Она прошла мимо, этого дворика-шале несколько раз, тщетно поджидая появления хотя бы одной живой души. Бесполезно.
То ли в этом бунгало не водились живые души, то ли все живые души еще спали.
Даже на службу никто не спешил.
Узнать, кому принадлежит нужная квартира, Ольга посему в данный момент не могла. Устав от бессмысленных шатаний и, самое главное, от явной безнадежности ситуации, она опустилась на скамейку рядом с соседним домом — нормальным, обшарпанным и потому понятным и родным, — так, чтобы загадочный замок не выпал из поля зрения, и достала сигареты.
«Ну и домик, — подумала она. — Может, там призраки живут… Выходят только в полночь».
Она закурила и начала размышлять, как ей туда попасть. Вряд ли жильцы обрадуются визиту частного детектива. Докурив, она все-таки решила рискнуть. Подошла снова к железным воротам. Так и есть — рядом с воротами тусовался охранник, хмурый и ленивый.
— Простите, — начала Ольга. — Мне нужна квартира номер двенадцать.
— Кто вам нужен?
Он рассматривал ее неприветливо, с плохо скрываемым раздражением.
«Ха, — усмехнулась Ольга. — Знать бы имя того, кто мне нужен».
Она решила прибегнуть к старому способу — старому, но не больно надежному. Особенно здесь. В данных предлагаемых обстоятельствах.
— Панкратов, — ляпнула она первое, что пришло ей в голову. — Мне нужен Сергей Васильевич Панкратов. Он ведь тут снимает квартиру, правда?
Она постаралась обаятельно улыбнуться. «Вряд ли получилось так обаятельно, как мне хотелось, — отметила она про себя, не заметив на лице стража тени ответной улыбки. — Надо вложить в улыбку еще больше сердечности. И наива… Наив пленяет. Как и глупость…»
— В квартире номер двенадцать ваш Панкратов не живет, — отчеканил цербер. — Там живет другой человек…
— Подождите, — взмолилась Ольга. — Может быть, я просто ошиблась… Может быть, у него другое имя, просто…
Она захлопала кокетливо ресницами.
— Вы же сами знаете, мужчины иногда придумывают имена… Опишите мне этого человека, чтобы я могла понять, тот ли это…
— Охотно. — На лице охранника появилась улыбка, которую Ольга обозначила для себя улыбкой высокомерного лакея. — У него длинные ноги, длинные белокурые волосы, он обожает мини-юбку, и…
— Постойте, — взмолилась Ольга. — Вы хотите сказать, что…
— Я хочу сказать, что в квартире номер двенадцать проживает женщина, — развел руками охранник. — Вас кто-то изрядно наколол, девушка. Увы!
«Увы», — повторила про себя Ольга, отходя от ворот. Тем более странно, что в Женькиной записке, насколько Ольга помнила, обращались от мужского лица. Она снова вернулась и постучала.
— Что еще? — появился недовольный охранник.
— Еще один вопрос, — сказала Ольга. — Как давно тут проживает эта девушка?
— Давно, — сказал он: — Около года…
— Спасибо, — пробормотала вконец озадаченная Ольга.
«Без Игоря мне не обойтись, — призналась она себе. — С этой неизвестной дамой может договориться только он… Господи, и почему нигде нельзя обойтись без мужиков?»
«Какой странный день», — думал в это время Александр. Он впервые за долгое время без всякой причины испытывал почти забытое ощущение радости и легкости. Даже серое небо сегодня не беспокоило его. «Освобождение, — подумал он. — Освобождение… Надо отметить это. Я должен сегодня разобрать в комнате. Хватит жертвоприношения…»
Ибо сам себе он теперь напоминал язычника, не желающего познать дорогу к свету. И комната, вечная гробница былой жизни, казалась ему теперь не ходом в другое измерение, а выходом из потустороннего мира. Она даже показалась ему зловещей, холодной.
«Сегодня я должен избавиться от дыхания смерти», — решил он.
Набрав номер, предупредил, что сегодня не выйдет на работу. Даже талантливо сымитировал хрипы и кашель.
Повесил трубку и снова удивился — он не мог понять, откуда пришла эта уверенность, что сегодня что-то произойдет.
Как в далекой юности. Ты просыпаешься и понимаешь — сегодня особенный день. Сегодня на развалинах серого дня засверкает нечто чудесное, способное изменить не только твою жизнь, но и целый мир. Ибо мир зависит немного от тебя тоже, и ты — часть мира…
Как в детстве, как… в доисторическую эпоху, когда казалось, что ты никогда не будешь несчастен.
Потому что иногда случается день особенный, день, в который тебе непременно должно повезти.
Нет, он теперь не верит в чудеса и в грядущее обязательное счастье. Но он знает — есть состояние души, куда более важное для него в данный момент, чем счастье. Это — освобождение от боли.
Он выпил кофе, приготовил тосты — даже это нехитрое действие порадовало его, напоминая о том времени, когда боли не было вообще.
Включил приемник — какая-то очень старая песенка откликнулась сразу, помогая ему обновить свои чувства.
Выкурил сигарету, постоянно ловя себя на том, что улыбается и даже не думает отчего-то о том, что так вот, беспричинно, улыбаться нелепо и глупо.
Он старался не смотреть в сторону закрытой двери, ибо там был некрополь, город мертвых… Оттуда распространялся повсюду запах воспоминаний. Обычно он жил, вдыхая этот запах, отравляя им свою душу. Он находил в этом своеобразный вкус, но именно сегодня этот запах раздражал его. Он вдруг осознал, что его самого скоро не станет. Он тоже растворится, будет погребен в темноте этой комнаты-склепа, а это значит, что он никогда не увидит весеннего солнца. Он никогда не увидит ее, Женю.
— Пока я не разберу эту комнату, я не смогу жить. И она не сможет…
Сейчас ему казалось, что даже Тобиас не выдержал постоянного присутствия смерти — удрал, чтобы сохраниться.
Сегодняшний день показался ему вполне подходящим. Он все сделает — и тогда Тобиас тоже вернется домой.
Докурив сигарету, Александр встал и уже сделал шаг в сторону двери.
И в это время раздался звонок, заставивший его остановиться.
Ему снова стало холодно на какое-то мгновение.
— Нет, — прошептал он одними губами, пытаясь справиться со скверным ощущением дежа-вю, потому что так уже было. И день, напоенный солнечным светом, и радость внутри, неизвестно откуда взявшаяся, но такая сладкая.
И потом все это обрушилось, как рушатся нелепые карточные домики от дыхания… Чьего-то дыхания, которое вдруг оказывается гораздо сильнее тебя самого.
«Ты снова хочешь все это пережить?».
Руки невольно сжались в кулаки, сопротивляясь этой минутной слабости.
«Этот мир не приспособлен для такого чувства, как любовь».
Звонок повторился.
Он приказал себе: «Возьми себя в руки, черт возьми. Ничего не может снова произойти. Хотя бы потому, что хуже уже не бывает. Случилось уже самое скверное — и вряд ли…»
Открыв дверь, он все еще находился в плену собственных мрачных ощущений, но радость снова входила в дом.
Радость, которой он подсознательно боялся еще больше, чем своего прошлого. Потому что снова появлялось то, что он рисковал потерять.
— Здравствуйте, — сказала «радость», смущаясь и страшась собственной смелости. — Ничего, что я к вам… пришла?
— Ты меня подвезешь?
Он кивнул, чисто машинально, все еще думая о своем.
Ирина стояла перед зеркалом, подкрашивая губы. Она вытянула их трубочкой сначала, а потом облизнула — и Панкратову почудилось в этом невинном движении что-то вампирское. То ли губы были нового, модного оттенка — Панкратову казалось даже, что губы у Ирины черные, — то ли у Ирины в этот момент выражение лица было как у вампира, досыта напившегося крови.
— Знаешь поговорку? — спросила Ирина, повернувшись к нему. — Все, что ни делается, все к лучшему… Так что перестань хандрить. У меня такое чувство, будто я перед тобой страшно виновата. Это не так. А чувство все равно меня не покидает…
— А на месте моей жены что ты бы сделала?
Она слегка усмехнулась и подошла к нему близко-близко. Обхватив обеими руками его шею, посмотрела прямо в глаза и тихо сказала:
