлил пространство горящими глазками василиска и созидал скандал.

Если б старик Баранов интересовался чем-то ещё, кроме археологии, он был бы, конечно, очень видной фигурой. Например, если бы он занялся политикой, Жириновский выглядел бы в его тени вялой мямлей. Старик обладал бешеным темпераментом, ухватками библейского пророка, редкой склочностью, которая теперь, кажется, переименована в конфликтность, и несомненной харизмой. Все вокруг него вечно кипело, клокотало и извергало пламя пополам с адским шипением. К тому же он был фанатиком своего дела и действительно крупным археологом, так что многие не на шутку считали его одной из самых заметных персон, живущих ныне в Нет-ске. Другие принимали за буйнопомешанного. Внешность Баранова (что особенно важно для телевидения) тоже поражала с первого взгляда. Высокий старик, костистый, худой и сильный, хотя и с перекошенной временем спиной, он легко ходил, широко жестикулировал и чужд был даже тени стыдливости. Выразительную физиономию, морщинистую, будто ножом посечённую, с горящими бесовскими глазками, венчала огромная и пышная седая шевелюра того редкого оттенка, который заставляет вспомнить о зеленоватой шерсти ленивцев, в коей, как известно, обитают водоросли. Одевался Баранов лихо: предпочитал древние немаркие свитера и пиджаки, обсыпанные извёсткой и прожжённые сигаретами. Обуви было у него всего три пары: суконные тапки, красные в клетку, носил он их на босу ногу, летом, валенки для зимы и полевые резиновые сапоги для демисезонов. Таков был «человечек», которого Самоваров избрал орудием спасения нетских сокровищ от корсиканского чудовища. Хоть избирать было особенно не из кого, выбор был шикарный.