Если требовали обстоятельства, Филипп становился галантным и обходительным, обладая всеми качествами, необходимыми для соблюдения придворного этикета, что соответствовало идеалу государя эпохи Возрождения. От Карла V он перенял вкус к благородным искусствам, прежде всего к живописи и музыке. Но главным образом он любил книги по истории и военному делу. Его любимым римским автором был Тацит. На стенах залов Эскуриала висели картины, изображавшие прославившие испанское оружие битвы при Сен-Кантене, Гравелингене и Лепанто[48].

Опыт государственного управления Филипп начал приобретать в возрасте шестнадцати лет, когда в 1543 г. Карл V, уезжая из Испании, чтобы вернуться туда только в 1556 г., оставил его регентом. Император дал сыну инструкции, которые тот неукоснительно выполнял не только во время регентства, но и на протяжении всего своего долгого царствования. Отец рекомендовал Филиппу служить Богу, поддерживать инквизицию, подавлять ереси, осуществлять правосудие и сохранять равновесие между советниками. Карл V также убеждал сына уделить особое внимание финансам, от которых, как он писал, зависит провал или успех любой политики. Согласно этим наставлениям, Филипп не должен был уступать ни пяди земли, которой он владеет по наследству, данному Богом. Эта политика особенно упорно проводилась в Нидерландах, которые Филипп, как и его отец, рассматривал как свое наследственное владение. Именно здесь прослеживалась преемственность в политике Карла V и Филиппа II, хотя последний вел себя в ряде ситуаций совсем иначе, чем его отец. Кстати, собственное завещание Филиппа II в 1598 г. своему сыну составлено примерно в том же духе, что и инструкции Карла V. Отсюда следует, что Филипп уже с первых лет своего правления, сначала как регент, а затем как король, мыслил династическими и религиозными понятиями. Политика Филиппа все же не во всем была продолжением идей универсализма Карла V. На первый план вышла борьба за сохранение католицизма, оплотом которого становилась Кастилия.

Государственная машина, созданная Филиппом во второй половине XVI в., уже напоминала бюрократического монстра нового времени, хотя механизм принятия решений часто оставался еще средневековым. В огромном канцелярском наследии этого правителя не найдено планов создания универсальной всемирной монархии, но из тех принципов, которых он придерживался в своей политике, видно, что основные направления деятельности — подавление восстания в Нидерландах, отражение турецкой экспансии по меньшей мере в Западном Средиземноморье, подключение к орбите своей политики Франции и Англии — фактически способствовали этому. Но здесь необходимо сделать несколько замечаний. Во-первых, осуществлять политику универсализма в условиях становления национальных государств было все сложнее, во-вторых, сам Филипп II не вполне соответствовал той роли, которую хотел взять на себя.

По месту рождения, воспитанию и привычкам он и в самом деле был даже не столько испанским, сколько кастильским королем. Карл V, говоривший по-испански и по-французски, что было важно в Южных Нидерландах, сохранивших наследие бургундских времен, и его брат Фердинанд II, хорошо знавший немецкий язык, меньше сталкивались с неприязнью местного населения, к тому же по характеру были более гибкими и сговорчивыми. Поэтому первый мог быть приемлемым испанцем, а второй — прекрасным австрийцем. Филипп же, начиная с юных лет, не вызывал симпатий нигде, кроме Кастилии. «Он был неприятен итальянцам, — замечал венецианский посол Сориано, — ненавистен фламандцам, одиозен в Германии». А ведь эта оценка давалась еще за 7 лет до того, как Филипп стал испанским королем, за 19 лет до вступления войск Альбы в Нидерланды и за 40 лет до «Армады» 1588 г., причем принадлежала посланнику государства, которому Филипп II не нанес никакого вреда! История Испании XVI–XVII вв. была одновременно и величественной, и ужасной. G одной стороны, это — огромное государство с колониями в Новом Свете, это — мощная армия, это — целый ряд крупных личностей в политике, литературе, искусстве, с другой стороны, это — инквизиция и духовный гнет, а в конце концов экономический и политический упадок. В эту эпоху в Испании возникли ростки раннего капитализма, но в результате неумелой политики правительства и своекорыстия крупной аристократии они так и не получили развития. Золото и серебро, прибывавшие из Америки, уплывали затем в итальянские банки, прежде всего в знаменитый банк Сан-Джорджо в Генуе. Огромные расходы на ведение войн против турок, в Нидерландах, против Англии и т. д. опустошали королевскую казну. Испания была государством, централизованным лишь по форме. В силу резких различий в экономическом развитии отдельных земель в ней не существовало постоянных внутренних экономических взаимосвязей. Отсюда проистекал сепаратизм провинций. К этому нужно добавить проблемы, доставшиеся в наследство от времен Реконкисты, т. е. отвоевания земель у арабов. Из примерно 7,5 миллиона населения Испании в XVI в. 350 тысяч были потомками арабов, обращенных в христианство, и около 300 тысяч морисков. Другой особенностью испанского общества являлась многочисленность благородного сословия. Одна часть мелкого дворянства (идальгос) в поисках богатств и приключений устремилась в Новый Свет, другая же была занята характерным для себя ремеслом — войной. Тем не менее не всей испанской знати хватало дела. Следует отметить также огромную разницу в имущественном, правовом и политическом положении между крупной аристократией и основной массой дворянства, которая не обладала столь большими правами, как знатные роды, была гораздо беднее их и не допускалась к управлению государством.

Как уже отмечалось, поступавшие из американских колоний золото и серебро (ежегодная прибыль составляла 2 миллиона дукатов) часто с разрешения правительства уплывали из страны; только четверть оставалась в руках государства. Деньги расходовались преимущественно на ведение войн. «Революция цен»[49], приведшая к тому, что стоимость всех товаров в Испании возросла в 4–4,5 раза, по существу съедала все доходы испанской короны. Правительство объявило себя банкротом во время финансового кризиса 1557 г., ставшего черным днем для его заимодавцев — антверпенских банкиров, многие из которых даже к концу XVI в. так и не смогли справиться с возникшими из-за этого финансовыми проблемами.

До вступления на испанский трон Филипп был мужем царствующей английской королевы Марии Тюдор. Этот брак стал сильным козырем в политической игре Карла V против Франции и германских князей. Потерпев поражение от них в 1552 г., император, тем не менее, не сложил оружия, ибо пытался с помощью династического союза между Марией и сыном изменить соотношение сил в свою пользу. Блестяще проведя переговоры с королевой, габсбургские дипломаты сумели добиться своей цели, несмотря на сопротивление французских агентов, и летом 1554 г. Филипп прибыл в Англию. Брак, к которому так стремился Карл V, был заключен. Мария, несчастная в годы своей юности, лишенная многих сердечных привязанностей, испытывала симпатию к своему кузену Филиппу, но детей у них не было, ибо королева была старовата для рождения ребенка. К тому же она страдала болезнью сердца. Сейчас, исходя из свидетельств современников (многих удивлял ее странный режим — она никогда не ела до 1–2 часов дня), делаются предположения, что у нее была также невралгия.

После заключения брака Филипп, вопреки ожиданиям Карла, не играл никакой роли в государственной жизни английского королевства, оставшись лишь мужем своей жены: он не имел права объявлять войны и вступать в политические союзы без согласия Тайного Совета, не мог привлекать иностранцев на государственные должности в Англии, но, напротив, был обязан принимать английских дворян к себе на службу. Таким образом, фактически Филипп не имел королевских прерогатив. Столкнуть Англию с Францией ему удалось лишь в 1557 г. Однако было поздно, т. к. надежды Карла V на поворот в европейской политике в пользу Габсбургов уже рухнули. Миссия Филиппа в Англии становилась ненужной. Репрессии, которые обрушили Мария и ее религиозный советник кардинал Реджинальд Польна протестантов, в сознании англичан нередко связывались с испанским браком Марии и с испанцами вообще, хотя Филипп вел себя в этом отношении осторожно, следуя совету Карла V, поскольку для Габсбургов главным было втянуть Англию в войну против Франции. В конце концов, 28 августа 1556 г. он, и так редко посещавший Англию, навсегда покинул ее берега.