Чейз хранил молчание, не зная, что и сказать. Ему было больно смотреть, как дрожат плечи Сьюзен. Одна мысль о том, что проделывал с ней этот мерзавец, приводила его в ярость. Сколько же всего перенесла эта девушка!
Сейчас же нужно было утешить ее, объяснить, что она ни в чем не виновата:
— Но, Сьюзен, что вы могли сделать? Любой испугался бы на вашем месте. А тем более — ребенок. Да и потом ваши дядя и тетя — они ведь тоже норовили вас всячески обидеть, насколько я понимаю.
— Что вы имеете в виду?
— Да хотя бы вашу одежду. Это же не одежда, а отрепья какие-то. Я сразу это заметил, как только мы сошли с поезда. Хотя изначально она, наверное, из хорошей ткани.
Сьюзен кивнула:
— Да, все это обноски, платья Гортензии. Она отдавала мне одно платье в год. Шить я не умею, но ушивать и подкорачивать мне волей-неволей пришлось научиться: Гортензия много выше меня и крупнее.
— Судя по всему, ваши родственники достаточно состоятельные, ведь так?
— Да.
— Тогда почему они отдавали вам только одно платье в год?
— Все остальное шло в церковный приют. Это создавало семье хорошую репутацию… — с грустью объяснила ему Сьюзен, а потом улыбнулась, словно вспомнив о чем-то приятном: — Знаете, я все время проводила у кухарки на кухне. Мне ужасно там правилось — тепло всегда, запахи такие вкусные… Когда мне исполнилось четырнадцать, кухарку уволили, и мне велено было взять всю готовку на себя… Если что-нибудь подгорало или, наоборот, не прожаривалось, тетя ужасно кричала… — Сьюзен вздохнула: — Зато в результате я стала довольно неплохой кулинаркой. Мне отдали маленькую комнатку при кухне, и жизнь была бы похожа на рай, если бы не…
— Если бы к вам постоянно не ломился Эндрю? — догадался Чейз.
Сьюзен кивнула.
— А еще меня держали как пленницу, — продолжала она, — никуда не выпускали из дома. Я сбегала лишь тогда, когда они все уезжали в гости. Вот тогда-то я и наслаждалась свободой, — улыбнулась Сьюзен. — Я часами сидела на пристани, смотрела на приходящие и уходящие корабли и мечтала оказаться на одном из них. На пристани я однажды и встретила Тедди. Мы вместе укрывались под навесом от дождя… О том, что я хожу на пристань, знали только слуги. Но, что самое удивительное, за все эти годы они ни разу не выдали моего секрета. — Сьюзен тихонько рассмеялась. — А тетка только удивлялась, почему я так быстро снашиваю ботинки. Вся обувь доставалась мне в наследство от Гортензии и была мне сильно велика, а потому на ногах моих вечно были мозоли.
«Как же, должно быть, больно ей было идти по раскаленному песку пустыни в изношенных туфлях, которые были еще к тому же ей страшно велики, и с ожогами на ногах! — подумал Чейз. — Бедняжка и так много пережила за свою не очень долгую жизнь, а я лишь добавил ей страданий».
— Как же вам удалось сбежать из дома? — участливо спросил он.
— Мне помогли слуги, — с улыбкой ответила Сьюзен. — Они собрали для меня денег. Мне кажется, они подозревали о том, что проделывал со мною Эндрю, и жалели меня. — Сьюзен опустила голову, и выбившиеся из объятий ослабевшей ленты волосы рассыпались по ее плечам. — Я… я взяла… украла недостающую сумму у Эндрю из кармана, пока он спал. А из комнаты Гортензии потихоньку стащила мамины драгоценности. Она… она с самого первого дня завладела ими и частенько их надевала — как мне кажется, больше для того, чтобы досадить мне. А когда я все это проделала, — у Сьюзен задрожал подбородок, — то поняла — нужно бежать немедленно. Другого выхода у меня не было. Впрочем, бежать надо было уже давно. В тот же день, когда я попала в этот дом.
— Но вам же было тогда всего шесть лет! — Чейз сжал кулаки — с каким удовольствием он бы сейчас ударил этого сукина сына Эндрю по его гнусной роже! — Вам не в чем винить себя, Сьюзен. И нечего стыдиться. У вас не было другого выбора, вы ничего не могли сделать. Эндрю был чудовищем, а вы — молодой, неопытной и невинной.
— Но я давно уже перестала быть ребенком…
— Т-ш-ш, Сьюзен, не говорите ничего больше. Вы ни в чем не виноваты.
Сьюзен отвела взгляд в сторону:
— Я очень надеюсь, что Тедди тоже поймет…
— А вы ничего не сказали ему. — Слова Чейза звучали как утверждение — не как вопрос.
Сьюзен покачала головой:
— Когда он уехал в Калифорнию, мы были знакомы всего неделю, и я и помыслить себе не могла, что мы когда-нибудь будем помолвлены. Что я вообще смогу выйти замуж. Мне казалось, что Эндрю сделает все, лишь бы мне этого не позволить. А потом, как я могла Тедди об этом рассказать? — Сьюзен подняла на Чейза большие заплаканные глаза: — В письме ведь такого не напишешь.
— Разумеется, вы правы, — прошептал он в ответ, — и вам не стоит волноваться: я уверен, он вас поймет.
Сьюзен вытерла слезы тыльной стороной ладони:
— Не знаю… Он такой… такой порядочный. — Она пожала одним плечом. — Мне кажется, он придает некоторым вещам особое значение. У него свои собственные взгляды на жизнь.
— Тогда вообще зачем ему говорить?
И глазах Сьюзен сверкнуло негодование.
— Я должна ему сказать! Я не хочу начинать семью со лжи!
— Лжи? Мы же не сделали ничего дурного. Вас заставляли, вы были вынуждены. И, кроме того… вы ведь все равно остались чисты, не так ли?
Чейз очень ждал ее ответа, хотя сам уже прекрасно знал его. Эндрю был импотентом, а мексиканцам просто не повезло.
Сьюзен кивнула и добавила:
— Но ведь это только потому, что он просто не мог. А если бы он смог?
— Послушайте, — твердо сказал Чейз, — вы самая лучшая и самая честная девушка на свете.
— Не такая уж я и честная, Чейз. С шести лет я одной только ложью и жила…
— Сьюзен! Если вы считаете, что обязательно должны рассказать ему все до свадьбы, то так и сделайте. Коли Ливермор любит вас, он, поверьте мне, все поймет и искренне посочувствует вам.
Чейз взял ее за подбородок и посмотрел прямо в глаза:
— Он вместе с вами переживет каждую минуту, когда вы страдали, и лишь сильнее вас от этого будет любить. — Чейз глубоко вздохнул, затем сказал дрожащим голосом: — Единственное, что будет для него действительно важно, так это то, что отныне, женившись на вас, он сможет любить вас и оберегать от всех невзгод и страданий.
Почувствовав, что слишком много сказал, Чейз резко поднялся. Что за чертовщина с ним происходит? Эта не его женщина. Разве что лишь сейчас, на короткий миг…
Он посмотрел на темнеющее небо и хрипло сказал:
— Нужно пойти посмотреть, нет ли кого в округе. Я вернусь скоро.
И взглянул ей в лицо. Нет, его выражение не изменилось — теперь, когда он знал столько о ее прошлом. Никаких новых чувств не было написано на ее лице. Сьюзен стала еще красивее, избавившись от страшных воспоминаний.
— Как вы? О'кей? — спросил Чейз.
Сьюзен тихонько кивнула, не поднимая глаз:
— Идите и не волнуйтесь за меня…
Через минуту Чейз растворился в кромешной тьме.
«Что он теперь подумает обо мне? — уже пугала себя Сьюзен. — Зачем, зачем я все ему рассказала? Он до сих пор был не слишком-то со мною любезен, а что уж теперь?»
Налетел холодный ветер, и Сьюзен закуталась в шаль. Взглянув на одеяло, она с тоской подумала: «Где, интересно, буду сегодня я спать? Чейзу ведь тоже нужно одеяло: ему нельзя мерзнуть».
Костер развести они не могли, а ночь обещала быть холодной. Лечь под одеяло Сьюзен не решилась и прикорнула на земле…
Чейз слегка потряс за плечо Сьюзен, и она сонно пробормотала:
— Что… что такое?
— Идите сюда, Зеленоглазка, — проговорил он, — нельзя спать на голой земле. Вы простудитесь.
Полусонная Сьюзен забралась под одеяло и прижалась, дрожа, к теплому телу Чейза.
Он крепко обнял ее, чтобы поскорее согрелась. Золотистые волосы упали ему на плечо, и Чейз опять уловил легкий запах сирени. Неужели она надушилась для него? Почему не приберегла духи для встречи с Ливермором?
Ответа на этот вопрос Чейз все равно не мог сейчас получить, и мысли его невольно вернулись к тому, что он сегодня узнал о прошлом Сьюзен. Невозможно было представить себе, чтобы у такой милой и нежной девушки, как Сьюзен Сент-Клер, была столь тяжелая, полная страданий, судьба.
