Тут Люк воскликнул так громко, что все перестали есть:

— Марс? Марсиане? — У него перехватило дыхание. — Постой, постой, Мариэтта, это было кукольное представление?

— Ты что, глухой?.. Я ведь уже сказала, что кукольное. А вообще кино я больше люблю, там интересней. А что?

— Дело в том… Ты не знаешь, что это за труппа?

— Я как будто слышала… Да, зрители кричали в конце: «Браво, Пат!» Или: «Браво, Кит». А может быть, «Браво, Пот»… Ха, ха, ха!

— Питале?

— Да, да, Питале.

Люк поперхнулся. Кровь стучала у него в висках. Пьер похлопал его по спине.

— Ты что-то очень разволновался!

— Есть отчего, — ответил Люк, кое-как овладев собой. — Даже не знаю, как вам рассказать… Эти ребята разъезжают с кукольным театром, я с ними ехал из Мулена в Экс-ле-Бен и даже принимал участие в их спектаклях, а потом произошла одна мерзкая история: в зале у одной дамы украли сумку и подумали на меня. А я, дурак, вместо того чтобы оправдаться, почему-то убежал, а когда наутро вернулся, чтобы объясниться, их уже не было… Все это случилось из-за мальчишки, которого звали Бильбиль… Ты как будто сказала, что места вам указал рыжий паренек, да, Мариэтта?

— Да. У него не волосы, а пламя, ха, ха, ха!

— Значит, те ребята, видимо, разобрались, что к чему, и прогнали этого Бильбиля взашей. О, если бы я мог их найти! Но они, наверное, уже уехали из Шамони. Узнать бы куда…

— Где они сегодня играют, не знаю. Но я слышала, что завтра они будут выступать в Соланже. Да, завтра, если только я не ошибаюсь.

— А этот Соланж далеко отсюда?

— В десяти километрах, за Лёфайе.

— Значит, завтра я рвану в Соланж. Если бы вы только знали, как мне легко стало, а ведь без тебя, Мариэтта… Прямо камень с души свалился.

У Люка пропал аппетит. Он уже представлял себе сцену завтрашней встречи: перед ним стоит вся троица — Питале, Гару, Матиас, — и они встречают его как друга. Наконец-то он им все объяснит и… как знать, может, Питале предложит ему заменить рыжего парня. «Отсюда театр направится, скорее всего, на север или на запад, — говорил он себе, исполненный надежды, — а если они двинутся на запад, то ведь мне как раз туда и нужно…»

Голос Пьера вернул его к действительности.

— Без четверти час, — сообщил он. — У тебя осталось времени в обрез, чтобы поспеть на свидание.

Люк со всех ног помчался вниз, не извиняясь перед теми, кого задевал на бегу. Симона на условленном месте не было. Все еще тяжело дыша, он уселся на камень и стал глядеть, как стремительно несется кипучая Арв. Минуты бежали: десять… двадцать… двадцать пять… На тридцатой минуте его терпение иссякло, он вспомнил оговорку Симона: «…Конечно, если я смогу удрать…» Все ясно, черт подери! Фредерик снова тиранил Симона, а тот, как всегда, смирился и забыл, что сам предложил Люку деньги.

Исполненный скорее гнева, чем досады, Люк не стал дольше ждать и вернулся в домик Пьера.

Пьер навьючивал мула.

— Ну, чем закончились переговоры?

— Их не было, — буркнул Люк, пожимая плечами. — Симон не пришел, и все.

— Понятно… Опять Фредерик? Ну, я надеваю рюкзак, и в путь.

Мальчики шли по тропинке, которая все поднималась и вела через луг, поросший невысокой травой, рододендронами и мелкими желтыми цветочками.

— Это арника, — сказал Пьер Люку.

Потом цветы исчезли, тропинка, и так едва заметная, то и дело обрывалась из-за огромных завалов, которые надо было обходить. Пьер с удивительной легкостью продвигался среди камней. «Ну, пошевеливайся, лентяй!» — кричал он своему мулу, как только тот останавливался пощипать траву. А Люк с трудом поспевал за ними, пот градом катился с него. Солнце палило вовсю, а он шел с непокрытой головой и охотно бы сбавил шаг, не стесняйся он Пьера.

Пьер обернулся и приветливо помахал ему рукой.

— Что, тяжеловато? Да, жарища что надо, во рту пересохло. Давай выпьем по глотку вина. Дядя Эжен не будет в обиде, если мы отопьем немного из его бутылки.

Сидя на краю скалы, они по очереди приложились к бутылке, а Кокотт воспользовался остановкой, чтобы полакомиться душистой травой. Теперь уже весь горизонт был затянут тучами, а над снежными вершинами сгущалась свинцовая мгла.

— Дурная примета, — обеспокоился Пьер. — Грозы не миновать. Волнуюсь за отца… Расскажи-ка мне про этот театр, чтобы отвлечься.

Люк охотно стал рассказывать свою дурацкую историю во всех подробностях, так как был теперь почти уверен в ее счастливом завершении. Пьер, как и следовало ожидать, осудил его за бегство.

— Вот я защищался бы прямо когтями, — сказал он резко. — Когда не виноват, надо защищаться, черт возьми. А что касается твоего намерения продолжить свое путешествие с этими ребятами, как будто ничего не случилось, то из этого, по-моему, ничего не выйдет, — добавил он уже другим тоном. — Спустись с облаков на землю, старик.

— Сразу видно, что ты их не знаешь, это такие славные ребята! Они не могут мне не поверить, — возразил Люк несколько растерянно.

— Возможно, но это еще не значит, что они возьмут тебя с собой. Ну, передохнул? Тогда в путь. Нам не стоит задерживаться.

Тропинка становилась все круче и круче. Она вела через тесные скалистые каньоны, поросшие травой, а вскоре Пьер и Люк вышли на обширную луговину, покрытую пестрым ковром из цветов, всю изрезанную прозрачными ручьями. До них донесся звон колокольцев.

— Коровы, — объяснил Пьер. — Мы почти дошли. Держу пари, что дядя нас заждался. Дни тянутся для него долго, и его злит, что он должен с мая по сентябрь безвылазно торчать здесь, ведь когда-то и он водил туристов на самые трудные вершины. Но в шестьдесят лет проводника списывают со счета, тут уж ничего не поделаешь. Вот бедняге и пришлось идти в пастухи. Папа беспокоится за него и хотел нанять ему подпаска, чтобы тот помогал ему доить коров, но старик не пожелал… Ну, что я тебе говорил? Видишь, вон он стоит, и сейчас мне еще здорово от него достанется за то, что я слишком медленно шел.

Дядя Эжен выглядел роскошно. Густые сивые усы делили его костлявое, оливковое от загара лицо пополам, а из-под мохнатых бровей сверкали черные глаза. Выпрямившись во весь рост, он уставился на своего племянника, и взгляд этот не сулил ничего хорошего.

— Ну конечно, как всегда, опоздал! Где это ты шатался? — произнес он дрожащим от гнева голосом.

— Я нигде не задерживался, дядя Эжен, — ответил Пьер, нисколько не смущаясь. — Надо было испечь хлеб.

— Можешь оставить его себе, мне он не нужен! А где табак? Уже два часа, как у меня пустая трубка! А это что еще за птица? — спросил он, указывая палкой на Люка.

— Товарищ. Он хотел с тобой познакомиться.

— Дурацкое желание! Вытаскивай поскорей табак, вместо того чтобы болтать глупости.

Пьер поспешно исполнил его просьбу. Дядя вынул из своего кармана почерневшую от времени трубочку, торопливо набил ее и глубоко затянулся дымом. Лицо его сразу смягчилось.

— М-м… Ну-с, какие там внизу новости? Как отец?

— Он пошел на восхождение с одним клиентом, и мама, как всегда, умирает от страха. Погода…

— Да, не блестящая. Но я видал и не такую.

— Еще бы, я в этом не сомневаюсь. Вынимать продукты?

— Интересно, чего ты ждешь? Думаешь, мул сам начнет себя разгружать?.. Ну-ка поворачивайтесь, вы оба.

Пастушья хижина прижалась к большому хлеву, над которым возвышался еще чердак, а вокруг паслось, позвякивая колокольчиками, штук двадцать бело-рыжих коров. Стерегущий их мохнатый пастушечий пес с радостным лаем кинулся к Пьеру. Положив ему лапы на плечи, он все норовил лизнуть его в щеку…

«Совсем как Фламбо», — подумал Люк.

— Ну хватит, Тампетт, хватит! — приказал Пьер. — Мне надо развьючить Кокотта.

Он распряг мула, который тут же стал щипать траву. Дядя инквизиторским взглядом исследовал содержимое мешков. А где же сыр? И хватит ли ему вина на неделю? И так как придраться, оказалось, было не к чему, он стал проклинать вяленое мясо — только для того, чтобы не ударить лицом в грязь. Как они представляют себе, неужели он может жевать эту резину своими тремя оставшимися зубами?